Внук

«Нужно помолиться прямо сейчас! Здесь и сейчас!»

Как только она успела подумать об этом, то мгновенно почувствовала, что её намерение кому-то не в радость. Тому, кто прямо сейчас появился в сенях, словно тень среди ясного дня. В дом пришли. Было тихо, но Нина уже не сомневалась в том, что на лестнице кто-то стоит. Она с опаской взглянула на спящего малыша, затем на закрытую, но не запертую на засов дверь.

«Не делай этого», – подумала вдруг Нина и поняла, что мысли ей кто-то насильно впихивает в голову.

«Не делай»

Она почувствовала внутри себя чужую волю, как только обратилась к Святому Образу. Усталость, как рукой сняло.

«Не надо себя накручивать», – подумала Нина. – «Нельзя верить в то, чего не знаешь наверняка»

Она повторила про себя слова о. Василия и дрожащей рукой прислонилась к ручке, толкнув её вперёд. Дверь отворилась, впустив в избу холодный воздух. Никого. Но кто-то дышал ей в спину, кто-то слышал, как трепещет её сердце, как съёживаются от страха внутренние органы, пока Нина спускалась вниз по ступеням. На стене тёмным пятном повисло неприкрытое зеркало. То самое зеркало. Она ни за что бы не стала подходить ближе и тем более смотреться в него, но на дворе вдруг послышалось странное оживление, похожее на частый топот копыт. Кто-то протяжно мычал, словно корова, испытывающая родовые муки.

– Твоя душа в ином мире, – от неожиданности произнесла вслух Нина. – Я буду молиться за тебя, и ты обретёшь покой.

От сказанных слов стало легче, но ровно настолько, чтобы превозмочь нестерпимое желание остановиться и не ходить на двор. А на дворе кто-то стонал. Может быть, коза попала копытом в щель между досок или рогами застряла в частой обрешётке загона? Раньше такое случалось. Нужно было проверить и отвести от себя дурные мысли, и тут-то Нина поняла, что нужно сделать над собой огромное усилие, чтобы быть выше собственных, необоснованных страхов. Между «решиться» и «сделать» нависла огромная пропасть, поэтому прошло около пяти минут, прежде чем Нина сдвинулась с места. Зажав в кулаке нательный крест, она вышла на двор, где единственным источником света была вкрученная в патрон лампа-сороковка. Её ещё в прошлом году поставил Кирюха, а вот к столбу так и не прикрутил. Словно одинокий светлячок, она свисла с потолка на витом проводе, обдавая тусклым светом прямоугольный загон. Пахло прошлогодним сеном и козьим молоком, но на этот раз в воздухе витал привкус горелого дерева – отголоски тлеющего костра.

– Что тут у вас? – спросила Нина, когда увидела двух чем-то обеспокоенных козочек.

Всего у бабули их было три – две дойных и одна молодушка – Белка. Приблизившись вплотную к забору, Нина увидела, как одна из дойных крутилась волчком, а другая упиралась в дверь рогами, чтобы открыть засов.

– Тише-тише, – сказала Нина, как козочка вдруг снова упёрлась рожками в дверь.

Её что-то пугало. Настолько сильно, что в следующее мгновение от мощного выпада, с головы козы с хрустом что-то отвалилось. Это был рог, и теперь он плавал кровавой луже, в которой тонули остатки соломы. Нина отпрянула от загона, как от огня. Она могла подумать, что козочки ведут себя странно от того, что к ним не пришла бабуля, или может быть они чувствовали тяжесть воцарившейся атмосферы в доме, но Нина так не подумала, потому что почувствовала присутствие чужой воли не только в себе, но и в козах.

«Нужно было СЕГОДНЯ заколоть их всех!

Белка находилась в отдельном загоне. Она встала на задние копыта, а передними упёрлась в забор, будто собиралась перепрыгнуть через него. Нина уставилась на неё стеклянными глазами фарфоровой куклы. Сердце сжимал чей-то сильный кулак, готовый живьём вырвать его из груди. В соседнем загоне разразилась криком истекающая кровью безрогая скотина, но Нина не обратила на неё ни малейшего внимания, так как перед ней предстало то, от чего она оцепенела от ужаса, хотя в глубине души ожидала увидеть нечто подобное.

Белка выгнула спину под невероятным углом, так что почти сложилась вдвое. Раздался глухой хруст шейных позвонков, отзывающийся конвульсиями в голове с каждым новым переломом хрящиков. Нина слышала, как позвоночник животного превращается в кровавое месиво, а в зрачках козьих глаз проявилась человеческое сознание. Рогатая голова внезапно обернулась к Нине, расплываясь в издевательской улыбке.

– Боже Милостивый… – взмолилась Нина, отступив назад.

В то же мгновение проснулись потухшие сомнения, которые, по словам о. Василия, являлись лишь домыслами. Он не мог соврать! Он служитель церкви и знает, о чём говорит. Но в то же время он человек! Всего лишь человек! Мог ли он ошибаться, как человек!?

«Твоя душа не здесь! Ты ушла на небеса!»

Нина вдруг схватилась за сердце, лишившись дара речи. В переполненных первобытным страхом глазах рождалось безмолвное противоречие в то время, как рука самопроизвольно ухватилась за ручку ржавого топора.

– А ты в этом уверена? – усмехнулся козий рот голосом матери – Ты в этом уверена?

Нина в слезах занесла топор над головой.

Я убью вас всех, и ты отправишься на небеса!

С леденящим душу спокойствием, Нина сняла засов с дверки загона.

Да простит меня Бог, если я не права!

***

Сашенька привык просыпаться рано, ещё до петухов. Зимой это время наступало незадолго до восхода солнца, а летом с первыми его лучами. Он не помнил, как накануне вечером застал его сон, зато чувствовал чрезмерное спокойствия и глубокое благоговение, возникшее, как только он открыл глаза. Если бы Сашенька был старше, он мог бы сравнить эти чувства с приливом радости от Причастия Христова или трепетом перед праздничным Пасхальным обедом, когда сняты добровольные ограничения в пище, когда чист дух и помыслы и ты благодарен Богу, за то, что он открылся тебе, как и ты открылся Ему. Малыш проснулся. С первым мгновений, он понял, что в доме царит звенящая атмосфера умиротворения и равновесия. Тишина. Сашенька не сразу заметил маму, сидящую на скамье возле окна. Не сразу, потому что мама не издала ни звука, когда он скинул с себя одеяло, свесив ножки вниз. С пугающим равнодушием мама смотрела в пустое окно, за которым где-то там, далеко за ломаным горизонтом полей зарождался новый день. Если бы мама не качалась из стороны в сторону, как кукла-неваляшка, Сашенька подумал бы, что она спит с открытыми глазами. На ней уже не было вчерашней серой кофты и смятой чёрной юбки, поверх которой ещё с утра повязался рабочий передник. На ногах не было резиновых калош, стоящих обычно за дверью, и даже шерстяных вязаных носков, подобно тем, что сушились на печи. Мама была одета в чистую одежду, по всей видимости, свежевыглаженную, потому что в доме витал запах тлеющих углей, которыми питался тяжёлый старый утюг. Непоколебимый образ матери дополняли чистые волосы, сплетённые в косу наперевес, и волевой взгляд коричневых глаз, разве что немного грустных или больше задумчивых. С кухни повеяло запахом стираного белья и хозяйственного мыла. В топке без надобности трещали свежие дрова – сердце огромного кирпичного корабля, на плите стояло железное ведро, в котором грелась вода для бытовых нужд. Рядом у основания печи кто-то оставил вымазанный чем-то красным фартук и пару испачканных полотенец. Тоже красным. В углу Сашенька увидел деревянную рукоять топора, торчащую из ведра с бардовой, как малиновое варение, водой. Малыш не стал ни о чём спрашивать маму, дабы не хотел прервать кажущийся ему естественный ход событий. Пусть всё останется так, как есть сейчас. Пусть навсегда останется в душе эта странная утренняя радость, эта парящая лёгкость мысли и чувство защищённости. Пусть останется мама наедине со своими думами, пока алые утренние лучи не постучаться в окно, ознаменовав начало нового дня. Пусть это утро длится, как можно дольше. Очень хорошее утро, и оно было бы ещё лучше, если бы бабушка была рядом.

Её больше нет, она ушла. Сашенька чувствовал опустошение внутри себя, хотя и не понимал, что именно случилось с бабулей и где она на самом деле. Но точно уже не здесь, не в этом доме, который сбросил с себя оковы бабушкиных «песен», а её заключённое в деревянную рамку зеркало стало лишь обыкновенным, пожелтевшим от времени, настенным зеркалом. На мгновение Сашенька почувствовал острую боль утраты по родным рукам бабули, по её старческому смеху и сладкому варению из земляники или малины, которую можно было есть лишь по ложечке, чтобы ненароком не заболеть. А с какой радостью встречали её козочки, когда та заходила в загон, чтобы надоить парного молока! Он будет скучать, по бабушке, как может скучать наивное детское сердечко, будет тосковать по её заботе и ласке. Будет ли?

На столе заканчивалась керосинка, уступая место дневному свету, крадущемуся в окно, а Сашенька медленно терял покой от навязчивой мысли о бабушкином тайнике. Вкрадчивым взглядом мальчик искоса посмотрел сначала на молчащую, как памятник, маму, а затем на торчащий из стены кирпич. Мама по-прежнему глядела в окно, не замечая пробуждения сына. С обезличенным лицом она качалась из стороны в сторону, словно её движения были результатом работы невидимого кукловода.

Малыш стал медленно расплываться в широкой улыбке безумца, понятной только ему. Сердечко клокотало, как маленький мотор, заставляя его часто и глубоко дышать. Пристальный взгляд Сашеньки так и не сошёл с заветного кирпича, когда до него, как приближающийся поезд, стала доходить спасительная мысль: он свободен от слёз и скорби по родной бабушке, он не будет испытывать глубокую боль утраты и плакать по ночам в подушку, и он не расскажет маме про тайник. Зачем? Ведь если станет по-настоящему тяжело, он знает, как поднять бабулю из ящика.

При создании обложки использовалось изображение https://pixabay.com/ru/photos/%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BF-%D0%B7%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%BB%D0%BE-%D1%83%D0%B6%D0%B0%D1%81-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%88%D0%BD%D0%BE-4248008/

notes

Примечания

1

Сени – в деревенских избах и в старину в городских домах: помещение между жилой частью дома и крыльцом.

2

Синюха Голубая – травянистое растение высотой 35—140 см с голубыми соцветиями.

3

Передняя изба – комната с передней стеной, которая, как правило, имела несколько окон, выходящих на улицу.

4

Приступок – ступенька, возвышение, по которому можно взойти куда-либо.

5

Сени-в деревенских избах и в старину в городских домах: помещение между жилой частью дома и крыльцом.

6

Сушилы – верхний этаж над амбаром.

7

Шесток- ниша перед устьем печи.