Виадук

Виадук
Дмитрий Арефьев

Небольшой рассказ девушки, попавшей в аварию на пустынной ночной дороге. Верить ей на слово или сослаться на богатое воображение? Оставим это право за читателем. Рассказ был написан для участия в литературном конкурсе "Чувашия. Это моя земля".

Дмитрий Арефьев

Виадук

В полусфере ночного небосвода то скрываясь за жидкими облаками, то появляясь вновь, словно межзвездный корабль, плыла холодная луна. Молочная пелена окружила меня со всех сторон, лишая малейшего ориентира на том, казалось бы, бесконечном поле, от чего складывалось пьянящее ощущение отрешенности от реального мира. Только замерзшие ноги, промокшие от росы, не давали мне остановиться. На лбу выступила испарина. Я спотыкалась, падала на колени в пожухлую траву, затем тяжело поднималась и снова шла. Где-то далеко за спиной с разбитой фарой и парящим радиатором осталась торчать в кювете моя машина. Не самая страшная потеря, хотя копить на поддержанную иномарку мне пришлось несколько лет. Да и ремонт нынче дело не из дешевых. Несмотря на это, гораздо больше опасений у меня вызывало совсем другое. Становилось по-настоящему холодно. Я потеряла счет времени, но продолжала слепо двигаться вперед, стараясь не выпустить из рук живое тепло. Обмякшее тельце еще хранило жизнь, и я чувствовала, как бьется маленькое сердечко. Птица была жива. Это радовало.

А вот, казалось бы, какого чёрта я так за неё переживаю? Моя голова кружится от боли, саднит плечо, болит спина, а машина – и того хуже – искореженный кусок железа. И что же я? Пытаюсь спасти сбитую мной сову, несу её, раненую, покорно лежащую на руках, как самое дорогое сокровище. Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, как произошла авария. Последнее, что помню, это серые распростертые крылья на лобовом стекле, затем поворот руля – и снова удар. Как оказалось позже, от внезапной встречи с ночной хищницей я врезалась в бетонный отбойник. Освещенная последней уцелевшей фарой бедняга пыталась подняться. Теряя перья, спотыкаясь, птица норовила вернуться в небо, а я, еще не до конца придя в себя, наблюдала за ней. По всей вероятности, я была в глубоком шоке, иначе не сделала бы того, что сделала. В клубах сгущающегося тумана, стоя рядом с разбитой машиной, я вдруг ощутила огромную ответственность за произошедшее. Словно я, пусть не специально, нарушила некое незыблемое природное равновесие, жертвой чего стала ни в чем не повинная птица.

Смартфон оказался бесполезен: связь отсутствовала. Вокруг ни души, только ненормально густой туман, словно хищник, медленно подкрадывался, сигнализируя «действуй, иначе будет поздно». Я с жалостью смотрела на то, как она хлопает крыльями, не оставляя попыток взлететь. Наверняка ей было в тысячу раз больнее, чем мне.

«Ты уж прости. Я не хотела»

Решив выйти на дорогу, в надежде поймать попутную машину, я снова проверила наличие связи. Сигнала не было.

Тут я вдруг услышала голоса. Людские отрывистые голоса, доносящиеся прямо из глубины тумана, сменившиеся на ритмичный стук железной дороги. Кажется, станция. Нарастающий гул приближающегося состава эхом прокатился по полю, оттого и сомнений не осталось – где-то недалеко люди!

Вытянув одну руку вперед (другой я прижимала к груди виновницу аварии), подобно слепому котенку, я шла по направлению к голосам. После первой сотни метров, не обнаружив перед собой ничего, кроме того же тумана, я решила повернуть обратно. Но обернувшись, не разглядела света фар собственного автомобиля – а ведь одна фара точно оставалась рабочей. Впереди был только мрак, неизвестность, страх и грохот железной дороги, который странным образом отдалялся от меня, когда мне казалось, что должно быть наоборот. В голову полезли нехорошие мысли, но тут, задрожав всем телом, о себе напомнила сова.

«Потерпи, родная. Скоро придем»

Внезапно звук железной дроги стал громче. Настолько, что мне вдруг почудилось, будто я уже стою на самом краю дамбы, и вот-вот из тумана появятся прожекторы приближающегося состава. Как по команде, голоса людей вдруг пропали. Вокруг ни души. Затем я увидела то, чему ни я, ни кто-то другой после не смогли найти объяснение. Тяжело дыша и изнывая от усталости, я сделала несколько шагов, прежде чем упасть на колени. Метрах в десяти от меня величественно возвышалась поистине исполинских размеров арочная конструкция, напоминающая строения древней архитектуры. Это был огромный мост, врезавшийся в землю десятками свай, каждая из которых, как мне показалось, была в высоту с девятиэтажный дом. Одна за другой сводчатые арки образовывали цепь, уходящую в голубую белизну тумана, откуда и доносился звук приближающегося поезда. Некое подобие римского Колизея предстало прямо передо мной. Первая мысль – это сон! Слишком впечатляющее и в то же время ужасающее зрелище, чтобы быть правдой. По всей видимости, всему виной авария. Я сильно ударилась головой. Всякое может привидеться. Но когда на вершине этого монументального строения вдруг из ниоткуда возник силуэт парового локомотива, я поняла, это не сон. Раздался грохот парового двигателя и резкий тревожный гудок. Подобно гигантской гусенице, он пожирал под собой рельсы, а в небо при этом пологой дугой тянулся дымовой столб. Вагоны, словно кадры киноленты, понеслись непрерывным потоком, бесконечным, словно замкнутым в кольцо. Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!

«Господи, да что же это!»

На руках зашевелилась сова. Своими круглыми желтыми глазами она смотрела на меня, на величие призрачного арочного моста, на мелькающие огни странного поезда эпохи прошлого столетия. Я видела свет в каждом вагоне, но не могла уловить ни малейшего движения внутри. Ни малейшего. Только желтые квадратики прямоугольных окон, от огромной скорости превратившиеся в одну прямую линию. Затем мне вдруг почудилось, что это был вовсе не пассажирский поезд, а воинский эшелон. В лунном свете замелькали силуэты крупнокалиберных пушек, гаубиц, танков, бронетранспортеров, самоходных машин, грузовиков. Земля дрожала, как от массированной бомбардировки. Иногда мне чудилось, что я теряла опору под ногами. Глубоко вдохнув, я задержала дыхание в предвкушении неминуемой кульминации, которая пугала меня до бледноты лица своей неизвестностью. Железобетонные сваи моста протяжно завыли, приняв на себя непомерный вес эшелона так, что сверху посыпался песок, куски штукатурки. Сильнее прижав птицу к груди, ощутив ее живое тепло, я понимала, что сама еще жива, и что весь этот ужас, скорее всего, галлюцинация, которая скоро пройдёт. Я хотела верить в это, но стеклянные глаза совы… Они двигались из стороны в сторону, следя за убегающими вдаль вагонами. Она тоже их видела!

В одно мгновение все стихло.

Я еще несколько минут не могла оправиться от увиденного. Даже когда последний вагон сгинул в тумане, а вместе с ним и стук железных колёс, в моей голове продолжало гудеть. Как долго я стояла на коленях в мокрой траве, не знаю. С трудом припоминаю, как после прошла под мостом, как увидела впереди огни небольшой деревни, как приковыляла к ближайшему дому и постучалась в дверь. На этом события той странной ночи для меня прерываются.

Утром следующего дня я проснулась на мягкой кровати в просторной светлой комнате. Это был небольшой бревенчатый дом с крохотной кухней, где с раннего утра суетился хозяин жилища – благообразный дедушка с клочковатой бородой. В воздухе витал аромат мяты и зверобоя. На деревянном подоконнике стояли два пустых цветочных горшка, с потолка на витом проводе свисала одинокая лампочка. В кухне топилась печь. Это все, что мне запомнилось из дома дедушки Вани, к крыльцу которого я, измождённая до предела, и пришла прошлой ночью. В отличие от моей машины, я серьезно не пострадала. В качестве медпомощи у дедушки, кроме сушеных кореньев и дюжины пучков с травой, нашлись еще зеленка и пластырь. Собственно, ничего другого из лекарств у него и в помине не было. Вообще, дедушка Ваня заслуживает отдельной истории, но речь не о нем. Плотно позавтракав, я сердечно поблагодарила его и стала собираться. Нужно было добраться до машины, потому что все пластиковые карты и наличка остались в бардачке. Телефон, как ни странно, исправно работал и связь ловил отлично. Будто все произошедшее вчера было не со мной.

Что до моей новой знакомой, так совушка уцелела. Мне стала небезразлична ее жизнь. Пройдя вместе с ней по ночному полю и угодив прямо под огромный железнодорожный мост во время несущегося по нему многотонного состава, я будто бы на мгновение вышла за рамки привычного нам миропонимания, где такие обыденные, оттого и привычные явления, как шум городских улиц, движение пешеходов, гул метро, вещание телепередач, смена дня и ночи, превращаются в нечто невероятное и грандиозное. Мне кажется, моя подруга по несчастью, пусть и по-своему, но тоже ощутила это. Хотя, возможно, я просто-напросто чересчур жалостливая и впечатлительная. Во всяком случае, дедушка Ваня оказался родственной душой. Он с радостью согласился помочь выходить пернатую. Я же, в свою очередь, обещала вернуться через несколько дней и проведать её.

Выйдя на крыльцо, я снова увидела его. Подобно гигантской лестнице, мост растянулся на несколько сотен метров в непосредственной близости от домов, что, наверное, доставляло ужасный дискомфорт местным жителям. Теперь, в утренних лучах солнца, он выглядел немного иначе: не менее архаично и величественно, как вчера, но с хорошо заметными пятнами лишайников и мхов под сводами. Его железобетонное тело с рассеянными остатками белой краски нещадно поедало время. Было в нем что-то особенное, оставляющее неизгладимое впечатление при одном лишь взгляде. Теперь он не казался таким устрашающим сооружением, теперь он словно снял с себя зловещую маску ночи, показав свой естественный облик, загадочный и необъятный, как воплощённый символ надежности.

– Дядь Вань, а как же вы тут живёте? – спросила я, спускаясь с крыльца.

День обещал быть солнечным, но холодным. Я решила дойти до машины пешком. Должно быть, не так и далеко, к тому же дедушка одолжил теплую телогрейку.

– Наверное, не спите по ночам из-за поездов? Вчера так грохотало, что весь мост ходуном ходил.

Дедушка копошился в дверях. Он натягивал на ноги резиновые калоши.

– А куда это ты? – вдруг спросил он, увидев, что я собралась уходить. – До шоссейки-то километров восемь будет! Ты что, пешком пойдёшь?

Я остановилась, пытаясь переварить услышанное. Может быть, у него шутки такие или…

– А про какой это поезд ты говоришь? – снова спросил он, подойдя ближе. От его слов мне стало не по себе. Лицо старика выражало неподдельный интерес, а в глазах – ни малейшего намека на иронию.

Затем он медленно перевел взгляд на мост. Его что-то насторожило. Словно на спящий вулкан, он уставился на него и тихо добавил:

– Рельсы-то еще в восьмидесятых разобрали.