– Ничего ты, папка, не понимаешь. Мир спасёт красота, а не бражка! Люди всегда будут стремиться хорошо выглядеть!
– Не люди, а женщины… Вы ж, ёк-макарёк, инопланетяне!
– Эй, эй – вы о чём вообще? Какой сахар, какая красота? – Фит с недоумением переводил взгляд с Викторыча на Саньку.
– Ты подумай: на дворе конец света, а эта подруга косметический салон замутила! Шугаринг-фигаринг, выпрямление волос…
– Ага. Шугаринг. Что-то про сахар. И это что?
– Так эта… Депиляция! Сиропом волосы склеивают и выдёргивают, откуда ни попадя!
– Эпиляция! И не сиропом, а пастой специальной!
Викторыч только махнул рукой: хрен редьки не слаще. Саша показала язык и, мотнув веером светлых волос, удалилась.
Прерванный разговор продолжился:
– Тим, послушай. Я всё понимаю, дружба – дело святое. Но какие варианты? На Правый адекватных ходов – нет! Просто – нет! На реке – туманники. Удрать от них – нереально, даже на моторе. Бурундуки уханские – и те с лодок рыбалить перестали, а уж они-то… На море – до сих пор лёд толком встать не может, ломает его каждый божий день. И это не считая всякой белой нечисти, смерчиков, этих… дед-морозов. Остаётся плотина. Наверх соваться – ну это совсем без башки быть. Единственный вариант – попытаться понизу до машзала добраться. Но там альпинистская подготовка необходима, снаряга. Через лотки водосбросов как корячиться? Кошки какие-нибудь нужны… Да и там никаких ведь гарантий: снизу туманник не достанет, так напруга сверху свалится. Ещё хвосты эти железные свисают… Что о них известно? Шевелятся, светятся по ночам…
– Должен быть ход внутри плотины. Я с утра дошёл до библиотеки, полистал книжки. Конкретно по нашей станции чертежей не нашёл, но вообще внутри полагаются галереи по всей высоте плотины для дренажа и контроля протечек.
– Вот скажи мне: если снаружи такая засада, почему внутри должно быть проще? Гэсовские почему там не ходят? Если бы была тропка, так…
– Дружище. Да я ж всё понимаю не хуже тебя! Согласен, нет дороги. Но снаружи я хотя бы точно в этом уверен. А внутри – нужно убедиться. ГЭС же работает! В общем, ты меня не отговаривай, я два дня думал, решил. Наливай на посошок, да пойду спать. Поспрошаешь среди своих завтра, ага?
– Не поздно? Останешься, может?
– … Пойду. Са-ань, слышишь? Завтра к одиннадцати чтобы была как штык!
Выйдя из подъезда, он внимательно осмотрелся. Уже почти стемнело, но идти было действительно недалеко: вдоль улицы метров двести, потом по лестнице вниз – и дома.
Он прошёл половину дороги, когда из подвального окошка ближней пятины выбралось и довольно шустро заковыляло к нему что-то серое, размером с кошку. Он мгновенно вскинул ружьё, через прорезь прицела присмотрелся.
Медвежонок. Детская игрушка, маленькая, лохматая, глазки – чёрные пуговки. Раскинул лапки, топает на задних. Как будто обниматься идёт. Ближе, ближе…
– Кыш! Пшёл, говорю! – прошипел Тимофей.
Подпустив странное создание метров на пять, он нажал на спуск. Дробь два нуля буквально порвала тварь в клочья. Обрывки серой лохматой ткани и вату разбросало по снегу.
Он снова огляделся, прислушался. Переломил ружьё, заменил патрон. Вздохнул. Ему не нравилось убивать таких тварей. Вообще не факт, что они чем-то опасны. Это не злобный мутно-волк, не зомби, не черепан… Всего лишь плюшевый мишка! Но пустой риск был непозволительной роскошью.
Рыбак
Всё-таки удалось договориться с Рыбаком – тоже проводником, который специализировался по Приречью и мог провести нижней дорогой до плотины.
Четыре месяца назад показалось бы дикостью спрашивать дорогу до ГЭС, до моста или на Лысую гору. Вот же всё – в пределах прямой видимости! Но сейчас пройти два-три километра в любую сторону от площади и остаться при этом в живых мог далеко не каждый…
Встретились возле Тимофеевой старой стоянки.
– Здорово. Наслышан. – Рыбак оказался чернявым худым дядькой в зелёном армейском бушлате старого образца, в солдатских же ватных штанах и в высоких трактористских сапогах-бахилах. – Готов? Рюкзачок-то у тебя нехилый…
Фит собирался основательно, килограмм пятнадцать верных в свой станкач закинул. У самого Рыбака на спине висела лишь полупустая солдатская котомка.
– Помешает?
– Посмотрим. Будет одно местечко нехорошее. Знаешь, где отвалы из тоннеля? Вот как подойдём туда, ты его скинь на всякий случай, в руке неси. Каркас – алюминиевый?
– Титановый. Из лыжных палок, Горыныч сварил.
– Богато. Но – про титан не знаю. А вот железо каменюки чуют. Ну, посмотрим. Так, что ещё… Носки запасные есть? Футболка какая… В целлофан запихай, и за пазуху. Есть вероятность, что купаться придётся, а придавливает сегодня знатно. Не смотрел градусы?
– Да вроде не особо, что-то в районе тридцати двух.
– Там влажно и низина. Будет зябко. Ветер бы ещё не поднялся… Ну, в путь. По дороге не пойдём. До поворота сегодня вообще-то безопасно, но вот дальше, возле Севера, какая-то засада новая, не разобрался ещё. На всякий случай крюк до Разрыва сделаем, потом – к берегу и там, по свалкам двинем.
– Я туда месяца полтора назад ходил – бетонники одолели, еле ноги унёс. Через пески.
– А, да, песочек они любят. Но сейчас холодно, они тормозные, не так страшно.
Пройдя вдоль Разрыва почти до самого берега, они залегли у старой железной дороги, что шла от сгоревшего бетонного завода.
Фит помнил, как он горел. Это произошло давным-давно, то ли в конце семидесятых, то ли в начале восьмидесятых. Как-то вечером он заглянул в спальню родителей и увидел в окне огромное огненное зарево, а под ним – море синих мигающих огней от десятков пожарных машин. К утру от самого высокого здания в городе осталась лишь пара закопчённых этажей.
Его всегда удивляло: что там могло гореть с такой страшной силой? Шифер на металлическом каркасе, на этажах – цемент, бетон, мешалки, механизмы… От дома до завода было не меньше полукилометра, но огонь был столь силён, что в комнате при желании можно было читать!
Сейчас ему, лежащему носом в снег, почему-то казалось, что с того пожара и началось всё это светопреставление.
«Неизвестно, может ли это воспоминание как-то спровоцировать Город. Лучше – убрать!»
Он мысленно мотнул головой, и мысли ушли, растворились. Осталось лишь пустое открытое сознание, вбирающее в себя вибрации окружающего мира: запахи, звуки, образы… Умение избавляться от ненужных мыслей по мнению Фита было самым ценным приобретением по нынешним временам. А когда идёшь за проводником, оно ещё важнее, ибо тот чётко представляет, что и когда следует думать, а ты ненужной мыслью можешь полностью всё испортить и навлечь беду на обоих.
Бесконечное ожидание… Если проводник говорит лежать, значит нужно лежать. Рыбак неделями, месяцами оттачивал чутьё, умение видеть знаки, следы, предвестники… Причём именно в этих местах. Кажется – вон она Кедровая, Стадион, Площадь, рукой подать. Но здесь – Приречье, – и уже совсем другая страна. Незнакомая, а следовательно опасная втройне.
– Ждём ветерка. Нам по сугробам до обрыва метров триста. Как подует – смотри внимательно, здесь встречаются «тягуны» и «морозильники» – аномалии, по позёмке их видно, она как бы «приседает». Ну а снежники и по городу ходят, сам знаешь, что с ними делать.
Ветра не было, как назло. Фит снарядился как подобает: унты, тёплая куртка с меховым воротником и капюшоном. Лежать в снегу можно было и полдня. Но тогда они проваландаются до сумерек, а этого очень не хотелось. Всё же у ГЭС желательно было оказаться засветло.
Наконец слегка замело. Рыбак осмотрелся, махнул рукой:
– Вроде чисто. Пойдём.
Идти, утопая по пояс в снегу, – непростая задача, а когда нужно обходить стороной всякие сомнительные места и каждым шагом ощупывать что там под ногой…
Было время, когда Тимофей с приятелем Андрюхой увлекались этим странным занятием: ходьбой по снежной целине. Каждую зиму, если морозы позволяли, разок в неделю выбирались куда-нибудь за город в местечко поинтересней и – по сугробам километр-другой! Продираешься, жарко, клубы пара изо рта, а вокруг красота – феерическая, солнце слепит, отражаясь в миллионах снежных пылинок… Да и зарядочка – та ещё! Даже название придумали умное – «страйдинг». Жаль, заглохло как-то увлечение…
– Снежник, справа!
Взгляд метнулся в сторону: точно, небольшая кучка шевелится, стягивает снежок. Он осмотрелся по сторонам – других вроде не видно. Снял рукавицу, достал камушек из кармана, в котором лежала специальная горсть щебня.