Янтарный ветер

– Спасибо! – сказал Александр, съев содержимое тарелки, и поставил её пустую рядом с собой на кровать.

Хозяин, после некоторой паузы встав из-за стола, убрал тарелку Александра и продолжил разговор:

– Ну что, будем заново знакомиться? Меня зовут Карл или Карлис, как тебе будет удобнее называть. Ну а ты офицер, раньше, по-моему, капитан контрразведки Красной Армии, но имени и фамилии твоей я не помню, да это было мне и ни к чему. Узнал ли ты меня, гражданин начальник?

В вопросе хозяина опять прозвучала недобрая вчерашняя ирония, указывающая на то, что эти слова вызывают у него далеко не лучшие воспоминания и еле скрытую обиду.

Александр узнал его, точнее сказать, вспомнил какие-то эпизоды из жизни, связанные с собою и с ним. Не до конца восстановившаяся память ещё не могла сложить всю хронологию событий, но общая картина уже начинала вырисовываться. Каждый возникший в памяти фрагмент обрастал сопутствующими. Это было похоже на строящееся многоэтажное здание. Этаж за этажом, окна, двери, лестницы, отделка. До крыши ещё было далеко, но фундамент нагрузку держал крепко и не разрушался.

Его, Александра Горина, майора контрразведки «Смерш» 1-го Белорусского фронта, тогда ещё в начале весны капитана и начальника одного из отделов управления, свела жизнь с этим молодым латышским парнем по имени Карлис по долгу службы на долгих дорогах войны. Поэтому он и вспомнил вчера ещё его глаза. Тогда, в начале весны, глаза эти были такими же зелёными и молодыми, но взгляд был другим, не таким твёрдым, как сейчас, – тревожным, сильно уставшим и испуганным. Не всплыли пока ещё в памяти все подробности допроса этого молодого парня, но то, что он, Александр Горин, его допрашивал, причём в течение нескольких дней, это вспомнилось очевидно.

Немного поразмыслив, он решил продолжить разговор, тщательно следя за своими словами, в основном потому, что очень хотел восстановиться и собрать воедино все недостающие пока ещё фрагменты своего сознания.

– Александром меня зовут! Больше ничего не помню. Тебя тоже не помню, но я не против, если ты, Карлис, расскажешь о том, что сам знаешь. Очень это неприятное чувство – беспамятство. Чувствуешь себя маленьким, беспомощным ребёнком.

– Ну, Александр так Александр! Не верю, что не узнал меня. На войне все чувства усиливаются в несколько раз, как и проницательность. Вижу, что знаком я тебе. Но если хочешь играть в тайны, пожалуйста. Не нужны мне от тебя никакие военные секреты, тем более что война закончена и мне, в общем-то, тоже скрывать от тебя нечего. Надо думать о будущем, а твоё будущее зависит только от меня. Согласишься помочь мне, я помогу тебе, и если не будешь геройствовать в ближайшее время, тогда своим будущим внукам сможешь рассказать о том, что случилось на самом деле. Давай договоримся так, я начну рассказывать, а ты спрашивай, что тебя интересует и что ты не помнишь? А сейчас приляг опять, слаб ты ещё, отлежись.

Карлис постоял над Александром некоторое время, дождавшись, пока тот самостоятельно вернётся в горизонтальное положение на кровати.

Александр лёг, вытянул ноги и был готов слушать. Немного болело в груди, и ныли ссадины и порезы на лице и руках, но в общем состояние его разительно отличалось от вчерашнего. Ему было гораздо лучше, тем более приятное чувство сытости помогало в этом. Особенно он был рад тому, что пелена тумана в его голове начинала рассеиваться, что придавало ему спокойствия и уверенности.

– Ладно, Карлис. Поживём, увидим. Расскажи о себе и почему ты здесь?

– Ну что же, начнём, как на допросе когда-то. Я, Карлис Бауманис, бывший оберштурмфюрер СС, воевал на Восточном фронте. Думаю, что подробности моей биографии тебе хорошо известны и мне нет смысла скрывать. Если даже что-то не помнишь сейчас, потом всё равно вспомнишь. Тем более что теперь наши дороги переплелись и в ближайшем будущем нам придётся быть неразлучными. Я в конце марта попал в партизанскую засаду в Курземском котле недалеко от фронта, был контужен и доставлен вашей разведкой на противоположную сторону. Попал в отдел «Смерш», где ты допрашивал меня несколько дней, потом был перевезён в пересыльную тюрьму в Тукумс, где ждал сбора обвинительных материалов на меня и окончательного приговора трибунала. Слава богу, сразу не поставили к стенке и в середине июня повезли в Ригу давать показания в Прибалтийском военном трибунале. По дороге удалось сбежать. Подробности рассказывать не буду, ни к чему это, но при побеге добыл форму красноармейца и переоделся в неё. Передвигался ночами, днём отсыпался в лесах. Пробирался в Лиепайский уезд. Почему туда, расскажу тебе потом. Подкармливали на хуторах, почти никто не отказывал. Поскольку война только недавно закончилась, а отдельные бои в Курземском котле затихли только в начале июня, в этих краях царила послевоенная неразбериха и военные посты на дорогах были уже почти все сняты, поэтому удалось добраться до Руцавы на южной границе Лиепайского уезда почти без происшествий. Оттуда – несколько километров до побережья моря и озера Папес. Я знал о местонахождении этой избы лесника в папских болотах и точных приметах ближайшего схрона, подготовленного немцами перед отступлением. А потом всё просто – добравшись сюда, обустроился, принёс одежду, продукты и оружие из схрона. Ближайшие окрестности почти безлюдны. Озеро и болота охраняют от случайных прохожих. Дорог больших тут нет, и меня пока никто не беспокоил до этого времени. Я на всякий случай несколько лёгких противотанковых мин поставил на ближайших лесных дорогах – телегам не повредят, а грузовики с солдатами не пропустят. Да и пёс, прибившийся ко мне по дороге, тоже даст знать о незваных гостях. Так что живу пока спокойно, охочусь иногда. Изредка на озеро хожу за рыбой. Но продуктов и из схрона хватает. Даже шнапс и сигареты есть. Я-то не балуюсь этим, но, если ты захочешь, скажи.

Рассказывая это, Карлис не стоял на месте. Помыл алюминиевые тарелки и ложки в ведре с водой, положив их потом на деревянный стол. Открыв железную дверцу еле горящей печки, добавил туда несколько свежеколотых дров, лежавших прямо на полу, и, закрыв печку, поставил видавший виды закопчённый чайник на огонь. Обернувшись к Александру, он проверил, не уснул ли тот, и, убедившись в его жадном внимании, сел на грубо сколоченный деревянный стул и продолжил свой рассказ:

– Не знаю, куда ты ехал на машине в моём лесу, но подорвался на моей leichte Panzermine (нем.) лёгкой противотанковой мине. Мой маленький 4-килограммовый подарок, прикопанный в колее, разорвал в клочья твой двухдверный трофейный Opel Olympia. Тебе повезло, твоему водителю – нет. Я думаю, что тебя взрывом выбросило из машины через брезентовую крышу. Будь у «Опеля» цельнометаллическая крыша, наверняка мы бы с тобой сегодня не разговаривали. Водителя твоего, точнее, то, что от него осталось, я похоронил в лесу, а тебя перенёс к себе в избу.

На месте взрыва также собрал твои вещи в чемодан и нашёл обгоревший портфель с документами. Всё это я позже принёс сюда. Насчёт портфеля не переживай, не интересует он меня, разве что в любознательных целях!

Последнюю фразу Карлис произнёс, видя, как напрягся Александр после его слов о портфеле. Потом он продолжил уже без пауз:

– До ближайшего жилого хутора – несколько километров. Я иногда хожу туда. Старики, живущие там, вполне доброжелательно относятся ко мне, помогают в чём могут. Сын их погиб на восточном фронте, поэтому они не слишком рады советской власти и предупреждают меня о местных событиях и облавах против латышских партизан в этих краях. Иногда у них меняю шнапс на хлеб, козье молоко и картошку. В общем, тут пока довольно безопасно, и думаю, нас не потревожит никто ещё довольно долго. Но война закончилась, и, похоже, советская власть вернулась надолго, поэтому надо самому позаботиться о своей дальнейшей судьбе, никто не поможет. От ваших мне снисхождения ждать бессмысленно, точно лоб зелёнкой помажут. Здесь тоже очень долго скрываться не позволят – рано или поздно ваши и сюда пожалуют. Был у меня один продуманный, но очень рискованный план, поэтому и шёл специально в эти края. Но теперь у меня есть ты, и это обнадёживает. Стоит поразмыслить, как быть друг другу полезными в этой ситуации. Повторю, война закончилась и не стоит нам теперь вспоминать, как мы смотрели друг на друга через глазки прицелов. Жизнь продолжается, новая жизнь! Я тебя выхожу, поставлю на ноги, но и от тебя жду не благодарности, нет, а возврата долга – простого человеческого долга, извини за патетику. Согласись со мной, если бы я тебя не подобрал в лесу, ты кровью бы истёк и местным хищникам на корм бы пошёл.

– Ну, положим, ранение моё твоих рук дело. Не заминируй ты дорогу, не пришлось бы за мной ухаживать.

Александр сказал это спокойно, не желая спорить с хозяином избы. Не в том он был ещё состоянии, чтобы спорить, осознавая свою беспомощность и временную зависимость от врага. А вот то, что говорящий был ему врагом и, несмотря на свой миролюбивый тон, врагом лютым и безжалостным, Александр осознавал чётко. Понимал он, конечно, что его жизнь в теперешнем и безоружном положении зависит от хозяина избы. Прекрасно понимал, если Карлис захочет покончить с ним, большого труда это ему не составит. Поэтому, чтобы несколько сгладить обстановку, Александр спросил:

– Как долго думаешь меня тут держать?

Его вопрос как будто бы обрадовал Карлиса. Хотя никакого согласия от Александра он не получил, но продолжению разговора был явно доволен и продолжил своим слегка хрипловатым голосом:

– Ты, гражданин начальник, не торопи события и не обижайся. Относись к этому как к неизбежным обстоятельствам, как к военной необходимости. Поставь себя на моё место. Как ещё я могу защитить себя и сохранить себе жизнь? Я, между прочим, не иду мстить и убивать приспешников вашей власти, в отличие от многих моих братьев по оружию. А вот причин для мести у меня предостаточно, поверь! Захочешь, расскажу потом. И жалости от тебя не жду. Знаю, что такое чувство вам – контрразведчикам – неведомо. Поэтому и предлагаю в этих обстоятельствах быть друг другу полезными, и только! И ещё один немаловажный для тебя аргумент – если всё пройдёт, как я предполагаю, никто о нашем временном «пакте о ненападении» не узнает, и ты вернёшься к прежней жизни. Мало того, сведения, которые я тебе сообщу после того, когда ты выполнишь свою роль, будут очень полезны твоему командованию, и ты сможешь распорядиться ими по своему усмотрению. Ну что, согласен на такой расклад?

Карлис задал последний вопрос, одновременно протягивая кружку со вчерашним отвратительным на вкус, но полезным отваром, который он налил из закипевшего чайника. Александр немного приподнялся выше к изголовью кровати и лёжа взял кружку, из которой шёл густой пар. Маленькими глотками стал отпивать, морщась то ли от резко горького хвойного вкуса, то ли от слишком горячего содержимого. Странно, но вкус напитка явно отличался от вчерашнего. К вкусу хвои и валерьяновых корней добавились какие-то другие травяные привкусы, которые, впрочем, не сильно смутили Александра. Из знакомых привкусов он почувствовал только мяту и ещё, наверное, чабрец.

Он был доволен паузой в разговоре и не видел необходимости отвечать. Он нуждался в некотором времени, чтобы осмыслить и обдумать сказанное Карлисом.

Возвращающаяся наконец-то память и жизненный опыт военного лихолетья подсказывали Александру не верить этому человеку. Но какой у него был выбор? Медленно всплывали в памяти эпизоды упомянутого уже допроса. И всё то, что вспоминал о нём, ещё сильнее убеждали, что перед ним опытный, умный и хорошо обученный противник, на руках которого кровь не одного бойца Красной Армии, готовый хладнокровно убивать и дальше, не щадя и не испытывая никаких мук совести.

Но и сам Александр не был обычным, рутинным исполнителем команд своих военных начальников. Его специальная подготовка контрразведчика «Смерш» давала ему возможность быть не просто подневольным персонажем последующих событий, а начать самостоятельную игру с противником на его поле, с обязательной последующей победой, в которую он, Александр, верил, даже несмотря на временные трудности с физическим состоянием. Он чувствовал, что голова его светлела, память довольно быстро возвращалась, и это, конечно, придавало уверенности и спокойствия. Его с Карлисом противостояние началось с явной форой у противника, но это было знакомо и привычно Александру. Пауза с ответом явно затягивалась, и он произнёс:

– Похоже, выбора у меня нет. Давай только разговоры пока отложим, спать хочу, и голова немного кружится.

Очень ему нужна была сейчас отсрочка, какое-то время для анализа ситуации и прогноза дальнейших действий. Он протянул выпитую кружку Карлису, тот её взял и, выплеснув остатки хвои и кореньев в приоткрытую дверь, поставил на стол. Александр закрыл глаза, и Карлис, увидев это, сказал:

– Ну вот и ладно, поспи, поспи. Это тебе на пользу. Проснёшься, продолжим.

Александр лежал с закрытыми глазами пытаясь упорядочить и разложить по невидимым полкам свои мысли, всё больше обретающие прежнюю твёрдость, и взвешивая все прочие возможности.

Он услышал, как на опушке леса гулко закуковала припозднившаяся кукушка, перебивая редкие и тихие голоса других птиц. Почему-то не успевшая улететь в тёплые края кукушка кому-то долго доказывала своё право пребывания в осеннем лесу. Александр как-то неосознанно вспомнил народные поверья, связанные с этой птицей, которые рассказывал ему дедушка в деревне. Деревенские жители верили, что кукование вблизи жилья считается предвестником неурожая, а на крыше дома – болезней, пожара или смерти. Верили также, что если услышишь кукушку, кукующую тебе в глаза, будешь плакать, а если в спину – умрёшь, особенно если она кукует на заходе солнца. Александр никогда не верил в приметы и попытался отогнать эти зловещие поверья, всплывшие в его памяти. Попробовал ненадолго переключиться на более необходимые ему воспоминания, от которых зависела его жизнь.

Через короткое время то ли от выпитого отвара, то ли по команде нуждающегося в восстановлении организма его снова накрыл глубокий и крепкий сон.

Глава 3

Продолжение протокола допроса офицера Истребительного соединения войск СС оберштурмфюрера СС Карлиса Бауманиса. 1945 год, март месяц, 18-й день

ВОПРОС: расскажите, для каких военных или полицейских действий был сформирован 21-й Лиепайский полицейский батальон, куда вы вступили добровольцем?

ОТВЕТ: с первых дней моего нахождения в батальоне командование заявляло, что на обучение азам военного дела необходимо три месяца, поскольку большинство добровольцев 21-го Лиепайского батальона состояло из необстрелянных молодых людей, не имеющих никаких военных навыков. То есть обучение должно было закончиться где-то в конце мая, но уже с середины марта на уроках политической подготовки нам стали говорить, что фюреру в срочном порядке нужны солдаты на восточный фронт, поскольку человеческий ресурс у большевиков неограниченный и они упорно сопротивляются немецкому оружию. Мы не знали тогда про провал немецкого наступления на Москву в декабре 1941 года. На политзанятиях нам рассказывалось, что уже с сентября 1941 года Ленинград окружён, там ведутся яростные бои, которые должны вот-вот закончиться полной победой вермахта. Говорилось также, что на восточном фронте, в районе Ленинграда, нашим войскам помогают бороться с большевиками и добровольческие части испанцев, французов, голландцев и итальянцев. Мы были уверены, что практически вся Европа воюет с Красной армией плечом к плечу с доблестной германской армией.

Наши инструкторы не говорили нам, на какой участок восточного фронта нас готовят для боевых действий, но по многим особенностям нашей военной подготовки мы понимали, что нас ждёт отправка на северо-западный восточный фронт, тем более все наши немецкие военные инструкторы были приписаны к различным подразделениям, входившим в группу армий «Север»[9 - Группа армий «Север» (нем. HeeresgruppeNord, «Наземная группа армий "Норд») включала в себя 18-ю, 16-ю армии и 4-ю танковую группу вермахта под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба. Задача группы армий «Север» – захват Прибалтики и Ленинграда. Общий состав на декабрь 1941 года: 793000 человек – 23 пехотных дивизии, три танковых и три моторизованных дивизии, 646 танков, 830 боевых самолётов, 1200 орудий. В состав группы также входил 1-й воздушный флот Люфтваффе под командованием генерал-полковника Альфреда Келлера.], которая в то время воевала под Ленинградом.

В процессе обучения нас готовили обычному военному делу, но поскольку в состав батальона были прикомандированы немецкие инструкторы из числа военной полиции, нам, конечно, также преподавались некоторые полицейские навыки, но основной задачей нам ставилось умение воевать в регулярных войсках вермахта…

ВОПРОС: расскажите об отправке на фронт и о начале военной деятельности 21-го Лиепайского полицейского батальона против войск РККА, где вы лично принимали непосредственное участие?

ОТВЕТ: как я уже рассказал ранее, обучение бойцов Лиепайского 21-го батальона должно было закончиться где-то в конце мая, но уже в самом конце марта нам объявили о необходимости привести в образцовый порядок униформу и собрать по-походному личное оружие и вещи.

Перед самой отправкой на фронт батальон в полном составе под личным командованием подполковника Теодорса Рутулиса принял участие в параде в городе Лиепае, и практически сразу после него мы загрузились в вагоны на Лиепайской железнодорожной станции и с пересадкой в Риге, а затем в Дно батальон был переброшен на станцию Красное село, расположенное в нескольких километрах от линии фронта. Прибыли мы туда в первых числах апреля, и до начала июля батальон проводил боевую подготовку и укреплял линию фронта. До начала июля активного участия в боевых действиях мы не принимали. Некоторые роты батальона были задействованы также в полицейских операциях, но ни я, ни другие добровольцы 2-ой роты батальона не принимали участия в карательных операциях против местного населения.

В начале июля 1942 года 21-й Лиепайский батальон в полном составе был передислоцирован и размещён на фронте, на участке шириной около 6 километров к юго-востоку от Урики. Все батальонные части находились на фронте, в резерве никого не осталось.

Первая атака противника на линии фронта, которую защищал батальон, произошла 1 июля. Бой приняла 1-я рота батальона под командованием лейтенанта Грауманиса. Эта первая атака противника не была многочисленной, скорее, носила характер разведки боем, не была подкреплена артподготовкой и бронетехникой, поэтому была успешно отражена 1-й ротой батальона. После отражения атаки 1-я рота насчитала несколько человек с различными степенями ранения, но убитых не было.

Кровопролитные бои начались 20 июля. После артиллерийской атаки превосходящие силы Красной Армии прорвали фронт в районе расположения 21-го Лиепайского полицейского батальона, и, чтобы остановить противника, на наш участок фронта были переброшены также 115-й батальон немецкой полиции и 19-й Латгальский полицейский батальон, которым не удалось остановить прорыв, и нашим оставшимся в живых бойцам пришлось отступить и занять позиции в нескольких километрах от предыдущей линии фронта, рассредоточившись между немецкими и голландскими частями. Бои на нашем участке фронта продолжались до 28 июля, в ходе которых 21-й Лиепайский полицейский батальон понёс большие потери убитыми и ранеными. Всего в результате этих боёв батальон потерял 35 человек убитых, 140 раненых и 20 пропавших без вести.

Моя 2-я рота батальона была почти полностью уничтожена. В строю остались только 6 бойцов, включая меня. Командир 2-й роты батальона, капитан Знотен, также был убит во время отражения атаки танков противника…

День 3-й

10 сентября 1945 года

За окном избы приветливо заскулила собака, приветствующая своего хозяина. Хозяин её, очевидно, откуда-то пришёл и задержался во дворе, гладя пса. Послышался его голос:

– Lacis, noker davanu, es tev atvedu kaulus![10 - Лацис, лови подарок, я тебе кости принёс! (Лат.)]