Книга о том, как я написал эту книгу

Автор признается, что он не новичок в писательстве, но предыдущие его вещи – давнишние рассказы или неопубликованные романы – вызывают у него разве что ностальгию и сожаление о том, что они не получились, какими хотелось. В этом смысле «Книга…» – шанс сделать все по гамбургскому счету, свести дебит с кредитом, закрыть гештальт.

Это честная, почти откровенная и довольно печальная книга об одинокой попытке следовать зову тревожного сердца. Несмотря на бодрый тон и фирменную иронию, на каждой странице прослеживается, что замысел обречен. Да, книга опубликована, и, насколько мне известно, снискала определенную популярность, но все же перспективы столь специфичного текста очень сомнительные. И это, конечно же, не вина автора, а общее положение дел. Что ждет «Книгу…»? В лучшем случае ее переиздадут таким же скромным тиражом, а потом…

Неопределенность – вот в каком состоянии живут те, кто посвятил свою жизнь творчеству. Что будет завтра, а тем более послезавтра? И речь не о том, смогут ли они продолжить писать (рисовать маслом, вышивать крестиком), но и о том, что к тому времени будет с окружающим миром. «Книга…» написана в разгар эпидемии коронавируса и, кроме прочего, призвана зафиксировать ускользающий миг хрупкого равновесия. Мы понимаем: над творчеством вечно висит дамоклов меч. Чуть сдвинутся тектонические плиты – и уже не до книжек, нужно срочно закупать крупы и туалетную бумагу.

Книга совсем не о книге. И не о том, кто ее написал. И не о его писательских навыках. Она о нас, смущенных и напуганных, ждущих света в конце тоннеля. У всех своя книга о том, как мы пишем эту книгу, в смысле, живем эту жизнь. С опечатками, шутками и, разумеется, предсказуемым финалом.

Глава девятая. Опережая план

Работаю на форсаже. Вначале ставил себе норму – одна глава в день. Каждая глава в районе трех тысяч знаков. Таким образом за неделю будет набираться двадцать тысяч знаков. Половина авторского листа. Кто не знает, в издательской среде объем книги вычисляют авторскими листами. В средней по объему книжке их должно быть минимум десять.

Но вот уже второй день кряду я пишу по три главы за один присест и даже не знаю, как к этому относиться. Вдруг этот запал скоро иссякнет, как оно бывало раньше. Стараюсь определить, что меня мотивирует. Есть подозрение, что мне гораздо проще двигаться по заранее подготовленному плану. Да, он у меня есть, пусть это никого не шокирует. И фальшивая рецензия, опубликованная в прошлой главе, тоже часть плана.

Кстати, как она вам? Это не первый раз, когда пишу рецензии на собственные произведения. Хвалебные рецензии, конечно же. Так было и с «Аутсайдером», футбольным детективом. После публикации в магазинах электронных книг я понял, что ее банально никто не покупает. Тогда я воспользовался служебным положением и написал на нее отзыв, который по старой дружбе опубликовали в деловом издании, где я раньше работал журналистом. Здесь мне хотелось бы написать про эффект разорвавшейся бомбы, но, кажется, я забыл выдернуть чеку. Никакого результата это не принесло, и опыт самовосхваления показался мне довольно утомительным.

Рецензия из восьмой главы далась гораздо проще. Я, безусловно, иронизировал – ведь это было очевидно? Но в принципе, это интересный прием – написать отзыв о произведении, которое только в планах. Позволяет определиться с тем, какой эффект ты хочешь им произвести. Я про «Книгу…» понял, например, важную вещь: как бы я не выгораживал из нее писательство, она все равно про писательство. Другое дело, что под писательством каждый поймет что захочет. И я не буду против.

Чем больше пишешь, тем больше пишешь. И легче. Некоторые фразы или абзацы получаются «по инерции». Предполагаю, что в них будет, что исправить, но для меня важнее набрать критическую массу текста, убедить самого себя, что отступать поздно и некуда.

Но, Хьюстон, у нас проблема. Отсутствие сложностей и конфликта. Главный герой должен терпеть, страдать и с каждым шагом натыкаться на какую-нибудь жесть: стервозная жена, назойливые кредиторы, рак слепой кишки. Во-первых, ему нужно читательское сочувствие, во-вторых, через преодоление сложностей герой развивается, чтобы к концу повествования не остаться таким же тупицей, каким был вначале. И с этим у нас пока что напряженка. Но что-то мне подсказывает…

Глава десятая. Происшествие

Со мной на связь вышел литературный агент. Позвонил утром и сказал, что необходимо встретиться. Он не назвался, а я не успел спросить, откуда у него мой номер. Весь день я ходил взбудораженный и с удовольствием представлял наш разговор: он восторгается моими рассказами, на которые случайно наткнулся в сети, и предлагает выпустить их сборник, но я хожу с козырей и сообщаю, что прямо сейчас работаю над любопытным текстом, и он гораздо лучше рассказов… Фантазировать занимательно, но я понимал, что ему нужно нечто другое. И я не ошибся.

Рандеву назначили в кафе. Как только переступаю порог, из-за столика поднимается и шагает мне навстречу довольно массивный субъект не самой привычной наружности.

– Горазд, – говорит он.

– Что, простите? – переспрашиваю я.

– Горазд, – повторяет он. – Горазд Петрович Знатный. Это мое имя. Настоящее.

– Понятно, – говорю я и начинаю подозревать, что столкнулся с психом.

Румянец, едва заметная плешь, доисторический мобильник, который он то и дело проверяет с самым серьезным видом, ремень с чудовищной бляхой в виде головы Медузы Горгоны… Вспоминаются лишь незначительные подробности его внешнего облика, но не получается составить из них целостное представление. Эти подробности будто призваны отвлечь наблюдателя от черт лица и особых примет.

– У вас любопытные тексты, – с места в карьер начинает он. – Знаете, почему их никто не публикует? Из-за вашей фамилии. Она совершенно не писательская. Чупахин. Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Нужно что-нибудь… иное.

– Я и под псевдонимом писал, – замечаю я.

– Хотите, я одолжу вам свою фамилию? – смеется Горазд. – Она «выстрелит», я обещаю.

Кафе под стать Горазду: нелепая (одна-единственная) картина на стене, официант без двух пальцев на правой руке. Страшно, будто выстрел в спину, хлопает входная дверь. Уйма резких деталей, но не вспомню главное, например, как называлось это заведение и где оно находилось.

– Знаете, почему вас никто не публикует? – спрашивает он.

Я начинаю раздражаться.

– Вы уже говорили. Из-за моей фамилии.

– Нет-нет-нет-нет-нет, я шутил, – отмахивается Горазд.

– Тогда, видимо, потому, что я плохой писатель, а в чем, собственно, предмет нашего разговора?

Бармен с размаху и без предупреждения произносит матерное слово. Я оборачиваюсь на него в недоумении. Почему-то никому, кроме меня, до этого нет дела. Ненормальный какой-то.

– Предмет нашего разговора, господин Чупахин, в том, что вы хороший писатель, который пишет дрянные книги.

– Спасибо, – отвечаю я рассеянно. – Я сомневаюсь, что ваше предложение меня заинтересует.

– Какое еще предложение? – хмурится Горазд.

Рехнулся он, что ли.

– Ну, вы же литературный агент, – говорю я. – Если вы считаете меня хорошим писателем, то, очевидно, пригласили меня, чтобы…

– Нет-нет-нет-нет…

Это его «нет-нет-нет» порядком раздражает, как будто бы нельзя обойтись одним «нет».

– Точнее, – говорит он, – да, я литературный агент, но, скажем так, в ином смысле.

– А какой, простите, здесь может быть иной смысл?

– Ну… – он прокашливается. – Давайте так. Персонально вы, господин Чупахин, меня мало интересуете. Не сочтите за грубость. Меня интересует то, что вы в состоянии написать.

Звенит чей-то взбалмошный мобильник. Они тут сговорились или как?

– Я, – продолжает Горазд, – работаю не на конкретных авторов, а на отрасль. – Он широко улыбается. – Я за хорошую литературу.

– Я тоже за хорошую литературу, – легко соглашаюсь я. – Но извините, я ни черта не понимаю из того, что вы тут несете.

– Я слышал про «Книгу…»

Я настораживаюсь.

– Про какую еще книгу?

– Про «Книгу о том, как я написал эту книгу».

Я вздрагиваю.

– Откуда вы…

Действительно, откуда он про нее знает? Я рассказывал о ней только Свете, и что-то я сомневаюсь, что она рассказала о ней кому-то еще. Он что, залез в мой компьютер? Как он это сделал?

– И она меня интересует, – добавляет Горазд.