Мединститут

И преподаватель, и группа немного помолчали.

–Ладно. На этом закончим сегодняшнее занятие, – объявил доцент.– Надеюсь, что случай был достаточно поучительный, и вы все сделаете для себя выводы. Хочется верить, что за оставшееся время до конца вашего обучения мне не придётся больше краснеть ни за кого из вас. Можете расходиться. Булгаков, останьтесь ещё на две минуты…

Группа тихонько покинула кабинет, оставив студента и преподавателя одних. Антон продолжал сидеть нахохлившись, Самарцев смотрел в окно, заложив руки за спину. Расстояние между ними было максимально возможным. Даже постороннему наблюдателю ясно стало бы, что сцена состаивается принципиальная, что происходит крупный разговор, из тех, что так любят современные кинорежиссёры, воспевающие людей труда и их непростые взаимоотношения.

–Надеюсь, что вы меня поняли. Вы же неглупый человек, Булгаков. В отделении давно работаете, знакомы с нашей кухней. – Аркадий Маркович медленно повернулся. – Неужели вы и до сих пор считаете, что правы?

Антон несколько затруднился с ответом.

–Ну…– тщательно подбирал он слова, – ну, теоретически- нет, но практически- да.

–То есть? Что за галиматья- «теоретически», «практически»? Кривите со мной душой, Булгаков? – Самарцев очень внимательно взглянул на Антона. – Или не хватает честности? Ваш дуализм прикрывает собой либо бесхребетность, либо наглость. Оба качества не красят будущего хирурга. Разве не так, Булгаков?

Антон решил молчать и больше не вступать в спор. Спор с Аркадием Марковичем, он знал, закончится либо поражением, либо новыми обвинениями, вплоть до таких, после которых Самарцев, как честный человек и коммунист, обязан будет поднимать общественность – сообщать в деканат и в комсомольскую организацию.

Доцент подождал немного, потом сел прямо перед Антоном, взглянул на него с пониманием. Кажется, он искренне желал студенту добра.

–Я ещё хорошо помню то время, когда и сам был молод. Вы всё же мне чем-то симпатичны, Булгаков. Хотите хороший совет? Извинитесь перед Петром Егоровичем. Нет, ничего сейчас не говорите – мне и так понятно ваше возмущение. Лучше послушайте. Послушайте, – Самарцев снова встал.

Вообще по натуре он был, что называется, «живчик», и долго находиться в одном положении не мог, особенно, если нервничал или волновался. Неприятный разговор со студентом тем более не оставлял его спокойным. Аркадий Маркович поправил очки, и задумчиво, не спеша, с огромным желанием убедить, закончил:

–До диплома вам осталось совсем немного, два шага. Но если вы считаете, что он уже у вас в кармане, вы ошибаетесь. Вы даже не знаете, сколько подводных камней лежит на этом коротком пути. Время сейчас сложное, и любой неосторожный поступок может осложнить жизнь, да так осложнить, что потом никогда себе этого не простите. Избегайте неприятностей, Булгаков, избегайте. Докажите всем свою взрослость – извинитесь перед старшим товарищем.

–И ещё – вы очень плотно работаете с Ломоносовым. Доктор он опытный, но у него имеется ряд качеств, по которым он не годится вам в наставники. На вашем месте я бы подобрал себе другую кандидиатуру. Вот и всё. Надеюсь, вы хорошо подумаете над моими словами. А сейчас вы свободны.

-14-

«У нас в Вологде есть единственный специализированный магазин по продаже грампластинок, и тот, к сожалению, не фирменный»

(Советская пресса, октябрь 1986 года)

Булгаков вышел из учебной комнаты. За дверями его ждали Девяткина и Агеев. Лица их были тревожны.

–Советовал просить прощения у Петрухи и держаться от Лома подальше, – проинформировал их Антон. –Сыкун…

–Я тебе говорила, – покачала головой Лена. –Вот видишь, до чего дошло.

–Дедовщина в хирургии! Да пошёл он вместе с этим чмошником толстомордым!– излишне громко сказал Булгаков.– Ещё чего- извиняться! А завтра что? В ж… его целовать? Блин, если б знал, что тут такие порядки, лучше бы в терапевты подался.

–И что, не будешь извиняться? – спросил Агеев.

–Конечно, нет! Ещё чего! Вообще нужно подойти к Петрухе и в морду дать, наш ответ Чемберлену…

–Антон! Ты чего развоевался? Извинись!– вскричала Девяткина.– Перед кем другим не стоило бы, а перед Гореваловым извинись. Не иди ты против всей кафедры, вот получишь диплом…

–Да что вы точно все сговорились- «диплом, диплом»! – передразнил Антон. – Да как они могут мне диплом не дать? У меня пять лет учёбы за плечами, и ни одной тройки в зачётке. Да и при чём тут «вся кафедра»? Самарцев и Горевалов – пара сук-карьеристов… Узок их круг, страшно далеки они от народа! Наше дело правое! Ладно, идите, у меня ещё дела. Нужно к старшей зайти насчёт аванса…

–Как аванс, так сразу – «идите», – ухмыльнулся Агеев.

–Он у нас богатенький Буратино…

К старшей сестре Булгаков зашёл напрасно. Аванса сегодня давать не собирались, хотя и было законное 21-е число, и всё отделение, включая и заведующего, ходило разочарованное. Во- вторых, Антону попало за то, что после проверки в шприцах, отнесённых им в стерилизацию, остались следы крови. Старшая потребовала тщательно соблюдать все правила мытья инструментария, особенно предварительную замочку в моющем растворе. В третьих, завтра в ночь выходить на второй пост некому было- медсестра Сабанеева позвонила и объявила, что не выйдет, заболела тётка.

–У неё же эта тётка умерла два месяца назад, – удивился Булгаков.– Ирка ещё на похороны неделю брала, я ж за неё в августе работал.

–Это уже другая тётка, – устало ответила «старшуха». –Наверное, снова богатые хачики попались, на море повезли. Вернётся загорелая до отъ…нная, небось ещё одни кожаные штаны себе заработает. Блядва… Ну что делать, Антон, выйди ты на смену. Смирнова одна на два поста отказывается.

–А кто из хирургов дежурит?

–Самарцев.

–Тогда не могу. Мне его на занятиях хватает…

–Антон, ну некому же!

–А вы Нинку Краснокутскую поставьте, – мстительно предложил Булгаков. – Она совсем нюх потеряла, только жопой крутит, а врачебные назначения выполнять отказывается. Сегодня чуть не два часа упрашивал её премедикацию сделать. Это куда годится?

–Она у меня единственная «дневная». Ты ж знаешь! И что вы с ней никак не поладите – она на тебя мне постоянно жалуется, ты на неё. Сводил бы девочку в кино… Хорошая ведь девчонка. А готовит как? Сыр сама делает!

–Она не в моём вкусе…

–Чего тебе ещё надо, собака? Антон, ну выручай, детка. Выйди в ночь завтра. Будь хорошим мальчиком Бананамом…

Выйдя из кабинетика старшей, который располагался напротив кабинета заведующего, Антон столкнулся с Виктором Ивановичем, тот выходил от Гаприндашвили. Длинное морщинистое лицо хирурга было очень кислое, точно он сейчас раскусил целый лимон.

–Получал п…лей, – кратко объяснил он. – Якобы за некорректное поведение в операционной. А ты?

–И мне досталось, – скромно ответил Антон. – Доцент прочёл лекцию по деонтологии и субординации. Осквернил я им, козлам, храм, видите ли. Извиняться перед Горем заставляет…

–Да-а, – хмыкнул Ломоносов. – Сейчас куда?

–В общагу, отсыпаться. Куда ж ещё? Завтра опять дежурить- Ирка Сабанеева, сука, снова не вышла…

Как видит читатель, Антон перенимал у своего «сэнсея» не только хорошее.

–Подожди-ка меня на выходе. Вместе пойдём…

-15-

«На наших глазах родилась эта замечательная традиция. Уже много лет подряд в день коммунистического субботника мы встречаемся с прекрасным искусством музыки. К нам приезжает наш давний друг- Государственный симфонический оркестр Союза ССР»

(Советская пресса, октябрь 1986 года)

С окончанием рабочего дня отток персонала и студентов из всех 31 отделений «десятки» был не менее впечатляющ, чем утренний приток. В 15.00 лифты, коридоры и лестницы переполнялись медиками. Все со счастливыми лицами спешили покинуть стационар и заняться делами. Особенно людно было внизу, в холле и в раздевалках.

Антон всегда переодевался в своём отделении в сестринской, поэтому спокойно забрал куртку из прокуренной комнатки и спустился. В гардеробе давились сразу несколько групп. Гардеробщица была одна, пожилая хромая женщина. Хоть она и приносила в обеих руках сразу по нескольку курток и плащей, желающих получить верхнюю одежду назад становилось всё больше и больше.

Антон покачал головой, усмехнулся. Как штатный работник больницы, он имел способы обходить такие столпотворения. Затем вышел на широкое, просторное крыльцо, вынул полпачки болгарских сигарет «Феникс», прикурил у Говорова, который тоже стоял там и ждал кого-то. Одногруппники почти не разговаривали. Они терпеть не могли друг друга друга. Следом вышли трое подружек- Берестова, Винниченко и Кравцова, смеясь, начали спускаться по ступенькам. Говоров поспешил за ними. Булгаков равнодушно проследил, как он схватил Надьку-Крупскую за руку. Как что-то говорил, как та вырвала руку и пошла за остальными, как Говоров бросился за ней.