Мент. Оперативный простор

– Большое спасибо за доверие, товарищ Маркус, но пока, к сожалению, не могу принять ваше предложение. Я чувствую себя на своём месте в уголовном розыске и пока не планирую ничего менять.

– Жаль, – разочарованно протянул латыш.

– Но я всё-таки буду иметь вас в виду. Возвращайтесь к себе в купе, товарищ Быстров. Вас уже наверняка заждались ваши спутники. Дальше мы справимся сами.

В купе меня встретила встревоженная донельзя Катя. У неё были заплаканные глаза.

– Не сердись на меня, сестрёнка, – кающимся тоном проговорил я. – Иначе было нельзя.

– Ну почему?! Почему?! – простонала она.

– Помнишь, ты говорила про своего мужа, что он – человек чести?

Катя кивнула.

– Так вот, – продолжил я, – для меня тоже честь – не пустой звук.

– Боже мой! – воскликнула она. – Как всё-таки сложно с вами, мужчинами!

– Твоя правда, сестрёнка, – я поцеловал её в лоб.

– С другой стороны, будь мы другими, ты бы не любила ни Александра, ни меня, – добавил я. – И не переживай, я под пули подставляться не собираюсь. У меня ещё слишком много дел…..Поезд медленно подходил к конечной станции – Петрограду.

«Не изменяя весёлой традиции, дождиком встретил меня Ленинград». Мама очень любила эту песню: она родилась в Питере и передала мне свою любовь к городу на Неве.

«Только там я чувствую себя дома», – порой говорила она, особенно после того, как папы не стало.

В шестидесятых – начале семидесятых мамина семья жила в старинном доме на улице, которая в советское время носила имя британского социалиста Джона Маклина. Потом проспекту вернули дореволюционное название, теперь это Английский проспект. В те дни, когда мне удавалось посетить Питер, я приходил к этому дому и пытался представить себе их жизнь: как они собирались возле огромной печи, как мама ходила в школу, как случайно встретилась на улице с папой. Потом были институт, переезд в другой город, рождение меня… Мама всю жизнь мечтала вернуться в Питер и навсегда. К сожалению, ей было не суждено умереть на родине. После того, как её не стало, я часто с тоской думал о том, что не смог выполнить желание дорогого мне человека, мамы…

И вот я подъезжаю к городу её мечты. Правда, до появления на свет моих родителей ещё целых тридцать лет, и это не тот Ленинград, где они росли. Не тот город, по улицам которого бродили мы с дедушкой, любуясь шедеврами архитектуры, лакомясь вкуснейшим ленинградским эскимо на ходу или жадно поедая шарики мороженного, политого сиропом, в подвальных питерских кафе на центральных проспектах.

Прежним осталось одно – погода. И в полном соответствии с той песней, Ленинград, то есть сейчас Петроград, встречал прибытие нашего поезда сильным дождём. Небо было затянуто тучами, отчего всё вокруг красилось в серый и потому мрачноватый цвет. Ветер грохотал на крышах, норовя оторвать водосточные трубы. Повсюду, куда ни кинь взгляд, была вода. Она стояла на булыжных мостовых, громко переливалась в канализационных колодцах.

Люди пересекали улицы короткими перебежками. Зонты были бесполезны – ветер мял и ломал их как пластилиновые.

И тем не менее у меня на душе было хорошо. Я тоже ощутил, что нахожусь дома, почувствовал незримое присутствие мамы, отца, бабушки и дедушки, тех моих родных, что когда-то не пережили страшную блокаду, что рыли окопы и траншеи, сражались, чтобы прорвать немецкое кольцо. Они сделали всё, чтобы страна победила, чтобы родилось поколение наших пап и мам, чтобы появились на свет мы.

Я вдруг ощутил себя пигмеем на фоне их подвига. Слёзы едва не выступили у меня из глаз.

– Ты чего застыл как столб? – толкнула меня в спину Катя.

– Просто задумался. Давно не был тут, будто целую жизнь, – сказал я правду.

– Не зевай! Побежали к вокзалу, переждём дождь там, – сказала сестра.

Основной поток пассажиров тёк в направлении красивого здания вокзала. Под его крышей действительно можно было пересидеть, покуда капризная питерская погода сменит свой гнев на милость.

Ноги и одежда промокли, покуда мы попали с перрона внутрь роскошного строения, ещё не успевшего растерять дореволюционный лоск.

Тут было темно и шумно. Звуки голосов сотен людей сливались в монотонный гул.

– Я замёрзла, – пожаловалась Катя.

– Навестим буфет, – предложил я.

Полцарства за чашечку кофе и эклер!

Людей здесь было намного меньше, чем в коридорах и залах ожидания вокзала. Мы без особого труда разыскали свободный столик. Когда я пошёл делать заказ, стало ясно – почему. Цены были заломлены просто безбожно.

Но мне слишком хотелось выпить чего-нибудь горячего, и скрепя сердце я всё же купил нам и кофе, и пирожных. Гулять так гулять!

– Жора, ты наверное сошёл с ума! – покачала головой Катя. – Здесь ведь так дорого!

– Ничего, – сделав вид, что мне всё «по барабану», отмахнулся я. – Могу себе позволить.

Она фыркнула.

– Видела я, как ты живёшь – костюм и тот с чужого плеча! А туда же… гусар! – насмешливо добавила она.

Мне тоже стало смешно после её слов. Я даже пропустил мимо ушей старорежимного «гусара», хотя прежний Быстров вполне мог на него среагировать.

Мы допили кофе. Покидать тёплое помещение буфета и выходить на холодную сырую улицу не хотелось.

Внезапно в помещении заплясали солнечные зайчики. Я выглянул в окно. Дождь прекратился, привокзальная площадь начала оживать и заполняться народом.

– Кажется, нам пора, – произнёс я.

Катя вздохнула.

– Знаешь, если бы не тот кошмар, что творится с Сашей, я бы сидела тут с тобой целую вечность, – призналась она.

– Мне тоже хорошо с тобой, сестрёнка. Однако труба зовёт. Каков план действий?

– Сначала едем ко мне. Я переодену тебя во всё сухое – у тебя такое же телосложение, как у мужа. Думаю, кое-что из его вещей тебе подойдёт. Как поступать дальше – тебе видней.

– Поговорю со следователем, а там будет видно, – сказал я.

Козырь в виде рекомендательного письма, я хотел использовать только на крайний случай.

– Будет непросто, – предупредила Катя.

– Он упёртый как баран. Видит во всех врагов народа и руководствуется исключительно революционной целесообразностью так, как её понимает. Сама себе удивляюсь, как не убила его вот этими руками!

– Правильно сделала, что не убила, – усмехнулся я. – Тогда мне бы пришлось выручать из тюрьмы сразу двоих родственников.

Глава 8

Красный трамвайный вагончик британской фирмы «Brush» качался на поворотах, скрипел, дребезжал на стыках рельсов. Мы сели на него у вокзала, причём не с первой попытки: трамвай был самым массовым и популярным видом транспорта в Петрограде и, кажется, в любое время тут был час пик. Пробивались к трамваю сквозь настоящее вавилонское столпотворение. Пришлось поработать локтями, чтобы пробить «коридор» к подъехавшей сцепке из двух вагонов, втолкнуть Катю и забраться самому. И тут же нас утрамбовали, запихав в середину тесного салона с двумя рядами деревянных лакированных лавок, расположенных вдоль стен.