Кацетница

Теперь я была осторожнее, и дом Али сначала осмотрела снаружи. Вроде все было в порядке, вон и ее платье болтается на веревке. А вот и сама Аля – скользнула по мне взглядом, отвернулась, потом замерла, завизжала на всю улицу и кинулась обниматься.

Все-таки смешно. Мы становимся все взрослее, а встречаемся, как тогда, когда нам было пять лет.

Конечно же, после объятий с ее родителями, мы заперлись у нее в спальне и болтали до вечера. Аля не знала точно, куда увезли Кристину – она знала только, что ее отца арестовали как польского шпиона. Вместе с ним исчезли и Кристина с мамой. Аля опасалась, что Крис отправят в лагерь – наслушавшись моих рассказов, она теперь верила во все. Я тоже.

Мы проболтали очень долго, периодически вспоминая старую жизнь и заливаясь слезами. Потом ее мама, тетя Ракель, позвала нас обедать, и мне стало стыдно, что я ничего не привезла с собой. Конечно, в деревне мы тоже жили впроголодь, но все равно это было лучше, чем в городе. Черт возьми, я же могла взять хотя бы яйца или хлеб…

Мы похлебали жидкий супчик, а потом я вспомнила о деле, которое нужно было бы сделать сегодня. Я выпросила у Али кожаный мешочек, пообещала вернуться через час, и выскочила на улицу.

Я очень давно не гуляла по улицам Львова. Мне все казалось непривычным – и наряженные люди, и витрины магазинов, и многочисленные автомобили. А ведь еще недавно это был мой мир…

Я долго думала, где это сделать. Больше всего подходил Доминиканский костел, где в детстве мы прятали всякие штучки, но меня неудержимо тянуло совсем в другое место.

Могилу бабушки я нашла сразу – по приметному каштану. Постояла, на всякий случай оглянулась в странном ощущении, что сейчас сюда придет папа. Присела рядом, выкопала ямку, положила часы и ключ от квартиры в мешочек и закопала.

Вот и все. Придет время – выкопаю и надену. Когда оно только придет… Вернее, если…

На обратной дороге я задумалась, как мне остаться ночевать у Али. Вообще-то я рассчитывала ночевать у Крис, особенно после последнего странного расставания с Алей. И Аля, и ее родители точно боятся, что меня найдут и них, и на них из-за этого свалятся проблемы. Странно. Если бы Аля оказалась в такой ситуации, мы с мамой точно помогли бы ей всем, чем могли.

Но делать было нечего. Ехать обратно в Бобрки? Наверное, да. Но надо сначала попрощаться с Алей. Надо. А потом – на автостанцию, и на автобус до Перемышлян.

И тут я увидела его.

Глава 11. 1941

Толстый мальчишка шел навстречу Оксане, тарахтя палкой по забору. Она узнала его сразу, а он, увлеченный своей дурацкой забавой, совсем не смотрел по сторонам.

Она бросилась на него сразу, не раздумывая. Пнула со всей силы ногой в живот и вцепилась ногтями в лицо, целясь в глаза. Она не знала, что с ней происходит – просто в голове тяжело затокало и в глазах появился красный туман.

Мальчишка, хотя и был, наверное, вдвое тяжелее ее, рухнул на землю и съежился под ее ударами. Она яростно колотила его по голове и плакала от ненависти.

Наверное, если бы она подумала, то просто взяла бы камень побольше и молча стукнула бы его по голове, а не привлекала бы внимание на пустынной, но все же улице. Впрочем, до этого дело тоже дошло – увидев, что мальчишка пришел в себя, узнал ее и собирается сопротивляться, она оглянулась в поисках подходящего предмета, увидела палку, которую выронил мальчишка, и схватила ее в руки. Вскочив, она замахнулась, мальчишка в ужасе зажмурился и выставил вперед руки. Удар пришелся по локтю, рука мальчишки сразу безвольно повисла, а в ее ушах застрял его визг. Она замахнулась снова, целясь в голову – и тут ее руку кто-то перехватил.

В милиции она посмотрела в стекло, проходя мимо дежурного. Все ее лицо было в крови, и она злорадно улыбнулась своему отражению. Мальчишку в милицию не привели, и она надеялась, что хорошо его уделала. Жаль, что мало.

Она начала придумывать, что будет говорить, но ничего изобретать не пришлось. Не успела она оглядеться в пустой камере, куда ее втолкнули, как туда же зашли две женщины в русской милицейской форме и без особых церемоний приказали ей раздеться. Догола.

Милицейская тетка повертела в руках ее бумажку, небрежно засунула в свой карман деньги, сказала раскрыть рот и заглянула туда. Потом сказала:

– Одевайся. И пошли.

Она провела Оксану в кабинет, посадила перед собой за стол.

– Фамилия, имя, отчество.

– Янкович Оксана Георгиевна.

– Год рождения.

– Двадцать седьмой.

– Место рождения.

– Львов.

– За что напала на молодого человека?

– Просто… поссорились.

– Знакомы?

– М-м-м… да.

– Знакомы или нет?

– Да.

– Давно?

– Год.

– Год? – тетка заглянула в ее бумажку. – Год назад ты кормила вшей в камере управления НКВД.

– Полтора года.

– А в НКВД за что попала?

– Н-н-ни за что.

– Понятно. Руки за спину.

Оксана завела руки за спину, и тетка ловко связала их сзади, прикрутив к спинке стула. Потом вышла.

Оксана завертела головой. Решеток на окнах не было, первый этаж, и если разбить окно… но бегать со стулом за спиной было бы нелепо. Перерезать веревки? Чем?.

Пока она думала, тетка вернулась.

– Так. У мальчика – перелом руки и сотрясение мозга. А это – покушение на убийство. Но это – не главное. А главное – то, что он сын командира части. И это уже дело политическое. Так что, родная, сидеть ты будешь лет пятнадцать. В Сибири.

У Оксаны все сжалось внутри, однако слез не было. Только ненависть. Минут через десять пришел солдат, ее отвязали от стула и повели в машину.

В уже знакомом управлении НКВД на Смольках Оксану сразу бросили в общую камеру. Впрочем, столько народу, как в первый раз, здесь уже не было – вполне хватало места и сидеть, и лежать. В камере было человек десять, из них, насколько успела увидеть Оксана, только две девочки ее возраста, остальные взрослые. Посреди камеры на полу сидела какая-то старуха с седыми космами, которая что-то бормотала про себя, подвывая.

Зайдя в камеру, Оксана вежливо сказала:

– Здравствуйте.

В ответ услышала молчание, только девушка подвинулась на нарах, освободив ей немного места.