Полувзвод б/б

Только после этого командир взвода разрешил солдатам попеременно поспать.

Сам же Рихард расстелил свой чёрный кожаный плащ на сухом пригорке. Снял свой летний китель бежевого цвета с нарукавным ромбом и петлицами, на которых серебряными нитками были вышиты зловещие эмблемы танковой дивизии «Totenkopf» – мёртвой головы. Аккуратно свернул его и положил на плащ в виде головной подушки. Стянул с себя чёрную пилотку и пристроил рядом. Оставшись в майке, сам растянулся и быстро уснул.

Гауптштурмфюреру снилась его родная Моравия. Невысокие ярко-зелёные горы и холмы в Судетах, пересечённые пронзительно прозрачными реками. Этот благодатный край был аннексирован Германией в 38-ом, и Рихард, будучи немцем по рождению и по убеждению, покинул его, поступив в Вюнсдорфское танковое училище. С тех пор он ни разу не возвращался в родные ему Судеты. Не видел отцовского дома уже долгих шесть лет. Но эти места временами снились ему, причём всегда в цвете. Он видел их во сне столь же часто, как и лицо своей невесты.

Семьёй Рихард так и не успел обзавестись. Откладывал это на потом. Был уверен, что свадьбу вполне можно сыграть после окончания войны с большевистской Россией. Ему не было ещё и тридцати, поэтому он и не торопился со столь серьёзным шагом в жизни. Но, конечно, был благодарен судьбе за то, что успел познакомиться со своей будущей невестой.

Его в августе 43-го года, после ранения, полученного во время сражения на Курской дуге, отправили в виде поощрения подлечиться в Германию. Госпиталь находился в сельской местности, недалеко от Дрездена.

Там Рихарду торжественно вручили Рыцарский крест с дубовыми листьями и дали десять дней отпуска после выписки из госпиталя. Он намеревался съездить в родную Моравию и повидаться с родителями, но случилось то, что изменило его первоначальные планы и заставило остаться в фатерланде до самой отправки обратно на восточный фронт.

В один из сентябрьских дней, во время подготовки госпиталя к празднованию годовщины Имперского съезда нацистской партии, сюда было привезено много немецких девушек. Они были дочерями фермеров из окрестных хозяйств. Девушки помогали по праздничному убранству и готовили танцевальную программу, чтобы выступить перед выздоравливающими солдатами и офицерами.

Урсула Хартманн, белокурая розовощёкая девушка с округлыми формами, была одной из трёх дочерей зажиточного землевладельца, председателя местной ячейки нацистской партии. Когда-то у неё были ещё два старших брата, но они оба успели сложить голову на восточном фронте.

Рихард сразу приметил Урсулу и познакомился с ней. Ему запали в душу её природная жизнерадостность и весёлый нрав. Он стал ухаживать за ней, и девушка ответила взаимностью. Она стала приезжать в госпиталь и после праздника. Они гуляли вместе по липовой аллее, ведущей к госпиталю, и целовались, укрывшись от посторонних взглядов. Урсула упросила отца, и он разрешил Рихарду после выписки из госпиталя погостить в их усадьбе.

Перед самым отъездом Рихард успел рассказать отцу Урсулы о своих серьёзных планах в отношении его дочери. Тот, хоть и не совсем довольный неарийским происхождением Рихарда, всё-таки согласился выдать дочку за него замуж после войны.

Толстый, невысокий, чистокровный представитель нации, с большой лысиной на голове, показательно поправил нацистский партийный значок, приколотый к воротнику рубашки, и высокомерно сказал Рихарду:

– Ну что ж, молодой человек! Благодаря моей Урсуле, у вас будут дети с настоящей немецкой кровью!

Особенного выбора у её отца и не было. Количество берёзовых крестов на обширных территориях России всё увеличивалось, и в Германии явно стало не хватать женихов.

Они обручились с Урсулой, и гауптштурмфюрер Граубе сообщил в письме родителям, что собирается жениться сразу после окончания войны. Только вот эта проклятая война всё никак не заканчивалась! Более того, наступающая Красная армия заставляла уже задуматься об её итогах. Опытный и здравомыслящий офицер-танкист начинал уже предполагать, что война может закончиться вовсе не победой Германии!

Он старался гнать от себя эти тревожные мысли, не показывал их своим подчинённым. Но злость с каждым днём увеличивалась. Злость на себя, что бездумно поверил фюреру. Злость на всю верхушку Рейха и на немецкое военное командование, которое допустило столько просчётов в отношении большевиков. А ещё большая злость у него появилась в отношении этих самых большевиков, которые не рассыпались сразу от ударов победоносной германской армии! Сдюжили, стерпели и повернули вспять лавину вермахта. А теперь уже и гнали её всё дальше на запад.

И не сказать, что гауптштурмфюрер Граубе считал себя сверх меры жестоким человеком. Он в душе даже любил детей. Правда, только немецких детей! Но его сознание, одурманенное фашистской пропагандой, не позволяло ему считать русских, белорусов и украинцев полноценными людьми. Все славяне были для него Untermensch – недочеловеками, которых надо было уничтожать и давить, как вшей. Что он и делал со всей добросовестностью исполнительного гитлеровского вояки.

Поэтому во сне он обычно видел только родные ему Судеты и лицо своей Урсулы. Никогда не снились ему сожжённые большевистские танки, взорванные и расстрелянные им красноармейцы. Не видел их глаз во сне и не чувствовал никакого угрызения совести за их жизни, перемолотые гусеницами его танка.

Глава 5

В госпитальной палате, где собрались все ходячие пациенты, появился один из врачей-онкологов, лейтенант медицинской службы Антон Ведерников. Зашёл он как-то совсем тихо и незаметно для всех. Даже дверь не скрипнула. Молча постоял несколько минут у стены, окрашенной белой масляной краской, и только после этого, решившись наконец, произнёс еле слышно:

– Товарищи! Прошу вас, не опаздывайте на процедуры и перевязки, кому это положено. Не затягивайте до ужина. Вы ведь взрослые люди! А за вами приходится бегать как за малыми детьми!

Юный лейтенант был очень стеснительным человеком. Он никогда не повышал голоса и не ругал непослушных пациентов. Старался достучаться до их совести.

Все повернули головы к нему. А лейтенант, поняв, что привлёк внимание полтора десятка пар глаз, стал неловко переминаться с ноги на ногу.

Бывший сапёр, старшина Цоков ответил ему:

– Лейтенант, да на хера нам эти твои процедуры? Можно подумать, они нам жизнь продлят?

В голосе старшины сквозила вовсе не злость, а, скорее, равнодушие. У него была лейкемия, рак крови. Время жизни, отпущенное ему врачами, давно вышло. А он, поди ж ты, всё ещё продолжал жить и даже мог самостоятельно передвигаться, хотя, конечно, был очень слаб. Всё его высохшее лицо, похожее на череп, обтянутый кожей, было в маленьких красно-фиолетовых пятнах, а на голове не было ни волоска.

Он понял, что, скорее всего, обидел неопытного и стеснительного молодого врача, и добавил примирительным голосом:

– Ладно, ладно, лейтенант! Не переживай, те, кому надо, придут вовремя.

Антон поправил круглые очки на своих близоруких глазах и всё так же тихо произнёс:

– Товарищи, я понимаю, что процедуры вызывают дополнительную боль. Но нельзя же так наплевательски относиться к своему здоровью и заранее опускать руки. Нельзя! Многим наше лечение всё-таки может облегчить состояние. Не сдавайтесь, товарищи!