Понедельник, в палатке "американские колготки" Марина кабардинка, со своими «тренировочными» шароварами и колючими рубашками. Все сегодня выходные Алмас, Наталья, Надя, Таракам – Муравьям.
Вера ворвалась на рынок, бросила мне на колени кожаную, дамскую сумку, и плюхнулась на баулы, я встал.
– Ну?
– Опять, ну. Не запряг пока.
– Вера, ты, что замуж вышла?
Я с нахлынувшей вдруг тоской разглядывал ее – дорогая, лайковая куртка, джинсы, явно не с рынка, замшевые ботинки, эта сумка, все чистое и новое.
– Я квартиру продала.
– Что?
– И больше не пью. Сядь. Стоишь, как негр с подарками.
Я сел рядом. Мы молча смотрели, как женщина у Марины одевала своего мужика во все кабардинское. Мужчина, кряхтя и сверкая семейниками, напялил синие, блестящие шаровары «reebok», застегнул все пуговицы на узкой в плечах клетчатой рубашке, чуть не разбил зеркало.
– И что дальше, Вер?
– А дальше, мы едем к твоим друзьям.
– Надо выпить, пойду в ларек, возьму чего-нибудь.
– Давай быстрее.
Я обошел наполовину пустой рынок, выпил маленькую кружку пива в трактире, украдкой перекрестился на синие купола церкви, спасибо Тебе, туфта все это, но все равно – спасибо. Надежда, хоть и на час, это маленькая жизнь.
Вера успела продать кроссовки, мужик их даже, наверное, не мерил, они оба смеялись.
– Ну, удачной торговли.
– Спасибо, и вам тоже…
– Сейчас-то где живешь?
– Нигде. Утром отдала ключи, и вот к тебе. Смотри сюда.
Взвизгнула застежка-молния, Вера вытащила пачку долларов, кинула мне на колени, сумка была набита деньгами.
– Дура, да не свети ты так. Убери.
– Нам хватит?
– Ты больная, я всегда это говорил, и не только я. Надо дать тебе по башке и в люк какой-нибудь выкинуть…
– Дима, поцелуй меня.
Я не успел ответить, кабардинка, вдруг стала резво паковать свой трикотаж, мелькнули за забором милицейские туловища, вой сирен. Боцман выбежал из павильона.
– Так, домой! Сейчас бомбу будут искать!
– Опять…
– Шевелитесь! Не то все бросаем, и на Измайловский, ждать. Я ворота закрываю!
– Верка, помогай!
– Яволь!
Мы быстренько покидали все в баулы, я погрузил товар на телегу, и покатил за ворота. Милиционеры проверили документы и поводили металлоискателем над моими сумками. Быстро отпустили.
– Где твой склад?
– В следующем дворе, ты же была, вроде.
– Ты меня с кем-то путаешь, с Наташей, наверное.
– Приехали.
Я еще по привычке не верил в реальность происходящего, не верил ей, этим деньгам, слишком все стремительно, и хорошо…
Да, едем. Здесь меня ничего не держит, матери похуй, куда я и с кем, далеко ли. Жене, скорее всего тоже, все равно алименты плачу кое-как. Позвонил Наташе, что бы пришла за ключами от склада и сегодняшней выручкой. Сказал, что завтра не приду, и послезавтра, и больше никогда не приду. Наташа ничего не поняла.
– Жди, я через полчаса буду.
– Давай.
Еще надо обязательно дозвониться до мужика, у которого я снимаю квартиру на Елизаровской, он живет где-то в области. Скажу, что ключи оставлю соседям, ему я ничего не должен. Оставаться в этой квартире не хотелось, слишком много слез там было пролито, снимем жилье где-нибудь в Озерках, сегодня же, денег навалом. Будем оформлять бумаги на выезд, понятие не имею, как сейчас это делается, ладно, поглядим – увидим. Сумку с деньгами я повесил через плечо, прижал к животу. Мы сидели на стульчиках в зале «Почта – телеграф».
– …Подала документы еще в апреле, все готово, надо только подумать, как тебя взять с собой, не передумал еще на мне жениться? Митя?
Вера обняла мою руку, качала ногой, блин, я и забыл, что она еврейка.
– Давай, молча посидим.
– Прикинь, по еврейским законам, меня сразу заберут в армию, я буду ходить в каске и бить арабов дубинкой. Не, буду на танке…
Мне было не по себе, волшебное и в то же время тревожное ощущение какой-то потусторонности. Кто-то клетчатую сумку оставил у дверей, эти две бабы нерусские только что нарисовались, мужик в костюме бланк заполняет.
– Тосно, вторая кабина!
– Иди.
Сквозь стеклянную дверь будки, я видел, как зашли Алмас, его земляки. Веру они не узнали, та сразу наклонила голову, уставилась на свои коленки. Я поговорил с мужиком, сообщил, у кого оставлю ключ от квартиры.
– Дима!