Штосс. Непристойная драма из русской жизни

Ниночка всегда была убеждена, что вещи говорят о человеке больше, чем он сам. Поэтому, войдя в комнату, она начала пристально рассматривать всю обстановку. Большую часть комнаты занимал большой стол, на котором стопками высились книги. Несколько каких-то физических приборов, перед чернильницей раскрыта мелко исписанная тетрадь. Андрей Григорьевич перехватил ее взгляд и заметно смутился – она же решила не выказывать своего интереса, но уже знала, что именно посмотрит в первую очередь, если он отвернется.

Рядом со столом стоял диван с небрежно наброшенным английским пледом. Судя по всему, хозяин не всегда утруждал себя вечерним путешествием до кровати, которая через раскрытую дверь виднелась в другой комнате, и зачастую спал тут же.

– Разве вы не женаты? – задала Ниночка вопрос, ответ на который прекрасно знала. Вопрос этот она приготовила по дороге, понимая, что удивить и озадачить – значит победить. Учитель действительно смутился и растерянно сказал:

– Н-н-нет… прошу прощения, у меня тут такой беспорядок…

– Да нет, все хорошо. Даже уютно. Мне нравится у вас.

– Спасибо. А хотите чаю? Или, может, кофе?

Ниночка не любила кофе, несмотря на то, что в родительской семье он был в почете, хотя готовился редко, в силу высокой цены. Однако тонкости его заваривания она знала хорошо, и решила посмотреть, насколько это искусство знакомо Андрею Евгеньевичу.

– Пожалуй, кофе. Если вас не затруднит.

– Минуту, – учитель скрылся за дверью, ведущей, судя по всему, в кухню. Ниночка удивилась – ее покойный отец всегда варил кофе в своем кабинете. Впрочем, время на удивление терять не стоило. Она осторожно подошла к столу и заглянула в тетрадь. Твердым уверенным почерком там были написаны какие-то сплошные формулы. Быстро пролистав уже исписанные листы, поняла, что нормальных слов там два-три на страницу. Ниночка вдруг ощутила, какая бездонная пропасть лежит между ней и Андреем Евгеньевичем… и одновременно восхитилась его умом.

Она пробежала глазами по корешкам книг. Да, одна математика и астрономия. Ни одного романа или сборника стихов.

Андрей Евгеньевич показался в дверях с подносом. Ниночка оглядела комнату и рассмеялась – поднос определенно было некуда ставить. Андрей Евгеньевич удивленно посмотрел на нее, потом понял свою ошибку и тоже рассмеялся.

– Давайте, я подержу, – сказала Ниночка. Пока учитель передвигал книги на столе, она вдыхала аромат кофе и размышляла о том, отчего же у нее кружится голова.

Кофе был горьким и крепким. Она налила побольше молока, чтобы не было так неприятно. Смех развеял напряженность – теперь они болтали, как будто были знакомы сотню лет. Ниночка с удивлением отметила, что у них внезапно нашлось масса тем для разговоров – в основном, конечно, их общие ученицы.

Кофе закончился, а они все говорили. Ей больше не хотелось пить – но еще меньше хотелось, чтобы разговор останавливался. Однако Андрей Евгеньевич все-таки замолчал и спросил:

– Еще чашечку?

– Да. Только не такой крепкий, пожалуйста.

Принеся вторую порцию кофе, учитель с заговорщическим видом подошел к столу и достал пузатую бутылку. Ниночка прочитала на этикетке: «Henri Geffard».

– Что это?

– Предлагаю сделать кофе по-французски.

– Ну… хорошо, давайте.

Андрей Евгеньевич открыл бутылку – Ниночка ощутила резкий аромат. Он налил немного в чашечки – аромат усилился.

Кофе оказался невероятно вкусным. Андрей Евгеньевич приподнял свою чашку и сказал:

– А давайте на «ты»? За пределами гимназии, конечно…

– Давайте, – Ниночка стукнула своей чашкой по его чашке, как будто чокаясь.

От кофе с коньяком у нее закружилась голова. Она болтала все смелее.

– А скажите… скажи, как ты оказался в нашей гимназии?

Андрей Евгеньевич нахмурился. Ниночка поняла, что вопрос ему неприятен, и растерялась.

– Дело в том…

– Извини. Я, кажется, спросила что-то не то…

– Да нет. Все в порядке. Я был в кружке социал-революционеров, попал под надзор полиции и был выслан сюда.

– Ой. Какой ужас… В Петербурге?

– Да.

– Настоящий революционер?

– Нет, ничего страшного. Я не бомбист, меня даже к детям подпускают. Я только не могу никуда отсюда уехать.

Это было ужасно романтично, и Ниночке хотелось еще и еще разговаривать с ним. Однако две чашки кофе давали себя знать. Ей все сильнее нужно было в туалет, да и приличия пора было соблюдать. Поэтому она встала и сказала:

– Большое спасибо за кофе и чудесный разговор. Я просто счастлива, что мы с тобой так поговорили. Мне совсем не с кем общаться…

– И тебе спасибо. Я тоже совсем одинок. Заходи в любое время, я буду очень рад.

Он подал ей руку. Она взялась за нее и снова ощутила, что ее как будто дернуло током. Она потупилась, не зная, как реагировать. Потом взяла шляпку, подошла к зеркалу и не спеша привела себя в порядок.

– До свидания.

Она направилась к двери, напоследок обернулась. Он шагнул за ней, снова взял ее за руку, останавливая. Она почувствовала, что сейчас свершится что-то невообразимое… закрыла глаза и почувствовала на своих губах его губы…

* * *

Ксенофонту Ильичу пришла удача и пошла карта. Он играл на масть и на мелкие карты, поочередно на бубны и червы, и чувствовал, что его буквально распирает от удачи.

Распирало, впрочем, не только его, но и его карманы. К середине ночи партнеры заметно поскучнели, пребывая в изрядном проигрыше. Банк метал Антон Иванович, который, несмотря на часто выпадающее плие, тоже проигрывал.

Ксенофонт Ильич заметил, что проигрывает он в основном, когда ставит по маленькой – по десятке или по четвертному. Поэтому он начал играть по сотне, совершенно сбивая с толку остальных игроков, постепенно перешедших на небольшие ставки. Впрочем, когда Прокопий Михайлович начал ставить по пятерке, Ксенофонт Ильич тоже был вынужден перейти на пятьдесят, хотя и боялся такими метаниями спугнуть удачу.

Наконец Антон Иванович поднял руки, показывая, что банк пуст. Актер Лоскутников, давно проигравший все, что было у него в карманах, и оттого скучавший, оживился:

– Господа, что ж мы, расходиться? Давайте шампанского!

Ксенофонт Ильич понял намек актера. Как можно небрежнее он достал из кармана две десятирублевых ассигнации, мельком глянул на них – должно хватить – и перевел взгляд на Лощица. Антон Иванович крикнул:

– Прошка!

В дверях появился разбитной малый, служивший прислугой у судьи.

– Сгоняй-ка за шампанским, любезный, – протянул ему деньги Ксенофонт Ильич. – Полдюжины. До Светлорядской добеги.