Первоградские хроники

За глаза его обычно называли Вислоус из-за темных, торчащих вниз усов, естественно не догадываясь, что сам он, имея такую растительность на лице, отождествлял себя со знаменитым коллегой прошлого – биологом Луниным и с еще более знаменитым древним философом Ницше. Да и вряд ли кто-то попытался сказать такое Константину Бу, несмотря на одну из самых мирных профессий в Первограде – биоинженер, его роднил с великими мужами прошедших веков и несколько безумный взгляд, который таил в себе опасную непредсказуемость. Трудно было сказать, что главный агроном мог сделать в следующую минуту – ударить недруга тесаком или донести на него стражам.

Константин с видимым умиротворением шагал по Латеральной оранжерее № 5. Вообще, независимо от состояния дел в секторе, главный агроном всегда чувствовал особый покой, находясь среди друзей и подопечных – растений Первограда. Даже чувство беспокойства, терзающее более недели, как-то затихло, уменьшилось, но по-прежнему жило в недрах души биоинженера. Его попытка поговорить с родственником по жене – третьим мужем Жуанзубаном Хо не принесла облегчения. Все домыслы далекого от техники Константина Бу великий энергетик опроверг, но пояснять ничего не стал, отделавшись общими замечаниями типа: «необходима постоянная корректировка систем» или «возможные сложности могут нивелироваться производством дополнительного оборудования в Primourbem». И все?

«И все!» – главный агроном в сердцах ударил по прозрачной перегородке, за которой более года он безуспешно пытался вырастить таинственные вазоратумы. Константин был умным человеком и понимал, что в космическом городе что-то происходит. Сбои с подачей электричества и воды для оранжерей приобретали системный характер. Несмотря на то что такие недоразумения не сказывались на флоре Первограда, биоинженер не терпел неопределенности в своей работе. Однако, задавая себе вопрос о том, насколько он был бы откровенен с Жуанзубаном Хо, агроном признавался себе в вещах, которыми не стал бы делиться даже с самым близким человеком – своей женой Еленой.

Мысли, вызревавшие у Константина Бу, неспешно сложились в апокалиптическую картину гибели мегастанции. Главный агроном с ужасом представил, как безвоздушное пространство хладнокровно уничтожает плоды его деятельности: небывалые растения Первограда, которые он выводил многие годы. Его сознание металось в неизбежности, словно лабораторная крыса, ищущая выход из лабиринта. И тут человек, любящий растения более чем людей, понял, что у него есть средство, способное изменить «град обреченный», говоря словами древних книжников.

Глава вторая. Разная жизнь

Девятый эпизод. Тайная страсть Го

Стражей всегда можно было отличить от других граждан коммунитарных секторов, наверное, так же, как и углобоков от обычных людей. Охранителям всегда полагался больший кусок плоти, больше растительной пищи и воды. Это была одна из привилегий, дарованных военному сословию Первограда. Даже Старейшины демонстративно получали меньше питания по сравнению с армейцами космического города. Возможно, поэтому от шагающего в цивильном платье Недобурея Го отшатывались не знающие его жители Восточного сектора и подобострастно здоровались более осведомленные горожане.

Взводный уверенно и неспешно шагал по окраинным кварталам зоны. Был еще станционный день, поэтому большая часть голодранцев находилась на принудительных работах в разных частях сектора. По улицам окраин неспешно бродили лишь местные торговцы и служители, отдыхали семейные женщины, уставшие от своих многочисленных домочадцев. Особняком от них собирались кучкой смертопроказницы, возбужденно шепчась и оглядываясь по сторонам. Однако их время еще не наступило. Они ждали несчастную голытьбу из окраинцев. Когда уставшие от изнурительной работы люди готовы были на любые жертвы, лишь бы извлечь себя из низших слоев первоградского мира, смертопроказницы давали отчаявшимся такую возможность. Как правило, они были честны в договорных отношениях: женщины без устали выдавали уставшим работягам несколько дней сексуальных утех – разнузданных, изощренных, непрекращающихся, а те обязывались предоставить свою плоть без остатка кровожадным прелестницам, как только устанут от потока соитий или не потеряют ум от наслаждения.

Недобурей Го вспомнил, что когда ему было необходимо свежее мясо для контрабандной переправки в Северный сектор, он навестил смертопроказный дом в то время, когда один из работяг должен был выполнить свою часть договора. Две рыжеволосые красотки, одеяние которых составляли лишь татуировки, сплетенные в геометрические орнаменты, испускающие флуоресцентное, разноцветное свечение, вывели улыбающегося клиента. Худощавый мужчина около сорока лет пожил достаточно, чтобы не задумываться об ожидающем его ритуале. Отработавшие свое дивы нищих кварталов, можно сказать, нежно подвели и уложили работягу на керамическую кушетку. Клиент так же бездумно улыбался, когда третья куколка подошла к нему с Солнечным ножом, напоминающим древний малайский крис, и, улыбаясь в ответ, воткнула изогнутое лезвие чуть ниже левого соска. Затем она деловито повернула счастливца на бок, подставила стеклянный сосуд по рукоять ножа, у которого внутри лезвия был специальный кровосток, и, глядя, как емкость заполняется кровью, уже как-то по-матерински гладила человека, становящегося плотью, по растрепанным волосам…

– Здравствовать вам, Великий господин, – синхронно прошептали опасные красавицы.

Недобурей Го улыбнулся в ответ на лесть, Великим господином называли только сотников охранителей и панов-управителей.

– Приветствую, клеопатры! – осклабился стражник. Он не ведал о значении произнесенного слова. Это имя употреблял его сородственник Изопфенофф, когда упоминал о смертопроказницах. – Когда свежей плотью угостите?

– Угостим, прекраснейший, завтра-послезавтра у нас закончится один мальчик, – также шепотом ответила одна из них.

Десятник, сохраняя ухмылку на лице, поспешил удалиться, он побаивался этих кровожадных кукол. Многие говаривали, что к ним захаживает не только беднота, но и отпрыски знатных семейств, паны-управляющие и, с трудом верится, даже Старейшины. Конечно, в отличие от бедноты окраинных кварталов, столь уважаемые люди не были склонны предлагать свою жизнь, даже в обмен на столь качественное удовольствие. Но привилегированные граждане могли предложить смертопроказницам гораздо большее: увеличенный доступ к воде, ускорение энергопотока в указанных кварталах, торговые места, долю от сбора растений и мясных амфибий, что в условиях Первограда являлось эквивалентом власти. Уж кто-кто, а стражи были хорошо осведомлены: многие торговцы неофициально работают на клан блудниц-убийц, водоносы окраин за своими плечами несут жидкость рыжеволосых кукол, и треть рынка плоти контролируется, естественно, ими. Женщины, презревшие уют мультисемей, ненавидимые и ужасающие, незримо присутствовали во всех секторах космического города. И все знали: Солнечные ножи в их руках могли заставить любого, от окраинца до Старейшины, выполнять свои обязательства.

Однако беспокоился Недобурей Го не только из-за встречи с рыжеволосыми ведьмами. Охранитель шел к своему любовнику Уге из семьи Жюстины Мо. Двадцатиоднолетний мусорный проходчик, брюнет с ярко-голубыми глазами являл собой великолепный образец выходца из Южного сектора. Гомосексуализм никого не удивлял в кварталах, где одна жена могла иметь с дюжину мужей. Встречались мужелюбные отношения и на более высоких этажах иерархической лестницы, но в космическом городе была одна проблема: сексуальные отношения такого рода карались отправкой на мясопереработку. И то, что стражи часто закрывали на это глаза, не означало, что в один прекрасный день они их не раскроют, даже если в подобном замешан их соратник. Конечно, Недобурей Го был не глупым человеком и предпринял определенные меры: в Канцелярии он оформил красавца Угу как своего информатора. Кроме причин, угрожающих напрямую его жизни, охранитель чрезвычайно дорожил семейными отношениями. С точки зрения сословного деления охранитель был на самом нижнем социальным уровне относительно других мужей Елены ПР, а в семью его назначили в качестве награды за уничтожение нескольких углобоков. Так что можно было сказать, что брак являлся и определенным карьерным достижением честолюбивого Недобурея Го.

Итак, неся в нарукавном кармане ломтик плоти и в набедренном – флягу с дурняковой настойкой из вазоратума, десятник нарочито уверенно шагал в сторону мусорных отвалов, не подозревая, что за ним, осторожно двигаясь по параллельной улочке, следит низкорослый, закутанный в пепельные лохмотья человечек.

Десятый эпизод. Темная болезнь

Девочку звали Лиза Руднак. Она была одной из тех «застопоренных», или «заторможенных» детей, которых предназначалось без сожалений вышвыривать на улицу после того, как обнаруживается жуткий дефект. К счастью, таких малышей рождалось не слишком много – один на десять тысяч, так что общество, живущее в условиях вечного дефицита, без сожаления расставалось с уродцами.

Лиза родилась в семье уважаемого пана-управителя Григориадиса Ру. Казалось, Всеблагой самолично намеревался приглядывать за милым ребенком. В отличие от большинства детей, родившихся в мультисемьях, у девочки был один отец и прекрасная мать, Стефания Руднак, дочь одного из Старейшин. Родители не могли нарадоваться своему первенцу. Красивая и смышленая, она дополняла избранную для нее прекрасную судьбу. С ранних лет с ней занимались приглашенные жены-учительницы, готовящие девицу к такому же одиночному замужеству, которым могли гордиться лишь дочери управителей и Старейшин. Маленькая Руднак быстро научилась читать и писать, теоретически она уже знала основные приемы ведомых людям сексуальных наслаждений, когда неожиданно в возрасте двенадцати лет ребенок попросил добавить к учебным предметам астрономию и станционную энергетику. Родители удивились, но дали возможность Лизе изучать технические науки.

Прошел еще год, а регулы у девочки так и не начинались. Мать с тревогой смотрела на отца, отец на мать, они долго шептались в альковах, а дочка, как будто не замечая этого, продолжала штудировать астрофизику, литье пенометаллов, биологию непланетарных объектов, а также иную дребедень, о которой и не слыхивали девицы из благородных сословий. Когда Лизе было пятнадцать лет, она по-прежнему выглядела на двенадцать земных годков, и родители вызвали дохтура.

Зинайнутдин Ис прекрасно осознавал, что значит для столь высокопоставленных людей подобный диагноз. Синдром «застопоренности» говорил не только о генетическом дефекте, но и о гневе Всеблагого. Застопоренные дети были проклятьем для их родителей: они останавливались в развитии в период полового созревания, замирая в мире, где необходимость взрослеть измерялась днями. Старый лекарь напомнил, что заторможенность представляет собой и своеобразную теологическую проблему, не было очевидных научно обоснованных причин, по которым здоровые младенцы, дорастая до возраста первого причастия, вдруг останавливались в развитии и, по непроверенным данным, росли в семь-девять раз медленнее остальных. Зинайнутдин добавил, что таких детей не пускают даже на плоть в силу того, что их состояние являет некое зло, которое выплескивается в человечество из космоса Неблагого. Ис, медленно подбирая слова, рекомендовал матери и отцу сосредоточиться на воспитании двух младших сыновей, а про девочку забыть и поступить, как предписывает Кодекс: накинуть мешок на голову и отвезти в окраинные кварталы. Граждане секторов не должны сами брать грех на душу и убивать детей. Зараженное семя, по слухам, вылавливали и уничтожали углобоки.

На попытку заплаканной Стефании обратить внимание дохтура на то, что Лиза проявляет необычный интерес к точным наукам, Зинайнутдин привычно ответил следующее. Дети, несущие в себе зло, подобны алчному Люциферу, пытающемуся пожрать весь мир. Однако застопоренные в силу малого возраста могут бесконечно поглощать только одно – знания. Причем поглощенную информацию они, по сути, не запоминают, а являются ее носителями. Словно архаичные библиофилы, у которых хранятся книги на множествах незнакомых им языков, такие дети не в состоянии извлечь впитанные ими знания. Застопоренные – это не просто умственно отсталые уроды, они отражения дьявольской одержимости, которой Правитель тьмы испытывает веру несчастных родителей.

Когда родители одевали дочь, она молчала, перед тем, как ей накинули на голову мешок, она улыбнулась отцу и матери и безмолвно позволила ослепить себя на время. «Может, она действительно абсолютно слабоумна», – попытался извинить себя Григориадис. Когда дочь, словно личинку кормового тритона, ефрейтор-охранитель закинул в электромобиль, Стефания, рыдая, бросилась в апартаменты. Пан-управитель, бледный, как донный вазоратум, с надвинутым на глаза капюшоном, молча сидел в грузовом коробе рядом с больным дитем. Это единственное, что он мог сделать для Лизы.

Когда грузовичок остановился на границе с Северной частью Первограда, на огромном мусорном пустыре, где не было ни души, охранитель уже бережно, без показной жестокости, взял на руки дочь Руднак, опустил на дорожку, петляющую вдоль мусорных куч, и снял темный мешок с головы. Девочка посмотрела в глаза отцу: ее взгляд не отражал иступленного безумия, он не был затуманен поволокой скудоумия. Она развернулась и, не пытаясь что-либо сказать, не оглядываясь, безмолвно побрела, растворяясь в ломе карбона, металла, пластика и керамики. Стражник достал флягу с дурняковкой и, нарушая все писаные и неписаные кодексы, протянул ее Великому господину, пану-управителю Центро-Южного участка Восточного сектора Григориадису Ру…

Одиннадцатый эпизод. Неожиданное Тсарство

Ныр с трудом приподнял тяжелые веки. «Я жив, я жив, я жив!» – ликующе шептало что-то у него внутри, пока все его чувства отходили от забытья, пробуя окружающий мир на цвет, на запах, на вкус… Не съеден, не освежеван, беглец неловко повернулся на жестком ложе, которое было установлено нарочито в центре прямоугольной залы.

Голодранец находился в помещении, освещаемом ультрафиолетовыми лампами, где стояли выгородки, разделяющие пространство на множество комнат с прозрачной фронтальной стеной и дверью. Внутри комнатушек находились гибриды огромного кресла и ванны, в которых полусидели-полулежали огромные существа. Они представляли собой взрыв плоти, растекающейся по всему креслу-ванне, с трудом удерживаемый от дальнейшего расползания зеленоватой кожей. Приглядевшись, можно было заметить, что это были живые существа, возможно люди! Их взгляд скользил по поверхностям ограниченного мирка, не фокусируясь на чем-либо. Это были главные продукты в меню углобоков – мясно-растения. Существа, лишенные души, отказавшиеся от разума из-за личной слабости или по мановению Всеблагого. Мясоросты, как их называли сами жители Дна, могли жить весьма продолжительное время. Углобоки старательно поработали над этими созданиями. Им трансформировали кожу в хлорофиллосодержащие пласты с помощью генетических манипуляций. Наделили способностью поглощать огромное количество питательных веществ – как минералов, так и простейшей органики, позволяя человеку-окороку пожирать всем телом все, что бы ни выливали в его кресло. Уже через несколько дней после переделки такое существо погружалось в глубокий сон, поддерживаемый интропульсацией встроенного морфеогенератора, что делало их квазижизнь приятным сновидением, а прирост веса нескончаемым. Углобоки не были так жестоки, как о них шла молва в верхних секторах. Более того, кандидатами в люди-окороки становились далеко не все пленники Дна. Мясоростов не убивали, а отрезали разрастающиеся части, снимая за раз с одного бывшего человека около семи килограммов плоти. Ничего не чувствуя и не понимая, мясно-растения безмятежно улыбались всю оставшуюся жизнь.

Здоровенный мужчина, скорее всего бывший страж, безропотно протирал агавовой губкой сегментированную жировыми складками кожу огромных существ. На макушке у него высился небольшой бугорок. «Ограничитель перемещения», – догадался Ныр. Маленькая мина, вживленная в теменную кость. Если вдруг носитель подобного устройства вдруг решит покинуть какой-либо сектор, где ему предписано находиться, направленный в центр черепа микровзрыв превращал мозг в кашу. Но, похоже, в данном случае процедура была излишней предосторожностью – человек казался абсолютно сломленным. Настолько, что он вполне мог занять одно из пустующих кресел-ванн в зале.

Ныр окончательно пришел в себя, когда обнаружил, что крюки-кандалы на его ногах сняты, а сам он не прикован и не привязан к чему-либо. Свободен!

– Люди секторов по-разному попадают на Дно. Упавших к нам мы помещаем на ферму, чтобы у них было время задуматься: кто они.

К изгою незаметно подошла женщина, высокая и, несмотря на преклонный возраст, достаточно стройная. Она царственно держала голову на высокой шее и была черна настолько, что казалось, будто сгусток межпланетного пространства снизошел к нему для разговора.

– Те, кого ты видишь, – мясоросты, отребье из вашего мира. Слишком убогие, чересчур слабые людишки, не способные ни жить с пользой, ни умереть отважно. Кроме этого, мы почти не делаем исключение для стражей, кто из них не погибает в столкновениях, обретают новую жизнь мясно-растениями. Достаточно моих девочек погибает в боях с ними!

Беглец ничего не ответил. Он, словно находясь под воздействием гипноза, наблюдал, как розовый язык черной женщины блуждает в темном веществе.

– Я, Епископ Истинной церкви Всеблагого, Орландина Истомухан II. Я, повинуясь воле Господа, управляю Дном как остатком праведного мира в Царстве Зверя.

«Не запомню», – отчаянно подумал внемлющий ей человек.

– Меня зовут Ныр. Я из окраинных кварталов Южного сектора. Был обвинен в нападении на стражников и хуле на пана-управляющего. Я пытался добраться до Восточного сектора…

– Хорошо, Ныр. Я вижу людей, это и дар, и испытание, посылаемое мне Всеблагим. Я оценила тебя. Ты можешь остаться у нас. Не пытайся бежать, в этом случае тебя убьют или ты погибнешь в лабиринтах Дна. В нижнем мире для каждого найдется свое место. Твоей проводницей будет Кира VII.

Орландина (как ее там!) величественно удалилась. Когда она проходила мимо здоровяка, присматривающего за мясно-растениями, тот бухнулся перед ней на колени и проворно лизнул носок ее сапога. Вседонный Епископ, словно и не замечая подобного низкопоклонства, шествовала к выходу. «Да уж. Наверное, у бывшего охранителя не было выбора. Он до сих пор не верит, что остался жив», – злорадно ухмыльнулся новый житель Дна.

– Бог с тобой, Ныр! Я Кира VII, дочь Третьего Дна, ареала 375. Я покажу тебе жизненное пространство и келью. – Всю эту абракадабру произнесла высокая девушка с солнечными волосами и черными, маслянистыми глазами. Одета она была, как и все углобоки, в серо-антрацитовый комбинезон. На ремне, стягивающем тело чуть ниже пупка, с левой стороны висел шлем, с правой стороны – два титановых крюка, ниже, на середине бедра, – легкий керамитовый тесак. Обута она была, судя по всему, как и все донные обитатели, в сапоги-липучки, которые вкупе с универсальными крючьями позволяли двигаться по любой плоскости.

– Бог с тобой, Кира VII, – в тон ей ответил Ныр. – Я готов.

– Следуй по моим стопам. – Девушка, беззвучно ступая и покачиваясь легкой тростинкой, направилась к выходу из мясноростного зала.

Ныр зашагал следом за проводницей, дивясь тому, что все пять углобоков, встреченных им до сих пор, оказались женщинами.

Двенадцатый эпизод. Везение Первограда

Она так устала, что могла только наблюдать, словно чужими глазами, как капля пота, сорвавшаяся с ее верхней губы, покатилась по груди. Адубгарат Фаддей наконец устал и почти мгновенно уснул, по-детски ткнувшись в мягкий живот любимой супруги. Елена ПР осторожно переложила тяжелую голову пятого мужа на подушку, села, прислонившись к спинке огромного ложа, скрестила ноги и задумалась.

В последнее время Адубгарат несколько изменился. Его поведение, некоторые суждения и высказывания говорили о том, что где-то внутри него зреет иная личность. Младший сын пана-управляющего начал задумываться о вещах, которые его раньше мало интересовали: сколько людей может жить в Первограде, можно ли наладить связь с Землей, стабилен ли космический город на своей орбите, остались ли космические челноки на станции и многие другие вопросы прикладного характера. Шалопай и гуляка, которого и энергетиком взяли по личной просьбе высокопоставленного отца, стал посещать молитвенные собрания и заучивать гимны. Он начал дичиться совместных трапез в фамильном кругу, иногда в дреме Елена ПР слышала, как Адубгарат Фаддей шепчется с только ему слышимыми и видимыми собеседниками. При этом пятый муж по-прежнему доверял единственному близкому человеку – своей жене.

От него знатная женщина Востока узнала историю других мегастанций, построенных на орбите в конце прошлого века. Воплощения человеческой гордыни, предназначенные для развлечения и одновременно для дальнейшего освоения межпланетного пространства, – четыре города, каждый из которых мог вместить в себя более полумиллиона жителей, казалось, первыми были наказаны за самоуверенность и алчность вечно жрущей цивилизации. После того как человечество на Земле рухнуло в пучину Мглистого века, о городах на дальней орбите позабыли в течение года. Те, кто верили в худшее и имели доступ к посадочным модулям, бежали с гигантских станций в первые недели цивилизационного коллапса. Для оставшихся космические города стали и домом, и могилой. Каждый внепланетный город и его обитателей ждала своя судьба.

Четвероград, словно подтверждая второе значение китайского слова, обозначающего четверку, «сы» – смерть, погрузился в убийственную, безумную войну. Все сражались против всех, образовывались союзы, которые затем предавали друг друга, сталкивались квартальные группировки, и соседи вырезали соседей. Оружие расползлось по четвертому городу, став причиной окончательной гибели мегастанции. Корпус Четверограда был необратимо поврежден в нескольких местах, и оазис в космосе превратился в город мертвых, лишенный воздуха, в автоматическом режиме вращающийся вокруг родной планеты.

В Третьеграде не допустили скатывание в войну или анархию, однако правление в этом городе захватила группа религиозных фанатиков, которые основали жестокий теократический режим. Абсурдность их мировоззрения окончательно реализовалась в стремлении найти землю обетованную за пределами Солнечной системы. Теократы, используя одну из идей древнего просветителя Ка Саимака, объявили жителей города «Поколением, достигающим цели» и, запустив ионные двигатели мегастанции, направились прочь от Солнца в поисках Нового Эдема. И без того ненадежная связь с ними была потеряна, а что сталось с безумным городом, к тому времени уже никого не интересовало.

Но в определенной степени именно Второград представлял из себя наиболее пугающую картину. Этот город находился в состоянии, к которому нетрудно было прийти и Первограду, если бы не усилия Старейшин, панов-управителей, энергетиков и охранителей. Когда на планете началась борьба за те остатки ресурсов, которые бы позволяли выживать секторам-банкротам, второй город с пугающим ускорением рухнул в безумие анархии. Война не разрушила станцию, но во Второграде не нашлось силы, которая бы консолидировала его население и создала подобие общественных институтов и устойчивого социума. Достаточно быстро число обитателей этой мегастанции уменьшилось раз в десять. Последнее, что транслировали камеры автоматического слежения, более походило на жизнь дикарей, настолько ущербных, что они не были способны объединиться в какую бы то ни было примитивную структуру. Словно йеху из древней сказки Джонатана Свифта, по бывшему Второграду мелькали существа, не способные ни к пониманию, ни к жалости, творили зло, не ведая добра, гневливые и одновременно трусливые – вечно голодные тени человека.

Но не истории гибели космических поселений тревожили Елену ПР. Горячечным шепотом Адубгарат Фаддей рассказывал ей о том, что в космическом пространстве зло гораздо быстрее проникает в людей. «Даже в нашей семье Неблагой распространяет свое влияние», – шипел пятый муж, двусмысленно поглядывая на Изопфеноффа. «В космосе любое начинание человека погружается в царство Сатаны», – продолжал молодой энергетик, намекая на то, что ему известен выход из этого проклятого места.