Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Наверное, ибн Гвироль, подобно мне… вернее, я, подобно ему, страдая от несчастной любви, ищу утешение в размышлениях над сиюминутным и вечным. Бахья ибн Пакуда, в отличие от большинства раввинов, уделяющих в основном внимание внешнему соблюдению законов, то есть «обязанностям тела», писал о душевном состоянии человека, о том, что интеллект сопротивляется вожделению – чувства должны проверяться разумом. Что я и стараюсь делать изо всех сил. Можно ли роптать на судьбу? Кто знает, если бы Аделия не ушла, так бы и упивался её близостью и забыл бы о самом главном – о жизни духа, стихах, о стремлении познать пути Творца…

Однако здравые размышления не помогают избавиться от воспоминаний; она говорила, что не любит жить на одном месте, хочет путешествовать, увидеть разные страны, людей. Может, поэтому и ушла, мне же только и остаётся уповать на время, которое ослабит боль расставания. Впрочем, я в это не очень верю. Я бы тоже хотел побывать всюду, а пока ищу утешения у тех, кто жил до меня и оставил свои наставления о том, что следует избрать «средний путь», равно отстоящий от чувственности и от пренебрежения плотью. Нужно стать независимым от памяти тела… но свободен ли человек, может ли разум взять верх? Говорят, покаяние помогает избавиться от сердечной муки, но в чём мне каяться? В чём грех мой? Прошу Провидение помочь забыть ту, с которой жизнь показалась сказкой, забыть муку своего сердца, краткое ощущение полноты жизни. Сам виноват – дал волю воображению.

Только и остаётся следовать наставлениям Бахьи: «смирить дух, воздержаться от плотских удовольствий и размышлять о будущей жизни». Судя по тому, как сложилась судьба ибн Гвироля, ему тоже ничего не оставалось, как искать утешение в устремлённости к Вседержителю. «Основание нашей веры, – писал Бахья, – единство Творца. Если бы существовало два создателя, это значило бы, что существование одного из них недостаточно и что необходимо дополнить или уравновесить власть одного из них властью другого, а это лишило бы истинного Создателя его могущества; всемогущим может быть поэтому только Единый Бог».[83 - См.: Еврейская энциклопедия Брокгауза и Эфрона. Т. 3. С. 934.]

Покинуть бы столь недобрую ко мне Севилью. Но куда податься? Вернуться в родную Туделу? Там родители живут в тревоге за меня, там я получил начальные сведения в области естественных наук, философии, Талмуда, медицины. Там во времена моего детства две трети населения города составляли евреи. Жить бы беспечно в отцовском доме и снова подолгу стоять на берегу тихой Эмбры, смотреть на старинный каменный мост и представлять людей, которые прошли по нему в течение веков. Наверное, и они воображали всякие счастливые встречи, которые непременно случатся в их жизни. Однако мечты далеки от реальности, не могу я вернуться в родительский дом; не найду в Туделе работу.

Воскресают воспоминания о гостеприимном доме Моше ибн Эзры, где целый год жил, словно в раю: весёлые вечера, разговоры о литературе, философии. Мой друг и учитель, будучи близок к свергнутому правителю Гранады, не мог не покинуть город. Без него всё поблекло, утратило смысл, а когда был рядом, у меня, подверженного смене настроений, никогда не возникало чувство тревоги, мертвящей пустоты. «Моше, Моше, давно не было от тебя вестей, только бы знать, что ты здоров и ничего дурного с тобой не случилось». Пишу ему письмо в стихах:

Обещание встречи ты не оправдал.
Где ж сердечные речи, которых я ждал?

Дорог мне твой привет – не твоё серебро,
Не хрусталь и не золото – писем добро!

Что от времени требовать мне, наконец:
Новой жизни уже не испросит мертвец.

Мне же только узнать бы из дружеских строк,
Что и мощь, и величье души ты сберёг.[84 - Пер. Л. Пеньковского.]

Будучи в Севилье, стараюсь поддерживать отношения с ещё оставшимися в Гранаде друзьями моего покровителя, каким-то образом участвую в их планах, однако делаю это в силу инерции. Ко мне хорошо относятся едва держащиеся на плаву гранадские купцы и предприниматели; в денежных оборотах они верили Моше на слово. Сейчас же, ограбленные новой властью, ищут место, где бы заново начинать свои торговые дела.

Я не пишу Моше о тяготах жизни в Севилье, он и без меня знает обстановку в городе. Не жалуюсь и на испепелившую душу любовь к той, что танцевала на его дружеских застольях и при виде которой тосковал о несбыточной мечте оказаться рядом. Когда ибн Гвиролю становилось невмоготу в одном городе, он уезжал в другой. Вот и я сменю обстановку.

В надежде на перемены отправляюсь в Лусену – город, где, будучи учеником талмудической школы Исаака Альфаси, приобрёл глубокие знания не только в области Святого Писания, но и философии. Там же познакомился с теорией стихосложения. Тогда много времени отнимало изучение медицины, сколько раз заглушал складывающиеся строчки стихов, чтобы вернуться к медицинским трактатам. Не мог позволить себе отдаться вдохновению. Сейчас же, по прошествии нескольких лет, ищу в Лусене, кому бы могли сгодиться мои знания медицины. Не стихами, а врачеванием можно заработать на пропитание и крышу над головой. Однако и здесь никто не просит моих услуг и нет возможности приобрести авторитет внимательного и знающего целителя тела и души. О том, что эти недуги связаны, говорил ещё Гиппократ: неустройство души вызывает болезни плоти.

Иногда удаётся получить крохи за сочинение стихов на заказ, будь то по случаю восхваления усопшего или свадьбы. Чаще заказывают элегии или надгробные речи по поводу смерти незнакомых людей. Куда как приятней писать свадебные восхваления, тут я прибегаю к помощи трактата «Ожерелье голубки» мусульманского поэта и теолога Али ибн Ахмеда ибн Хазма; он даёт разъяснение вопросов настоящей любви и притворства. Впрочем, если женятся молодыми по сговору родителей, трудно различить, возникло ли влечение сразу или надеются, что оно появится с течением времени. Во всяком случае, насильно никто не ведёт под хупу. В стихах превозношу и благословляю каждую пару, стоящую под свадебным балдахином.

Последнее время всё чаще появляется ощущение, будто в поисках заработка хожу по замкнутому кругу, и всякий раз всё начинается сначала. Лусена – старинный город, где по-прежнему остаётся много евреев. Знакомые улицы, дома, переулки. Даже возвращаются прежние настроения – юношеская нетерпимость и желание всё знать, объять необъятное. Если соотнести все науки, представить, что от чего происходит, тогда можно понять не только устройство материального мира, но и решить вопрос: почему у конечного человека есть чувство бессмертия?

Бродя по знакомым улицам, не заметил, как оказался напротив небольшого красивого дома, где жил Азария, мой товарищ по академии Талмуда, – на редкость умный, красивый и лёгкий в общении человек. Его давно нет в городе, а то бы сразу к нему пришёл. Память у него удивительная, чуть ли не наизусть знал Тору и пророков. Ну да дело не в памяти, он был из тех редких людей, которые сразу улавливают суть: одним махом разгребал подробности и вычленял главное не только в многочисленных комментариях к Святому Писанию, но и в человеке. Он не раз повторял, что жизнь интересна выбором, мечтой; и мечта в его представлении не отделялась от реальности. Помню, недоумевал: «Почему раввины не призывают переселяться в Землю Израиля? Ну да, там придётся вести аскетическую жизнь. Однако же караимы, не признающие Талмуд, говорят о религиозном долге жить в Иерусалиме». Азария же рассказал мне о Даниэле аль-Кумси, который особенно ратовал за пребывание на своей земле; рассылал единоверцам, живущим в диаспоре, призывы отправиться в Израиль. Я тогда промолчал на слова друга, ведь в случае погрома у караимов и решившихся уехать на Святую землю приверженцев раввинов будет одна судьба. Моя тоска и мечта по Иерусалиму воплощалась в стихах:

Ты – славных царей чертог, и выше тебя – лишь Бог.
Как стал иноземный раб владыкой дворцов твоих?
Хочу я скитаться там, бродить по крутым путям
Провидцев Всевышнего, простых мудрецов твоих.

Я б крылья иметь хотел, к тебе бы я полетел,
Израненным сердцем пал на раны земли твоей,
Обнял бы вершины скал и камни твои ласкал,
Упал бы лицом во прах, лежал бы в пыли твоей.

Недвижно стоять готов, застыв у могил отцов,
В Хевроне главу склонив у славных гробниц твоих;
Пройти каждый лес и сад, взойти на седой Гилад,
Увидеть заречья даль до гор у границ твоих.[85 - Пер. А. Газова-Гинзбурга.]

Именно это стихотворение Азария любил больше остальных; читал его наизусть; ему даже казалось, будто он его написал. В наши юные годы жизнь представлялась бесконечной, и мы верили, что найдём ответ на все ещё не решённые вопросы… Сейчас я стою возле дома, где когда-то жил мой друг, и боюсь переступить порог; не хочу расставаться с иллюзией увидеть его на прежнем месте… Стучу в знакомую дверь, открывает неопрятный с помятым бесцветным лицом человек. Я так и не перешагнул порог, за которым вместо когда-то изящно убранной комнаты со всегдашним запахом свежести увидел грязное, похожее на ночлежку жильё для возниц дальнего следования, где люди спят не раздеваясь.

Я удалялся от дома, где жил мой друг, с тоской вспоминая наши долгие беседы… Всего лишь несколько лет прошло с тех пор, как, будучи учеником талмудической академии, я гулял в оливковых рощах Лусены, любовался виноградниками, подолгу стоял на берегу реки, воображая своё счастливое будущее. Сейчас же всё здесь, даже когда-то восхищавшие меня изделия в лавках искусных мастеров по металлу, не занимает меня. Город, основанный евреями после разрушения Первого Храма, то есть шестнадцать веков назад, процветал ещё до недавнего времени, до тех пор, пока правитель Альморавидов не потребовал, чтобы иудеи обратились в ислам. Община спаслась ценой огромной взятки, однако многие из моих единоверцев переместились на север, в район моего родного города Туделы.

Ненадолго я задержался в Лусене, ещё недавно славившейся учёными и мудрецами. Может, и осел бы здесь; со временем заслужил бы авторитет хорошего врача, мог бы снять достойное жильё. Но неожиданно в 1108 году получил приглашение в Толедо от Шломо ибн Фарузиэля, который состоял на службе у короля Альфонса VI в качестве молодого успешного дипломата. Его дядя, Иосеф ибн Фарусаль, будучи придворным врачом, способствовал моему появлению. Ну да евреи, приближённые к власть имущим, хранят верность своим единоверцам – помогают найти работу и по мере своих сил защищают от насилия и произвола. При этом за вину, проступок одного расплачиваются все, всех клеймят отверженностью, презрением. Чувство единства в изгнании позволяет нам выжить, не утратить память о своей истории, верность Вседержителю. Нас объединяет одна судьба малочисленного, по всему свету разбросанного народа.

В Толедо я получил завидную должность помощника придворного врача и наконец избавился от гнетущей в последнее время заботы о жилье и пропитании. Не один я с начала правления Альфонсо VI нашёл работу: он, чтобы упрочить свою власть экономическим благополучием города, приглашает образованных евреев – учёных, врачей. Многие из наших стали дипломатами при дворе короля; словом, благодаря своим знаниям, способностям и владению языками мы заняли важные государственные посты и одинаково верно служим королю, как прежде служили халифу.

Толедо – старинный город, расположен на высоком отроге и окружён с трёх сторон рекой Тахо. Подобно другим городам, здесь сохранились построенные римлянами мосты, акведуки, развалины амфитеатра. Мало найдётся городов в Испании, которые могли бы сравниться с Толедо количеством больших и высоких зданий. Глядя на синагоги, церкви, мечети, невольно думаешь, сколько людей прошло здесь со своими надеждами юности и сознанием бессилия что-либо изменить в старости. И это не зависит ни от смены императоров, халифов, королей, ни от того, ждут ли Мессию евреи, второго пришествия Христа христиане или Судного дня приверженцы ислама. Сейчас в христианском Толедо о часах молитвы напоминают церковные колокола, раньше в мусульманском городе призывали к намазу крики муэдзина, и только евреи при всех правителях молча собираются в своих синагогах. Мы обращаемся к Вседержителю стоя, христиане – на коленях, мусульмане – падают ниц. В зависимости от веры правителя – исповедует ли он ислам или христианство – праздничными днями в городе считается пятница или воскресенье. У всех свой язык: у арабов – язык Корана, у приверженцев Иисуса, отождествляющих христианство с Римской империей, – латинский, у евреев – иврит, язык, которым пользовался Бог при создании мира.

В центральной – торговой – части города можно подолгу ходить вдоль многочисленных уличных лавок ремесленников, кузнецов, портных, сапожников, мастеров золотых дел. Только мясные лавки иудеев, мусульман и христиан отделены друг от друга. Мои единоверцы, обосновавшиеся здесь ещё до нового летоисчисления, то есть раньше мусульман и христиан, никогда не занимали господствующего положения, должно быть, оттого, что чувствуем себя пришлыми на чужой земле. И живём мы здесь согласно своим законам – предписаниям Талмуда, распространяющимся на все стороны жизни.

Лечить власть имущих мусульман или христиан – мне без разницы, врач он и есть врач, для него не должно быть проблем с вероисповеданием больного. А вот тем евреям, которые стали солдатами при дворе короля, я сочувствую: храбро сражаться и отдавать жизнь под знаменем креста или полумесяца – бесславная жертва.

Нам, иудеям, только и остаётся следовать наставлениям древних мудрецов: терпеть и надеяться на то, что «за ночью следует день; темнота несёт в себе обещание рассвета». Иногда ловлю себя на мысли, вернее надежде, что стихи – песни души моей, вызовут отклик не только у современников, но и у будущих поколений, уже живущих на Земле Израиля. Вот только сейчас нет времени следовать вдохновению, работаю как никогда; утро, день, вечер, ночь слились в один бесконечный рабочий приём посетителей, которые иногда жалуются на совершенно пустяшные недуги. Нет выбора, только и остаётся, что заставить себя делать рутинную ненужную работу, которая всегда вызывала у меня досаду и раздражение. О чём и пишу своему другу Моше ибн Эзре, с которым мысленно никогда не расстаюсь: «В часы, которые не назовёшь ни днём, ни ночью, я предаюсь суетному делу врачевания… А город велик, и жители в нём исполинского роста[86 - Исполинского роста – сравни: «Там видели мы исполинов исполинского роста, и мы казались себе перед ними как кузнечики». (Числа 13:34).], и нрав у них крутой, а чем же ещё сыскать слуге милость своих господ, как не убиванием дней своих на исполнение их желаний и не употреблением лет своих на исцеление их недугов».

День за днём не покидает тревога, ощущение зря потерянного времени, однако не в моих силах наполнить смыслом рутину будней. Живу ожиданием и призрачной надеждой оказаться на Земле Израиля, где мы станем хозяевами своей судьбы.

В еврейском квартале, где я снял очень даже приличное жильё, не раз подступалась ко мне сваха с очевидными словами о том, что «не должно человеку быть одному». Кто бы спорил, я и в самом деле тоскую в долгом одиночестве. Вот только невеста, которую она привела, не вызвала вдохновения. Я человека узнаю по глазам – бывают внимательные, живые, вдумчивые, а у той, что стояла передо мной, как погасшие лампады или стоячие воды. Всегда руководствовался интуицией, часто жизненные вопросы решаются на бессознательном – эмоциональном уровне. Впрочем, кто знает, не случись встречи с Аделией – не искал бы в женщинах её живости, красоты, вдохновения. Она прекрасна не только в танце – заслушаешься её рассказами о путешествиях, о вольных пиратах Карибского моря. Вот и сейчас по контрасту с предлагаемой невестой невольно обращаюсь к той, что оставила меня:

Во славу измены твоей – объяви
Войну оскорблённой тобою любви.

Бессонных ночей моих пламя раздуй,
Отравой смертельной тоски отрави.

Тебе опостылел – и сам же себя
Я возненавидел. Не мучь – умертви!

Я стану рабом твоим, но колесо
Разлуки безжалостной останови!

Одром наслажденья стань, мук моих одр,
А ты меня мёдом любви оживи.[87 - Пер. Л. Пеньковского.]

Где сейчас Аделия, за которой я готов был следовать чуть ли не в пираты? С ней связана моя страсть и страдание… Вспоминает ли она обо мне…

В следующий раз опять по наводке свахи пошёл на свидание с молодой услужливой вдовой; в первую же встречу она обещала заботу и обустроенный быт. Невысокого роста, подвижная, смешливая, готовая каждую минуту к восторженным восклицаниям, она, будучи из состоятельной семьи, чудовищно невежественна. Вот уж не думал, что такие бывают. Едва умея читать, она с недоумением относится к писанию стихов, за которые не платят деньги. Мне не о чем с ней говорить, зато она не закрывает рта; всё время со всеми подробностями рассказывает о кулинарных рецептах. Когда пытаюсь перевести разговор на другую тему, ненадолго замолкает, затем снова начинает повествовать о том, как она готовит разные блюда, какие приправы полезны для здоровья, а от каких живот пучит. Из соображений человеколюбия хотел развить её интеллект, давал читать книги, но мои старания вызвали лишь раздражение. Эта ничем не примечательная особа несколько раз предлагала мне написать книгу о ней. Наверное, надеялась, что я разбогатею, обрету известность, тогда и она прославится. Я хорошо отделался – не пришлось обижать женщину отказом связать наши судьбы, всё сложилось само собой – спустя несколько недель после нашего знакомства она вышла замуж. Я не прошёл конкурс женихов, хоть и не хотел в нём участвовать. А судя по счастливому смеху своей несостоявшейся невесты, которую вскоре встретил на улице с мужем, она нашла ценителя своим кулинарным талантам.

Наверное, привлекательность женщины зависит и от моего воображения, если бы эта женщина была немая, я бы за её молчанием вообразил могучий интеллект. Как бы то ни было, надежда на счастливый случай не оставляет меня; я встречу ту, с которой не глохнут ни мысли, ни чувства. Ну да на воспоминания и мечты не хватает времени, ибо трудно быть медиком при дворе короля. Опять же, следует оправдать рекомендацию высокопоставленного дяди Шломо – Иосифа ибн Фарузиэля. Я прославляю его в стихах, ибо вижу в нём защитника нашего бесправного народа. Стихи возвращают мне уверенность в себе; царь Давид любил петь, и, пока он пел, ангел смерти не мог к нему подступиться. Псалмы царя Давида бессмертны, кто знает, может, и мои стихи будут кого-то радовать по прошествии многих лет.

Когда случаются между приёмами больных минуты свободного времени, возвращаюсь к работе над недавно начатой рукописью «Кузари» – то будет книга «Доводы и доказательства в защиту гонимой веры». Я не первый обращаюсь к полемике христиан, мусульман и евреев; хочу поделиться убеждением в истинности нашей веры и мечтой вернуться в страну Израиля; к святости, которую можно достигнуть только на своей земле. Даже если это невозможно сделать сегодня, по причине захвата Иерусалима кровожадными крестоносцами, то хотя бы поддержать надежду на избавление. И тем самым предостеречь от соблазна принять господствующую вторичную религию мусульман или христиан. Не раз представлял себя на положении соплеменников, вынужденных перед лицом смерти выбирать между своей и чуждой верой. «Выбери жизнь!» – написано в нашем Учении, ведь потом ты можешь вернуться к вере отцов: еврей всегда остаётся евреем. А если речь идёт об изгнании или отречении, я предпочитаю изгнание.

В трактате «Кузари» пишу об историческом событии – выборе религии хазарским царём. Хоть с тех пор прошло четыреста лет, однако вопрос вероисповедания, предполагающего и чувство, и разум, всегда актуален. Появление еврейских поселений на будущей территории Хазарии относится ещё к первым векам нового летоисчисления; в основном ко времени после поражения в войне с Римом и восстания Бар-Кохбы. То были иудеи из причерноморской зоны Кавказа, куда их ссылали римляне. В седьмом веке у берегов Каспийского моря возникло сильное Хазарское государство, сохранявшее свою независимость до середины десятого века. В Хазарию, славившуюся своим правосудием и веротерпимостью, евреи переселялись из мусульманских городов. Многие бежали из Рима, где их хотели обратить в христианство. По доходившим сведениям, мои единоверцы обладали более высокой культурой; заселяли целые кварталы хазарских городов, особенно в Крыму. Основное население тех мест были язычниками татарского племени. «Кузари» на иврите означает «хазар» – житель Хазарии. В конце седьмого или в начале восьмого века мудрый и богобоязненный хазарский царь Булан принял иудаизм. С его потомком – царём Хазарии Иосифом – в десятом веке переписывался врач и советник Кордовского халифа Хасдай ибн Шапрут. Переписывался на иврите, то есть хазары пользовались ивритским алфавитом. Иосиф прославляет своего умного предка царя Булана – великого мудреца, «изгнавшего гадателей и идолопоклонников со своей земли»[88 - Об этом подробно см.: Кестоер А. Тринадцатое колено. СПб., 2006.].

Свою книгу «Кузари» я начинаю с размышлений царя Булана. Познакомившись с философией и религией греков, арабов и евреев, он выбрал иудаизм – веру гонимого бесправного народа. Таким образом, официальной религией правящего слоя общества стала иудейская вера. И это вопреки попыткам распространения христианства Византией и мусульманскому влиянию Востока. Начал Булан с того, что выслушал доводы философа, христианина, мусульманина и иудея о преимуществах их веры, затем пришёл к выводу о первичности и большей достоверности учения евреев. Вера – это ощущение, что стоишь перед лицом Творца – Создателя мира; этим свойством в той или иной степени наделены все религии. Вопрос в том, какая из них в большей степени соответствует здравому смыслу. На вопрос, какая из двух религий – иудаизм или мусульманство – ближе к истине, христианин отвечает – иудаизм. Также и мусульманин из двух других вероисповеданий выбирает иудейскую веру. К тому же никто не станет отрицать первичность единобожия евреев. Напрашивается вопрос: почему многие из приверженцев креста и полумесяца стали кровожадными? Неужели для того, чтобы утвердиться в своей правоте, нужно уничтожить веру, на которой они основали свою религию? Очевидно, что появление Иисуса приблизило языческий мир к единобожию, в результате чего в Риме было отменено рабство, наблюдалось улучшение нравов. И принятие мусульманства дикими кочевыми племенами приобщило их к духовной культуре более развитых цивилизаций. Иисус и Магомет не отменяли заповеди, данные евреям на Синае.

Можно проследить преемственность установок поведения начиная с древних времён. Всевышний, спасая праведного Ноя среди развратившегося человечества, дал его потомкам семь законов, обязательных к исполнению. После потопа голос Всесильного услышал Авраам; именно он задумался о том, что первично в этом мире. Далее Исаак и Яков – сын и внук патриарха передали веру своим сыновьям, среди которых, дабы напомнить народу волю Вседержителя, время от времени появлялись пророки. Пророчество связано с Землёй Израиля – «в ней был сотворён человек, она же в соответствии с божественным Замыслом – источник исправления мира».

Сюжет «Кузари» уже определился в моём воображении. Философ, будучи первым, к кому обратился хазарский царь в поисках истины, сказал, что человек должен уподобиться активному интеллекту: «И тогда ты можешь избрать религию, диктуемую разумом и нравственностью, созданную философами».[89 - Галеви И. Кузари. Иерусалим, 1990. С. 31.] Однако с помощью подобных рассуждений нельзя достичь уровня пророчества, ибо человеческий разум ограничен без помощи свыше. Одним словом, рассуждения философа не удовлетворили хазарского царя, ибо он и без того знает, что «душа его чиста, а поступки честны». Должна быть не субъективная, а объективная истина.