– В свою, что ли, в первую? – уточняет.
– Ну да, попытаюсь. Не возьмут, тогда во вторую пойду.
Отведя взгляд, уперев его в стол, отец говорит:
– Значит, учителем будешь.
– Ага.
– Что ж… Нужное дело. Полезное.
Наполнив две стопки водкой, отец поднимает свою.
– Ничего, сын, прорвёмся. А мать… Ты на неё внимания не обращай. Своим умом живи. Жизнь, она всё на свои места расставит.
…К семи часам вечера, Денис вдоволь насиделся за праздничным столом, наобщался с отцом и даже успел вздремнуть в своей комнате. А в начале восьмого отправился к бабушке. Живёт она в частном секторе, на противоположном конце города. Дом её виден издали: барачного типа, длинный и приземистый, крыт черепицей и обнесен невысоким дощатым забором. Над крышей высокая печная труба. На фоне свежевыбеленных стен выделяются ярко-синие резные наличники. Когда-то был он на две семьи, но лет десять назад хозяева второй половины переехали к детям в Москву, и дом целиком отошел бабушке.
Денис подходит к калитке, дёргает за ручку. Закрыто.
– Что, нет Петровны? – звучит у него за спиной дребезжащий старушечий голос.
Обернувшись, Денис видит перед собой пухлую бабулю не по-летнему укутавшуюся в потрёпанного вида осеннее пальто до пят. Из-под его полы торчит носок валенка.
– Нет, – отвечает Денис.
– Всё ходит где-то, – ворчит бабуля, теребя кончик вязанного шерстяного платка, покрывающего её голову. – Ходит… Никогда не застанешь. И что у неё за дела такие? – вопросительно смотрит на Дениса.
Тот пожимает плечами.
– А ты, стало быть, внук?
– Ага.
– Помню-помню… Вот такусенький был, – ладонью бабуля отмеряет на уровне пояса. – Помню, конфеты любил… «Алёнка», «Мишка косолапый», чтобы шоколадные, значит. Придёшь ко мне: «Баб Дусь, конфету дай!».
Денис пытается припомнить описываемые бабулей события, но не выходит.
– А я тебе, – продолжает бабуля тем временем, – «Нету конфет». А ты мне серьёзно так: «Не приду больше!» Ну что тут поделаешь? – смеётся она жиденьким старческим смехом.
Посмеявшись, она прикрывает глаза и принимается беззвучно жевать губами и легонько покачивать головой. Продолжается это так долго, что Денис уже начал сомневаться: не заснула ли она? Наконец, бабулины глаза приоткрываются, а губы, пожевав ещё немного, выдают:
– Однако ж, где это бабка твоя шлындает? Неугомонная. Хотела я у неё «Пирацетамом» разжиться, да видно не судьба. Пойду. Ежели дождешься, скажи, баба Дуся заходила. Утром ещё зайду. Пораньше, чтобы застать.
Неуверенно потоптавшись на месте, она уходит тяжёлой шаркающей походкой. А Денис, дождавшись, пока она скроется из вида, в один приём перемахивает через забор. Не успевает он приземлиться по ту его сторону, как слышит окрик:
– Эй! Это кто там безобразничает?! Сейчас милицию позову!
Денис узнаёт бабушкин голос.
Отперев калитку, он спешит выглянуть за забор, показаться бабушке на глаза, а то ведь она такая: сейчас шум поднимет.
– А! Вот это, значит, кто пожаловал! – произносит бабушка, близоруко щурясь. Лицо её озаряет улыбка. – А я уж было подумала, вор забрался.
– Привет, ба! – приветствует её Денис. – Баба Дуся к тебе заходила только что. Завтра ещё придёт.
– Хотела чего? – осведомляется бабушка, проходя в калитку, всё ещё улыбаясь. Денису кажется, будто улыбка её глубоко завязла в морщинах, на щеках и вокруг глаз, и не в силах вырваться.
– «Пирацетам» какой-то. Сказала, что завтра утром зайдёт.
– Ну, пусть приходит. Выходной у меня завтра…
– В смысле? – удивляется Денис. – Ты что, на работу устроилась?
– Да ну, что ты, что ты! – скороговоркой сыплет бабушка. – Это я так… – на пару секунд она запинается. – Просто никуда завтра не пойду, вот и всё. Какая там работа? Наша работа теперь стариковская – на печи сиди, семечки лузгай.
От калитки по выложенной красным кирпичом тропинке они идут к крыльцу. По одну сторону тропинки клумба с цветами, по другую – картофельная плантация.
– Картошка в этом году уродится хорошая, – сообщает бабушка на ходу. – По всем приметам. Ежели погода не подведёт, конечно. Вон какая растёт, одно загляденье. Выкопать-то поможешь?
– А то!
– Лучше уж тебе заплачу, чем постороннего нанимать…
– Ба, какие деньги?
– Самые обыкновенные. Иль не найдёшь куда потратить? – лукаво интересуется бабушка, ступив на крыльцо через пару невысоких растрескавшихся ступенек.
– Были бы деньги…
– То-то и оно… – тихо произносит бабушка, ворочая ключом в навесном замке. Замок массивен, чем-то скрежещет в своём нутре.
Запах этого дома Денису ни с чем не спутать: старое дерево, луковичная шелуха, соленья, высушенные травки и что-то ещё тонкое-тонкое, дразнящее-сладкое. Как только раскрылась дверь, всё эти ароматы разом ударили ему в ноздри. Даже слегка голова закружилась.
Через просторную прихожую по древним, тканным в ручную дорожкам они прошли в большую комнату. Там всё, как всегда: в центре длинный стол и приставленные к его бокам стулья; у стен старинная мебель ручной работы; на подоконнике за полупрозрачными шторами горшки с цветами.
– Сейчас ужинать будем, говорит бабушка, облокотившись на спинку стула, – только отдышусь немного и что-нибудь соображу.
– Ба, я не хочу. Целый день за столом…
– Ну, чаю-то со мной выпьешь?
– Чаю выпью.
Спустя минут пятнадцать-двадцать на столе появился пышущий жаром электрический самовар, по-старинке увенчанный заварочным чайником, чашки, блюдце с вишнёвым вареньем и тарелочка с сушками. С неожиданно нахлынувшей теплотой Денис вдруг вспомнил, как когда-то, когда ещё был жив дед, они собирались здесь всей семьёй и пили чай. Правда, самовар был настоящий, с дымком. Дед долго и тщательно топил его на крыльце, а Денис, сидя рядом на ступеньке, запоминал, что и как нужно делать. После ухода деда и до недавних пор топил самовар отец. А когда заболели ноги и тяжело стало ходить к тёще на чай, той пришлось приобрести самовар электрический. Без самовара чаепитие она не представляет: «Баловство одно», – говорит.
Действуя не спеша, размеренными, отточенными годами движениями бабушка наливает заварку в чашки, разбавляет кипятком. Денису невольно вспоминается чайная японская церемония. Чай они пьют молча. Он неизменно крепок и душист: бабушка никогда не забывает добавить в него какую-нибудь травку. Денис хрустит сушками, обмакивая их в варенье.
– Представляешь, – говорит бабушка, когда чашка её опустела, – Ярослава, приятеля твоего школьного, по дороге домой встретила. Пьянищий… – качает она головой. – С дружками какими-то. Все, как один, на лицо бандиты. Вернулся, стало быть. Помнишь его?