Замороженный мир

– Наш Альберт Федорович – эффективный менеджер. Лучший из всех, поскольку давно перешагнул черту, которая отделяет бухгалтера от романтика. Эффективные менеджеры не могут позволить себе играть только на одной половине доски. Ведь это будет означать, что другую половину они отдали кому-то другому, – продолжал Белдо.

Гай разлепил губы и улыбнулся.

– Все это так! Но даже если допустить, что с точки зрения узкой морали я зло, я хочу верности себе!

– Я вам верен, – раздраженно отозвался Долбушин.

– Допустим, верны, пока не доказано обратного, – легко уступил Гай. – Но вы колеблетесь. Я даже опасаюсь, не утратили ли мы с вами нужную дистанцию.

Белдо уже отошел в сторону, и лишенные цвета глаза Гая без помех вспорхнули на лоб главы финансового форта.

– Чем ближе узнаешь кого-то, тем стремительнее теряешь дистанцию. В идеале человек вообще не должен видеть своего правителя. Ближе знаешь – меньше уважаешь. Это, увы, непреложный закон.

Гай опустил глаза, и Долбушину на миг показалось, что у него нет зрачков. Глаза есть, а вот зрачков отчего-то нет. Потерялись, сгинули. Но едва ему так показалось, как зрачки, точно опомнившись, возникли.

– Вы ведь знаете историю, Альберт? Не историю шныров, а вообще историю?

– Насколько можно знать любую неточную науку, которая опирается на произвольно трактованные события, добрая половина которых вымышлена летописцами, а другая половина упомянута в летописях лишь однажды и ее нельзя перепроверить, – скептически отозвался Долбушин.

– Ну вот! Опять в вас проснулся недоверчивый бухгалтер! Нет, Альберт, истории все же можно доверять. Особенно там, где она переходит в миф! Именно в этих местах ее наполняет некий дух правды, я бы так сказал! Взять хотя бы Ассирию. Римские историки утверждают, что ассирийцы никогда не видели своих царей в лицо и потому считали их чем-то вроде богов. Держава цвела и богатела. Цари жили в огромном дворце-городе, которого никогда не покидали. Простому смертному туда было не проникнуть, а все приказы передавались через доверенных лиц.

Гай покосился на шахматную доску, и мятое лицо его пошло веселой волной.

– Так продолжалось сотни лет, пока царем не стал Сарданапал. Как-то к Сарданапалу приехал наместник горной Мидии Абак и явился во дворец с подарками. Нет чтобы тихо сложить свои подарочки у ворот, поцеловать ступеньку и уползти, как все приличные наместники! Такой вариант всех бы устроил, и держава цвела бы и дальше! Нет, Абак, этот суровый и мрачный воин, высушенный походами по горам и пустыням, зачем-то потащился со своими подарками во дворец и во дворце случайно увидел Сарданапала. Охрана, расслабленная многолетним бездельем, не задержала его, и царя даже не предупредили, что придет какой-то там Абак. Безбородый, нарумяненный царь сидел в окружении своих жен. Он был в женском платье и на руках его были выщипаны все волоски. Наместник и царь не обменялись ни единым словом. Жены, спохватившись, тотчас окружили и скрыли царя. Они еще хоть что-то соображали! Пока еще было время, надо было казнить Абака, но почему-то царь этого не сделал. Очень скоро Абак поднял восстание, и на его сторону перешел главный жрец. Вот он-то интересно почему? И еще меня интересует, был ли этот жрец похож на вас, Дионисий? Вы ведь тоже в каком-то смысле наш жрец?

– Я жрец?! – испугался Белдо. – Да что вы такое говорите?! Меня тогда и на свете не было!

– Ну в таком случае вы оправданы! – успокоил его Гай. – Итак, восстание разгорелось. Город был окружен, тараны день и ночь били в стены. И тогда Сарданапал повелел сложить во дворе огромный костер. Внутрь костра он приказал заключить всех своих наложниц, жен, детей и евнухов. Туда же снесли все его серебро и золото. Когда все это было сделано, царь торжественно взошел на костер и лично поджег пропитанные смолой дрова. Когда мидяне вошли в город, на месте роскошнейшего дворца осталась лишь куча пепла и некоторое количество расплавленного серебра. Вот во что выливается порой утрата дистанции!

– И почему вы рассказываете об этом мне? – спросил Долбушин, сжимая ручку зонта сильнее обычного. Он знал, что пока ему больно, Гай, слившийся со своим опекуном, не просочится к нему в сознание.

– Я заметил, как вы на меня посмотрели, когда я потрепал вас по щеке. Думаю, примерно так же посмотрел бы и Абак на Сарданапала, вздумай царь потрепать его по щеке своей выщипанной от волосков надушенной ручкой… Ну да, у меня нет костей, да и черепа нет, если уж на то пошло – но, поверьте, я весьма прочен! Да и зачем, скажите, вам сдался мой череп? Вы ведь черепа Дионисия Тиграновича тоже в руках не держали. И что, это сильно омрачило вашу жизнь?

– Фу!.. фу!.. Что вы такое говорите?! То я жрец, то мой череп держать в руках! Да чем же я так провинился? – с комическим ужасом воскликнул Белдо.

Гай неотрывно глядел на Долбушина – так глядел, что тот ощущал себя Сарданапалом в окруженном врагами городе. Главе форта чудилось, что он по тоннелю проходит болото и что эльбы пускают в него охотничьи паутинки. И все, что Долбушину оставалось, – это сжимать ручку своего зонта и ощущать пульсирующую защитную боль. Сознание не справлялось: против Долбушина было сейчас все болото, через Гая изливалось все разом. Гай был одновременно и клоуном и палачом, но из-под всех этих масок проглядывал холодный исследователь. То, что находилось сейчас перед Долбушиным, не могло ни любить ни ненавидеть. Даже раздражалось оно не так, как люди. Это сплавленное из двух личностей, усиленное мудростью всего болота существо просчитывало теперь его надежность, как он сам просчитывал финансовые риски.

«А ведь я отсюда, пожалуй, не выберусь! Уж не заманили ли меня сюда Гай с Белдо, чтобы со мной расправиться?» – с тоской подумал Долбушин и решил, что если Гай хоть рот откроет, чтобы позвать охрану, то он ударит его ручкой зонта.

Однако Гай звать охрану не спешил. Прошелся по кабинету, пальцем качнул на шахматной доске черного коня и оставил фигуру на месте.

– Повезло вам, Альберт, что коней на переправе не меняют. Особенно черных! Не обижайтесь на меня! Вы типичный такой пуританин: смесь бульдога и проповедника. Эдакий голубь-миротворец, питающийся почему-то не зернами, а другими птичками! Людей, подобных вам, я массово встречал в Англии в середине девятнадцатого века, куда мы с почившим предшественником Дионисия Тиграновича ездили заказывать седла для гиел. Потом, увы, такие люди вымерли как мамонты. Их выкосили мировые войны и массовое крушение империй. Несколько десятилетий их почти не было, но потом родились вы, Альберт!

Ожидая оценки своей речи, Гай оглянулся на Белдо – самого благодарного своего слушателя, который живой мимикой, своевременными охами и ахами один мог заменить целую зрительскую аудиторию. Увы, Белдо, обычно чуткий, на сей раз не одарил его даже улыбкой. Он стоял и печально смотрел себе под ноги. Его шея вытянулась, а выражение лица было как на похоронах. Под ногами у Дионисия Тиграновича небрежно валялся оплавленный, серебром окованный камень. Глава магического форта столько раз держал его в руках, что и на ощупь, с закрытыми глазами, узнал бы его среди тысяч похожих камней.

Гай подошел и толкнул камень носком:

– Да, Дионисий! Это он! Сколько трудов я когда-то положил, откалывая его от большой глыбы! Без этого камня не было бы ни личинок, ни псиоса, ни наших фортов. Но все в прошлом! Теперь он стоит не больше, чем можно получить за серебро, если содрать его… Но что там в Подземье? Рассказывайте!

Белдо что-то залепетал, однако Гай не стал его слушать. Он схватил старичка ладонями за виски и заглянул ему в глаза. Проделал он это так резко, бесцеремонно и с такой силой, будто собирался сорвать голову с плеч главы магического форта. Тело Дионисия Тиграновича, пока еще привязанное к голове, заторопилось ножками и приподнялось на цыпочки.

– Прошу вас! – взмолился он. – Вы же меня так убьете! Я сойду с ума!

– Тогда не сопротивляйтесь! Не опускайте веки! И не надо блоков, а то я в вас что-нибудь ненароком сломаю! Предупреждаю: останетесь дурачком!

Жадно читая воспоминания Белдо, Гай не следил за своим лицом. Лицо то натягивалось, то опадало и больше обычного походило на медузу. Закончив, Гай брезгливо оттолкнул Белдо. Не ожидавший этого, старичок засеменил, с трудом удержав равновесие.

– Отлично! Проход к хранилищу открыт! А вот людей потеряли уже вы сами, Дионисий! Никто не просил вас соваться внутрь. Только снять защиту. Или псиос надеялись получить? Для этого же взяли с собой своих Чернаву и Лею? Они должны были избавиться от берсерков, верно ли?

Старичок смутился. Долбушин же ощутил себя дураком. Гай за минуту разобрался в том, что для самого Долбушина осталось тайной.

– Но что их убило? – трусливо втягивая голову в плечи, промямлил Белдо.

– Как, Дионисий! Вы и этого не поняли? Их убил рогрик, которого замуровали Сергиус Немов, Мещеря Губастый и прочие первошныры.

– Рогрик? – недоверчиво переспросил Долбушин.

– Так назвал его Сергиус… – пояснил Гай. – Не знаю почему. Потом я много раз искал это слово в словарях – и всякий раз или не находил вовсе, или оно имело не то значение. Рогрик – существо, сложившееся из множества эльбов. Коллективная форма существования. Есть у них такая. Люди, когда сражаются между собой, объединяются в армии, и в этих армиях царит ужасная неразбериха! У эльбов все гораздо проще. Сильные поглощают слабых, и в конце концов возникает рогрик – эльбеус огромной силы. Один-единственный, впитавший всех! Несколько сотен лет назад рогрик уже пытался пробить границу между мирами, чтобы в наш мир хлынуло болото. Первошнырам удалось заточить его.

– Вы знали, что он в хранилище, и послали нас открыть его?! – простонал Белдо.

Гай взглянул на него с иронией:

– Что за испуг, Дионисий? Разве это не ваша мечта, чтобы «великий мудрый космический народ», как вы всегда называли эльбов, обрел в нашем мире долгожданный покой?

– Э-э… – замычал старичок. – Да нет, я рад, конечно… Просто я подумал, что мы… э-э… не достигли еще той душевной чистоты, того доверия, которое…

Голос у Белдо окреп: бывалая лошадка выскочила на привычную дорожку.

– Увы, Дионисий, и душевной чистоты не достигли, и рогрик пока не может покинуть хранилище! – перебил его Гай.

– Как не может?!

– Я увидел это вашими глазами. Он все еще в заточении!

– Но почему?! Мы же туда проникали!

– Через щель? Мещеря Губастый просчитал и вариант, что когда-нибудь хранилище придется открыть. И вот для того, чтобы рогрик не вырвался, он сделал щель очень узкой. Рогрику так не сжаться.

– А он не может проломить стену? Или убрать с дороги валун? – спросил Долбушин.

– Эту стену и этот валун? Исключено. Мещеря и кусочки охранных закладок вделывал, и глину из-за Первой гряды возил, чтобы стены промазывать. А где Мещеря – там на века. Перемерит все веревочкой, глаз прищурит – и все у него сойдется! – в голосе Гая восхищение смешалось с досадой.

Белдо, точно умная ящерка, высунул и сразу спрятал язычок.

– Ох-ох-ох! – сказал он, выкатывая «охи» как горошины. – А что случится, если рогрик прорвется?

– Поползет в следующее хранилище – и так пока не объединит всех эльбов нашего мира. Ну или большую их часть. А потом опять попытается проточить ход между мирами и впустить болото! – объяснил Гай.