Собиратели тишины

Я на женский пол не смотрел: месяц как пришло письмо от сестры… Сначала боль оглушительная, не знаешь, куда себя деть. Куда-то идёшь, крутишь руль, выполняешь приказы, а внутри ничего нет, всё выжжено. Гулкая пустота внутри, как в колодце. Потом ненависть пришла. Немец летит, а я его рожу красную в кабине самолёта представляю – голыми руками разорвать готов, кадык вырвать, глаза выдавить. Такая ярость меня охватывала, что ребята побаиваться меня стали. Просился на фронт, в пехоту – не отпустили. Солдат, говорят, хватает, а с шофёрами дефицит.

Выпивать начал. Глотну спирта – отпускает немного. Так-то ребята у нас не пьющие подобрались, спирт был, положен нам, чтобы матчасть в чистоте содержать. Ну, сливал во флягу немного. Потом Бяшкин заметил – стал канистру в своём кубрике держать. Выдавал скупо, только для дела. Но шофёр спирт всегда найдёт. С лётчиками договорился, у них этого добра – хоть залейся. Пить, правда, невозможно, технический спирт. Но разбавлял пожиже с водой. Сойдёт.

Время идёт, служба тоже. В январе 43-го прорвали кольцо блокады – радость была огромная.

Снабжение не сразу, но получше стало. Потом ещё лучше, к наступлению лета не голодали. Всего в достатке хватало. И стал я замечать, что Лида заглядывается на меня. А как заметит, что я в ответ начинаю смотреть – сразу глаза отводит. Симпатию, значит, проявляет.

Год уже прошёл, как я семью потерял, зарубцевалась рана. Да и ребята локтем подталкивают, мол, не зевай, девушка хорошая. Стал я ей знаки внимания оказывать. Букетик ромашек нарву, слово ласковое скажу, подвезу, куда попросит. Жизнь не стоит на месте. Всё вроде бы правильно идёт, а в сердце заноза. Жена с дочкой придут ночью – и сразу свет не мил, ненавидеть себя начинаю.

Я бы и не решился, наверное, первый, но все случайно вышло. Отвозил её на 9-ю станцию, едем вдвоём по дороге. Между станциями километра три, не больше. Проехали «восьмёрку», а она и говорит:

– Коля, остановите машину.

Мало ли что у девушки случилось. Может, до ветру надо. Хотя это вряд ли, они стеснительные в таких делах.

Останавливаю. А она сидит, не шелохнётся, только смотрит на меня и дышит глубоко, грудь вздымается от волнения. И такая тишина вокруг…

В кабине всё и случилось. Два года у меня женщины не было.

А ночью опять приснились Таня и Лиля. Дочка на руках у меня, жена рядом стоит, молчат и по голове меня гладят. Нежно так прикасаются, ладони тёплые и ласковые. Молчат и улыбаются.

Проснулся я, так гадко мне стало, что словами не передать. Достал фляжку, чистый спирт глотаю, пока он у меня из горла обратно не полез.

С Лидой, конечно, не смог больше. Сторониться её стал, избегать. А она всё почувствовала, вроде бы и не настаивает, только мне самому от всего этого противно было.

Проходит две недели, а Лида уже с Лешкой Маслобородовым шушукается. И видно, что не назло мне, глаза счастливые у обоих. Тут я и сломался окончательно.

Вот кто-то может обернуться вокруг себя, уйти к другому, как с кочки на кочку перепрыгнуть, а кому-то на роду написано маяться всю жизнь. Отчего так?

Май 2019

Прошло больше месяца, но из архива военно-медицинских документов ответ не приходил. Родионов стал звонить в учреждение, выяснять, дошло ли письмо, когда зарегистрировано, кому расписано. Наконец связался с исполнителем.

– Я думал, вы не позвоните, – ответил спокойный голос на другом конце провода.

– А вы только по звонку работаете? Вообще-то, был официальный запрос, вы обязаны в месячный срок направить официальный ответ.

– Это все понятно, но вы лучше сами приезжайте.

– В каком смысле?

– Приедете – поймёте.

– Если у вас есть информация – направьте в установленном порядке.

– Как знаете. В установленном порядке я вам напишу, что сведения отсутствуют.

– А на самом деле?

– Вы приезжайте, долго объяснять.

До Витебского вокзала Родионов доехал на электричке. Май в этом году выдался промозглым, ветреным. В сквере у Лазаретного переулка дети гоняли голубей, мамочки сидели на скамейках и ёжились от холода.

Архив располагался в здании Военно-медицинского музея, вход был со стороны Введенского канала. Родионов поднялся по широкой лестнице на второй этаж, нашёл кабинет начальника отдела хранения.

– Петраков Андрей Андреевич, – представился мужчина лет пятидесяти, суховатый, с короткими седеющими усиками. По осанке угадывался отставной военный.

– Вы что-то хотели мне рассказать.

– Да, пока вы ехали, я подготовил вам официальный ответ. Это для отчётности.

Мужчина протянул Родионову бумагу.

По существу Вашего запроса в отношении Дмитриева Николая Васильевича, 191 года рождения, по поводу подтверждения ранения (заболевания), полученного им в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., и установления места его захоронения сообщаю, что в картотеке общего (неполного) учёта раненых, больных и умерших в лечебных учреждениях Советской армии в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Дмитриев Н. В., 1911 г. р., не значится.

Сведениями о том, какие лечебные учреждения располагались в н. п. Лебяжье, филиал не располагает.

Сведений об АГЛ-2580 в филиале нет. Госпиталь ЭГ 2580 на январь 1944 года дислоцировался в г. Шексна Вологодской области. Документы на умерших в ЭГ 2580 на хранение в филиал не поступали.

– Вы ради этого меня с места дёрнули?

– Не совсем. Вот архивная справка на вашего Дмитриева.

Петраков передал ещё один лист, после этого отвернулся и подошёл к окну.

– Читайте, – произнёс, не оборачиваясь.

АРХИВНАЯ СПРАВКА

По документам архива установлено, что Дмитриев Николай Васильевич, 1911 г. р., уроженец села Чирты Лапишевского района Татарской АССР, призванный Пушкинским РВК 26.06.1941 г., проходил военную службу со 2 июля 1941 года по 27 января 1944 года в 309-м отдельном прожекторном батальоне, который в указанный период входил в состав действующей армии.

Погиб 27 января 1944 года при исполнении служебных обязанностей.

В именном списке безвозвратных потерь 309-го отдельного прожекторного батальона значится: «…3. Дмитриев Николай Васильевич, военное звание – сержант; должность – шофёр; 1911 года рождения; партийность – член ВКП(б) с 1942 года; по какой причине и когда выбыл – погиб от отравления отработанным газом автомобиля ЗИС-12 в 12:40, 27 января 1944 года в 3 км западнее Томендонта; место погребения —; семейное положение – женат…»

В алфавитной карточке формы № 8 Дмитриева Николая Васильевича имеется запись: «Умер в кабине автомашины, труп направлен в АГЛ № 2580 для вскрытия».

Дальше шло перечисление номеров карточек, фондов, описей, дел… Сердце застучало чаще. Рука машинально потянулась к карману, но сигарет там давно не было.

– Получается…

– Дмитриев покончил с собой. Протянул шланг к выхлопной трубе, другой конец – в кабину. Завёл двигатель. Я уж не знаю, по какой причине, но не думаю, что его дочери на старости лет следует об этом знать.

Архивная справка придавила Родионова своим весом. Он рассказал начальнику отдела хранения историю Лилии Николаевны.

– М-да… Раз такие дела, справку я вам не отдам.

– Я напишу на вас жалобу.