Любовь цвета зебры. Часть 1

– Откуда я знаю? Помолчи немного, ладно?

Обернулся и продолжил:

– Я сейчас пойду дальше, а ты стой здесь. Если услышишь выстрелы – беги отсюда подальше. Поняла?

Она кивнула. Я потихоньку двинулся по коридору. Что-то не нравился он мне. Во-первых, он был не освещён, а во-вторых, очень узкий: в случае чего подстрелят запросто. Иду, от страха трясусь, но ничего ужасного не происходит: тишина как в склепе. Так дошёл до пересечения с другим коридором и здесь нос к носу столкнулся с двумя бандюгами. Они тоже шли на цыпочках и меня не слышали. А дальше события развивались довольно-таки забавно. Вместо того, чтобы прошить друг друга очередями, мы кинулись бежать каждый в свою сторону. Лишь добежав до Ребекки, я услышал выстрелы, и пули искрошили стену в том месте, где я находился секундой раньше.

– Беги! – крикнул Ребекке, отвёл предохранитель и пустил короткую очередь вдоль коридора, после чего незамедлительно отбежал подальше, так как целый град пуль буквально срезал угол. Поднялось облако цементной пыли, которым я и воспользовался: выкатился в коридор и, не жалея патронов, из положения лёжа прошёлся от стенки до стенки.

Когда пыль рассеялась, перед моими глазами предстали два неподвижных тела, притом ближайшее находилось в каких-то десяти шагах от меня. Я не стал заморачиваться сбором трофеев. Честно говоря, просто побоялся подходить, да и вдруг они просто авангардом были, а за ними куча таких же. Очень мне надо с ними встречаться, обойдусь без подобных знакомств.

Поднимаюсь, рожа вспотевшая, цементной пылью обсыпанная – хоть сейчас фотографируйся и посылай снимок в газету для статьи «ожившие мертвецы». Делаю шаг и натыкаюсь на Ребекку.

– Почему не убежала? – спросил её, скорее с любопытством, чем с гневом.

Она глазки потупила, достала платочек и вытерла мне физиономию, не всю, но и на этом спасибо.

13

Эта перестрелка оказалась первым звеном в длинной цепи кровавых кошмаров. Пришлось мне немало греха на душу принять. Хорошо атеист, а то до конца быстротечной жизни не отмолиться. Собственно, если бы данная история не была насыщена криминалом, я её и рассказывать бы не стал. Никому ведь не интересно читать, как дружили мальчик с девочкой, затем в один прекрасный день /утро, вечер, ночь/ поцеловались, и сразу по обычаю подумали – это любовь. С драками и перестрелками как-то покруче, верно?

Итак, на чём я остановился? Ага, на своей физиономии. После того, как Ребекка оттёрла мне глаза от цемента, мы пошли прочь от этого места. Именно пошли, а не побежали. Для очень любопытных также сообщу, что ещё и за руки держались. Немного сентиментально, зато приятно. Так как я был настолько глуп, что не запомнил дорогу, когда нас сюда вели связанных, то выход мы не нашли, а попали в крошечный по размерам цех. Дверь была всего одна, та, в которую мы вошли. Цех, как цех, ничего особенного: станки разные стоят и кругом кучи железок.

Тут меня на суперменство потянуло, захотелось принять вид крутого парня. Ребекка просто присела отдохнуть, а я начал перед ней выпендриваться.

Снял я, значит, куртку, повязал себе лоб тряпкой, а как же без этого: если супермен – изволь повязку на голову с концами подлиннее, и чтобы узел обязательно возле уха находился.

Принялся разминаться на глазах своей дамы сердца. Всякие там выкрутасы: удары, блоки и всё в таком духе. И для здоровья полезно, и пригодится может, да и покрасоваться лишний раз тоже приятно. Взглянул на Ребекку победоносно, а эта бяка пальцем у виска крутит: дурак мол. Вот и старайся для неё. Повосхищалась бы немножко, трудно, что ли. В качестве тренировочного мероприятия вытащил из хлама деревянный щит, который решил расколошматить. Одну доску легко кулаком сломал, правду сказать, она сильно подгнившая была, вот когда по второй ударил, то схватился за руку и заметался как тигр в клетке:

– Мать, мать, мать, мать!

Мне больно, я страдаю, а Ребекка смеётся, ей весело, видите ли.

– Очень смешно, да? – спросил её.

– Макс, извини, – и смотрит виновато.

– Ни за что.

Вот так, пусть ей будет стыдно.

– Ну Макс!

Прощения просит, извиняется, а я спиной к ней повернулся, потому как сердит очень. Вот когда поцелует, тогда прощу, а раньше ни-ни, пускай научится уважать моё самолюбие.

– Что это? – вдруг спросила она.

И тащит у меня из заднего кармана какую-то бумажку. Я взглянул – ё-ё-ё, это же сувенир из борделя: фотография по пояс обнажённой красотки, да ещё с телефонным номером на обратной стороне. Со страхом на Ребекку гляжу, жду урагана. И вот он грянул:

– Так ты мне всё врал? Меня искал, как же!

– Беки, ты не…

– Молчи, слушать тебя не хочу. И вообще я сейчас уйду, ни секунды с тобой не останусь.

Хотела вскочить, но я её удержал. Пробую что-то сказать, но на ум ничего не идёт. Пропади пропадом эта фотография вместе со всеми борделями мира. Объясняй теперь, откуда она взялась.

– Отпусти меня сейчас же!

Клац – и укусила за руку, да так больно, как будто собака цапнула размером не меньше сенбернара. Поднялась, и тут же – тра-та-та, пули об железо застучали. Она обратно рядом со мной присела. Сидим, над головами пули пролетают, романтика! Я схватил автомат и в ответку послал очередь. Когда стрелял, в проёме двери увидел оживший труп, один из тех, что недавно на полу валялись. Кровью весь залит, но живой, зараза. Он в этот момент как раз свою тарахтелку перезаряжал. Нажал на курок: щёлк, щёлк – пусто. Так обидно, ещё бы один патрон – и отправил я его туда, откуда не возвращаются.

Однако «живучка» всё-таки испугался и спрятался за дверь. Так что передышка. Пока не очухается, вряд ли сунется. Магазин отстегнул и в состоянии глубокой задумчивости напеваю:

– Жил-был у бабушки серенький козлик.

– Что случилось? – поинтересовалась Ребекка.

– Да так, ничего, просто патроны кончились.

– Как кончились?

– Обыкновенно. Только что были, а теперь их нет.

– Что же теперь делать?

Испугалась. Поиздеваться над ней, что ли?

– Есть один выход, – говорю.

– Какой?

– Вот поцелуешь, тогда скажу.

– А если нет?

– Тогда не скажу.

– Опять шутишь?

– Ни в коем случае. Всё равно без твоего поцелуя умру, так лучше уж от пули.

Она голову между коленок спрятала, думает. А я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Тут пули свистят, а мы в детские игры играем: любит – не любит.

– Что скажешь? – спрашиваю.

Ребекка подняла на меня глаза и медленно, с выражением произнесла:

– Какой же ты подонок!