Итальянская история

– Что я, по-твоему, должен был сделать? – наигранно удивляюсь я. – Не пустить?

– А хотя бы и так! – безапелляционно заявляет Мауро.

Минут пять мы безмолвно наблюдаем за вальсирующими парами. Когда музыка умолкает, кавалер отводит Ремину к одному из столиков неподалеку от нас и заводит с ней увлекательную беседу. По-крайней мере, так можно предположить, наблюдая за реакцией Ремины. Она улыбается, кивает и с готовностью поддерживает разговор.

Какое-то время Мауро не отрываясь смотрит на неё, а потом начинает поглядывать по сторонам с откровенно скучающим видом.

– Может, сменим обстановку? – говорит он наконец. – Есть здесь одно неплохое местечко…

– Можно, – соглашаюсь я.

Кабинет, в который привёл меня Мауро, обставлен со вкусом. У левой стены массивный, но вместе с тем изящный письменный стол, неподалёку от него два глубоких кожаных кресла. На столе оформленный под старину телефон и невысокая лампа на фигурной ножке. В противоположной стене камин с резной решеткой. Вдоль той стены, что напротив входа, стоит высокий книжный шкаф со стеклянными дверями. На его полках нет пустого места. Освещение в кабинете мягкое, не тревожащее глаз, но вместе с тем достаточное для работы с бумагами. Таким, наверное, должен быть кабинет крупного банковского воротилы. Скромность и роскошь, слившиеся воедино.

– Располагайся, – кивает Мауро на кресла.

Пока я усаживаюсь, он подходит к столу, жестом хозяина распахивает дверцу тумбы, на которую опирается столешница, и достаёт пузатую бутылку и два широких низких бокала.

– Неплохой бренди, – рекламирует Мауро. – Будешь?

– Не откажусь.

Мауро разливает напиток по бокалам, передаёт один из них мне, затем усаживается в свободное кресло.

Я пробую бренди. Действительно неплохо. Вкус мягкий, приятно отличающийся от болгарского «Солнечного берега». Распробовав, приканчиваю содержимое бокала одним глотком.

– Нравится? – спрашивает Мауро.

Киваю в ответ.

– Еще?

– Не откажусь.

– Действуй! – указывает Мауро на бутылку.

Не вставая из кресла, я лениво дотягиваюсь до неё. Сквозь матовое стекло видно, что она опустошена на половину. Надпись на этикетке, золотистым по чёрному, гласит «Vecchia Romagna». Наливаю себе.

– Чин-чин! – произносит Мауро, легко касаясь своим бокалом моего.

Сдерживаю улыбку. Меня всегда веселил этот забавный тост. Если разобраться, он нечто вроде нашего «ну, чтобы все…». Вроде и сказать нечего, но и просто так пить не хочется. Правда, перекочевав с исторической родины на бескрайние евро-азиатские просторы, он почему-то всё больше приобретает вульгарный оттенок.

– На самом деле, – говорит Мауро, отпив бренди, – люблю уединение. Балы, приёмы и прочее – не совсем моя среда. Конечно, иногда можно и погулять, я думаю, ты заметил, что это у меня неплохо получается?

Еще бы не заметил, думаю я, а Мауро, не дожидаясь ответа, продолжает:

– Но это не более чем желание сделать приятное кому-то из близких. Захотела Паола повеселиться, почему бы нет? Да, кстати, – спохватывается Мауро, – это кабинет Романо, – он обводит рукой пространство вокруг себя и добавляет: – отца Паолы. Когда-то я частенько здесь бывал, а сейчас – лишь по случаю. Интересный был человек, – вздыхает Мауро. – Видишь книги? – указывает он на шкаф. – Романо собирал. Отыскивал самые лучшие, денег на них не жалел. Считал, что в книгах собрана вся премудрость мира. Добро и зло. Всё, что накапливается в людях, рано или поздно, через кого-нибудь из них выплёскивается на бумагу, любил говорить Романо. И к чёрту историков с их личными предпочтениями, их домыслами и желанием угодить властям! Открой Боккаччо, Альгаротти, Коллодио и ты узнаешь, чем жила Италия тех времён! Открой Джонсона или Киплинга – и вот перед тобой подноготная Англии. Так он считал.

– Хм, при таком подходе легко прийти к выводу, что сейчас мы по уши в дерьме, – выдаю я, настраиваясь на философский лад. – Такое выплёскивается…

– Да что ты говоришь, неужели всё так плохо? – хмурится Мауро.

– На мой взгляд, хуже некуда, по крайней мере, у нас. А у вас всё в порядке?

Прежде чем ответить Мауро несколько секунд ерзает в кресле.

– Понимаешь, Денис, – говорит он, устроившись поудобнее, – если говорить о литературе, я совершенно не слежу за нашими нынешними классиками жанров. Знаю, что пишут и пишут много, но что именно… Хочу почитать, но никак не выберу время. Теперь вот слушаю тебя и думаю, а может и не стоит себя расстраивать?! – усмехается он.

Я поддерживаю его, слегка приподнимая уголки губ.

– Значит, дерьмо? – уточняет Мауро, совершенно не морщась, как по моему представлению должен был сделать. Всё-таки человек с изрядным налётом аристократизма.

– Угу, – отзываюсь я.

– Не преувеличиваешь? Может, не всё так страшно? Перебесятся, пройдёт?

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Чтобы прошло, надо, чтобы было куда проходить.

Брови Мауро изгибаются, придавая лицу недоумённое выражение.

Поняв, что выразился слишком витиевато, я спешу пояснить:

– Нет ориентира. Двигаться назад смысла нет, а вперёд… Не видно, куда идти. Топчемся на месте, а время идёт. Это и пугает. А на голову льют и льют всё это… без остановки… Кто-то точно подметил, что человек быстро ко всему привыкает. Боюсь, привыкнем и к дерьму. Тем более что им пичкают с утра до ночи, поминутно доказывают преимущества одного дерьма перед другим. Нет ему противовеса, не за что уцепиться, чтобы не свалиться в выгребную яму. Вернее, почти не за что. Кое-какие проблески разума ещё бывают, но их слишком мало, и как-то уж слишком быстро они гаснут. Подозреваю, что принудительно, чтоб пламени не возгорелось из искры, – продолжаю я, распаляясь. – По всем каналам – дерьмо, на всех прилавках – оно же. Одни ещё нос воротят, умных из себя строят, а другие уже пристроились и с аппетитом потребляют. Чую я, что вскоре две эти категории сольются, причём не в пользу первой. И тогда даже высоколобый профессор, когда-то тонко споривший о преимуществах Булгакова перед Достоевским и Меньшова перед Быковым, с пеной у рта будет отстаивать, что фильмы Даши Срашкиной и книжки Вани Сидорчука – верх изыска и апогей совершенства.

Теперь Мауро морщится.

– Даши… э-э-э… Даши… – пытается выговорить он. – Эта дама – популярный режиссёр?

– Я абстрактно выразился, мало ли, как дерьмового режиссёра зовут.

Мауро печально улыбается.

– Понимаю твоё беспокойство, – задумчиво произносит он.

Несколько минут мы сидим молча. Я мелкими глотками пью бренди, еще глубже погружаясь в невесёлое раздумье. Мауро тоже о чём-то размышляет.

– Ха! – наконец восклицает он, заставив меня вздрогнуть и вернуться к реальности. – Всё в твоих руках!

– Хочешь сказать, ты знаешь, что делать?

– Узнаю русского! – смеётся Мауро. – Теперь у вас полагается спросить, кто виноват?

Я кисло улыбаюсь ему, мол, типа того.

– Тем не менее, я могу предложить вариант! – уверенно заявляет он.