Таня Гроттер и магический контрабас

Неудивительно, что, видя потом Таню в этом тряпье, даже тетя Нинель, черствая и бестактная, как африканский носорог, порой испытывала нечто вроде угрызений совести и начинала говорить всем учителям подряд: «Да, согласна, мы одеваем ее неважно. Но она все равно все порвет! А что вы хотите от дочери вора и алкоголички? Мы с мужем совершили непростительную глупость, взяв ее, и несем теперь свой крест».

Одноклассницы, одетые куда как лучше, презрительно косились на Гроттер.

– Вот чумичка... Вырядилась так, что ей сейчас копеечку подадут... Позорит всех! – морщились они.

Среди них у Тани не было ни одной подруги, а если такая ненадолго и появлялась, ее тотчас начинали высмеивать Пипа и все ее подхалимы. Поэтому ни одна подруга не оставалась рядом с Таней надолго. Не проходило и недели, как она примыкала к ее гонителям и злорадно высмеивала ее родинку из противоположного угла класса. И Таня ее отлично понимала: той приходилось выслуживаться, искупая свою дружбу...

В сопровождении маленького сутулого экскурсовода, который выглядел таким дряхлым, будто был гораздо старше всех здешних экспонатов, они прошли несколько залов. Вначале Таня слушала с интересом, но постепенно интерес ее выветрился, потому что экскурсовод говорил примерно одно и то же: «Э-э-э... Перед вами пер-рстень, подаренный Екатериной II графу Орлову... Продав этот перстень, можно было купить 10 000 кр-рэс-тьян... А это диадема, подаренная царице князем Потемкиным... На нее можно было бы пр-рэобр-рэсти 15 000 кр-рэстьян».

Все эти цифры экскурсовод произносил так снисходительно и привычно, будто в свободное от работы время только и занимался тем, что торговал крестьянами, потихоньку выменивая их на экспонаты из своего музея.

Они были уже в шестом или седьмом по счету зале, как вдруг что-то заставило Таню остановиться. Одновременно в груди у нее будто шевельнулось что-то легкое и невесомое.

Под выпуклым бронированным стеклом на высокой подставке, освещенный несколькими мощными лампами, лежал золотой меч. Его широкое, немного зазубренное по краям лезвие было покрыто замысловатыми письменами. Вокруг было сколько угодно бесценного оружия, но оно почему-то не запоминалось, а вот этот меч... Можно было подумать, что когда-то она уже держала его... Бред какой-то... Дядя Герман даже пластмассовой сабельки ей никогда не покупал, а тут золотой меч... Да он скорее бы съел свой галстук, чем вообразил бы себе такое. И тем не менее Тане упорно продолжало казаться, что этот меч ей знаком.

Еще немного, и Таня найдет ответ, в сознании у нее забрезжила уже крошечная золотая искорка, но тут кто-то небрежно отстранил ее от витрины.

Рядом замаячил экскурсовод, заученно, как старая пластинка, твердящий свой врезавшийся в память текст.

– Перед нами меч, найденный в могильнике скифского вождя. Обратите внимание на знаки, покрывающие его лезвие. Они интересны тем, что не имеют аналогов в письменности ни одного из известных нам народов... Расшифовке они не поддаются, так что скорее всего это просто узоры, которыми мастер украсил меч при его отливке.

– А сколько крестьян на него можно купить? – перебил Павлик Язвочкин, главный остряк класса.

Экскурсовод покосился сперва на меч, а потом на остряка. Казалось, он оценивает их на глазок, точно старик-процентщик.

– Сколько кр-рэстьян, не знаю. Но пару тысяч таких, как ты, точно можно... – печально сказал он. – Теперь перейдем к следующему экспонату... Вы видите двухпудовое кольцо от золотых ворот, которое, по легенде, свалилось на макушку Юлию Цезарю в ту минуту, когда он с триумфом входил в Рим во главе своих легионов...

Весь класс вслед за экскурсоводом перетек к соседней витрине. Возле меча осталась только Таня. Невольно, не отдавая себя отчета, что делает, девочка протянула руку, чтобы коснуться меча. Разумеется, пальцы ее наткнулись на бронированное стекло. Немедленно задребезжал звонок, а еще через секунду громадная смотрительница, смахивающая на арендованную в зоопарке гориллу, на которую кое-как натянули юбку и тесный паричок, вцепилась Тане в рукав.

– Тебе что, не говорили: ничего не трогать! Вот я сейчас охрану позову... Где учительница? – закричала она громче сирены.

– Вы не обращайте внимания! Она у нас, типа, придурочная! У нее папаша зэк, – встряла Лена Мумрикова, тощая, отливающая зеленью девица, главная из подхалимок Пипы.

– А ну заткнись, жаба зеленая! – не узнавая собственного голоса, воскликнула Таня.

Ей ужасно захотелось припечатать Мумрикову носом в стекло, чтобы сигнализация сработала еще разик, но сделать это было нельзя, потому что смотрительница продолжала крепко держать ее.

К счастью, вместо Ирины Владимировны, которая наверняка наябедничала бы Дурневым, к ним, переваливаясь, подошел физрук Приходькин.

– Вы что? Ее учительница? – недоверчиво спросила смотрительница.

– Ага! Это моя учительница! Любимая, с самого первого класса, – моментально подтвердила Таня.

– А ты помолчи! – рявкнула смотрительница. – Я у мужчины спрашиваю: вы педагог?

– Ну... – подтвердил Приходькин.

– Э-э, раз так... – Смотрительница тупо уставилась на живот физрука. Он был огромный, словно Приходькин проглотил мяч, и невольно внушал уважение. – Тогда вот что: держите эту вашу фифу и не отпускайте! Пусть не смеет ничего трогать! – решилась она.

– Уже увожу.

Громадные, похожие на стальные наручники пальцы Приходькина сомкнулись на запястье девочки. Некоторое время он волок ее за собой по залам, как маленькую, но потом ему зачем-то потребовалась рука. Он разжал пальцы и выпустил Таню. Та торопливо отбежала на несколько шагов и повернулась, проверяя, вспомнит ли он о ней. Но физрук лишь рассеянно пошарил пальцами где-то внизу, будто смутно припоминая, что держал что-то, и затопал за классом.

Потом на мгновение приостановился и – возможно, это только показалось Тане – дружелюбно подмигнул ей. Таня была благодарна этому рассеянному толстяку. Кроме того, она вспомнила, что на своих уроках Приходькин всегда неплохо к ней относился и называл ее в шутку «малютка Гроттер»: «Если бы вы все бегали стометровку так, как малютка Гроттер!» Или: «Сегодня у нас прыжки в длину. Малютка Гроттер покажет, как это нужно делать...»

Они прошли еще с десяток залов и, описав по внутренним помещениям музея полукруг, вновь оказались недалеко от выхода. Здесь экскурсовод шепнул что-то учительнице, кисло посмотрел на ребят и ушел.

– Внимание! Все смотрят на меня! Теперь вы можете побродить по залам самостоятельно. Встречаемся здесь же через десять минут! И помните, что я сказала: ничего не трогать, не хватать и не пачкать! Мумрикова, не смей бросать фантик в китайскую вазу! Ее не для того сделали пятьсот лет назад! – крикнула Ирина Владимировна.

Одноклассники разбрелись по Оружейной палате, но большинство помчалось в гардероб покупать сувениры и открытки. Таня же, охотно отделившаяся от класса, вновь отправилась в зал, где был меч. Ей хотелось посмотреть на него напоследок, если смотрительница не прогонит.

Неожиданно родинка на носу у Тани отозвалась болью, будто кто-то обжег ее спичкой. Прежде такого никогда не случалось. Кривясь, Таня кинулась к ближайшему зеркалу в тяжелой старинной раме. В этот момент родинка показалась ей особенно безобразной, похожей на прилипший к кончику носа комок гречневой каши. Как же она в этот момент ее ненавидела!

– Убирайся с моего носа! Сказано тебе – вон! – крикнула она родинке.

Внезапно раздался жуткий вой, от которого разрывались барабанные перепонки. Казалось, в Оружейной палате одновременно сработали все сирены. Лампы замигали. Вбежав в зал, Таня увидела, что в стекле витрины зияет огромная дыра, меч исчез, а похожая на гориллу смотрительница бесформенной грудой лежит на полу. В тот миг, когда Таня вошла, узкая форточка на зарешеченном окне музея захлопнулась. Впрочем, зал и без того был полон звуков.

Таня испуганно замерла. В коридорах уже раздавался топот множества ног. Спохватившись, что ее здесь застанут, девочка хотела поскорее выбежать, но опоздала. В зал вбежали охранники, экскурсовод, работники музея, Приходькин с Ириной Владимировной и добрая половина класса.

Кинувшись к разбитой витрине, они пораженно замерли. Другие пытались отключить сирену и привести в чувство смотрительницу.

– Украли! Что было в этой витрине? – крикнул кто-то.

– Золотой меч! – с бесконечным унынием в голосе сказал сутулый экскурсовод. – И что же вы думаете: меня уже сорок лет мучало пр-рэдчувствие, что это однажды произойдет. Лет семнадцать назад я даже делился своими соображениями с ныне покойным директором.

– Это тот самый меч, который трогала Гроттер! Она была тут самая первая! – заорала вдруг Лена Мумрикова.

– Это не я! – крикнула Таня, но ее мало кто слушал. А если и слушали, то не верили.

Таню окружило плотное кольцо таращившихся на нее людей. Близко к ней никто не подходил, будто она была прокаженной. В этот миг смотрительница приоткрыла глаза. Увидев Таню, она простонала: «Опять эта девчонка!» – и вновь хлопнулась в обморок.

Таня ощутила, что краснеет, причем не просто краснеет, а становится пунцовой, точно помидор. Она пыталась оправдываться, но ее никто не слушал.

– Класс! Глазам своим не верю! Гроттер сперла золотой меч! – воскликнул Генка Бульонов, едва не подавившийся от восторга так и не приклеенной к трону жвачкой.

– Это не я! – крикнула Таня.

– А ну заткнись! Больше никого в зале не было! Обыщите ее! – крикнула Лена Мумрикова.

Таня, потная, растерянная, попятилась, налетев спиной на Ирину Владимировну.

– Гроттер! Татьяна! Какой ужас! Какой позор! Как ты могла? – закудахтала та.

«Неужели за меня никто не вступится?» – подумала Таня с ужасом, но тут словно сквозь туман услышала голос физрука Приходькина:

– Не дам я ее обыскивать! Она все время была со мной! И как бы она смогла вырубить этого бегемота? – пробасил он, кивая на лежащую на полу смотрительницу, которая вновь начала поднимать голову.

– А-а-а... Сам бегемот... Умираю... – простонала та, осторожно, чтобы не ушибить затылок, падая в новый обморок.