СССР при Брежневе. Правда великой эпохи

…Риторическое провозглашение построения коммунизма в стране – жертвоприношение советских людей для будущих поколений, логически несостоятельно и не оправдано исторически.

…Мы, организация “Союз свободы и разума”, революционно выступаем на борьбу за возрождение подлинно демократической партии трудового народа, которая должна обеспечивать социальный прогресс Отечеству»

.

Удивительно, как тональность листовки напоминает тональность антибольшевистских листовок, распространявшихся в 1918 году эсерами и меньшевиками! В них также авторы апеллировали к социалистическим настроениям русских рабочих. Только в обращении группы Горлопанова в качестве идеала предлагались не демократические ценности февраля, а воспоминания о «правильном» или, иначе, «сталинском социализме».

Годом, который по праву можно назвать апогеем «листовочного восстания», становится 1962-й. Пихоя в своей монографии пишет: «В первой половине 1962 года произошел своего рода взрыв массового недовольства той политикой, которая отождествлялась с Хрущёвым». И действительно, в отчете, который в июне 1962 года направили «компетентные органы» в ЦК КПСС, комитетчики рапортовали, что в начавшемся году появилось 7705 листовок и разного рода анонимных писем подстрекательского содержания, что по сравнению с первой половиной 1961 года было в два раза больше. Дело не ограничивалось кустарными листовками антисоветчиков-одиночек: в упомянутой выше аналитической справке та же тенденция роста признавалась и касательно организованных подпольных групп: за весь 1961 год их было выявлено всего 47, а уже за первое полугодие 1962 года – 60

.

Причиной взрыва народного недовольства становятся очередные антинародные шаги Хрущёва во внутренней политике. 1 июня 1962 года произошло значительное, сразу на треть, повышение цен на мясо и другие продукты животноводства. Слухи о предстоящем подорожании стали распространяться по всей стране еще накануне и вызвали сильное возмущение. Официальная пресса пыталась успокоить растревоженную как улей человеческую массу, – дескать, предпринимаемый правительством шаг остро необходим, неизбежен и крайне выгоден населению. Печатались тенденциозные сообщения, о том, что «многие советские люди одобрительно отзываются о решении партии и правительства, говорят, что это нужное и хорошее мероприятие».

Но людей подобного рода безыскусной «дымовой завесой» и красивыми фразами о «всемерном повышении благосостояния трудящихся СССР» ввести в заблуждение было невозможно. Большинство рядовых тружеников понимало, что причиной вздутия цен были не расходы страны на гонку вооружения, а полный провал сельскохозяйственной политики Хрущёва. Все еще помнили его драконовские меры по уничтожению скота в личных крестьянских хозяйствах, кукурузу в тайге и многое другое. Не успели забыть люди и ежегодные сталинские снижения цен… Аксютин в совей книге о хрущевской «оттепели» цитирует следующие наиболее характерные оценки искусственного скачка цен со стороны населения:

– Наше правительство раздает подарки, кормит других, а сейчас самим есть нечего. Вот теперь за счет рабочих хотят выйти из создавшегося положения (аппаратчик Московского завода углекислоты Азовский);

– Мы от этого мероприятия не умрем, но стыдно перед заграницей. Хотя бы молчали, что мы обгоняем Америку. Противно слушать наш громкоговоритель… (заслуженный артист РСФСР Заславский);

– Все плохое валят на Сталина, говорят, что его политика развалила сельское хозяйство. Но неужели за то время, которое прошло после его смерти, нельзя было восстановить сельское хозяйство? (старший инженер главка «Моспромстройматериалы» Местечкин) и др.

Но Хрущёв категорически отказывался признавать какую-либо вину перед обществом. Семичастный так описывал реакцию своего шефа на происходившее в низах:

«Когда были повышены цены на мясо, я информировал его о повсеместном недовольстве. Он утратил контроль над собой и взорвался:

– А ты что думал? Думал, что будут кричать “ура”? Разумеется, люди недовольны».

Ответ общества не заставил себя ждать. На многих заводах страны пошли разговоры о необходимости защищать свои права, в том числе с использованием надежного, испытанного «оружия пролетариата» – стачек. Соответствующие настроения в те дни были зафиксированы на Магнитогорском металлургическом комбинате, Ивановском хлопчатобумажном комбинате, Минском заводе им. Октябрьской революции, в железнодорожном депо Тамбова и на других предприятиях. Бурлили Одесса, Днепродзержинск, прочие рабочие центры. Образовавшийся нарыв могло прорвать в любой момент и в любой точке Союза. В некоторых городах многолюдные волнения подавлялись вооруженной силой. Так, например, обстояли дела в трех городах Донбасса, охваченных рабочими протестами, – Донецке, Артемьевске и Краматорске. Отрывочные сведения о кровавом характере усмирения протестовавших рабочих имеются об Омске, Кемерово и некоторых других городах Кузбасса. Кроме того, столкновениями с милицией сопровождались выступления рабочих на родине первого Совета рабочих депутатов – в городе Иваново. Там протестные настроения привели к выступлениям рабочих завода сельхозмашин и одной из текстильных фабрик

. Скудная информация, которой в настоящий момент должны ограничиваться исследователи, не позволяет осветить эти события более подробно. Зато много информации имеется о выступлении рабочих и населения Новочеркасска. В силу некоторых обстоятельств локального характера именно они выступили наиболее решительно против хрущевского произвола. Это был неожиданный и очень сильный удар, всполошивший всю кремлевскую верхушку. Семичастный вспоминал:

«Прошло едва полгода, как я занял кабинет на Лубянке, когда в июне 1962 года произошли трагические события в Новочеркасске. Мы в КГБ, конечно, были готовы к протестам людей, но не такого масштаба. Отказ от работы 20–30 человек из-за пересмотра тарифов и роста цен кое-где наблюдались и прежде… В Новочеркасске же с самого начала обстановка приняла угрожающий характер».

Новочеркасские события до сих пор привлекают повышенное внимание историков и публицистов. В работах таких авторов, как Пихоя, Аксютин, Козлов и др., восстание нашло довольно полное отображение. Поэтому подробно на хронологии случившего в городе останавливаться не будем, лишь в самом общем виде напомним его суть. В Новочеркасске, как и во многих провинциальных городах эпохи Хрущёва, положение с продовольствием было аховым. Невозможно было достать ни мяса, ни мясных изделий. А тут еще подоспела очередная кампания по пересмотру тарифных ставок, которая проводилась без согласия профсоюза и резко снизила заработок рабочих. На таком фоне и пришли известия о серьезном повышении цен.

1 июня рабочие Новочеркасского электровозостроительного завода в заводском дворе устроили митинг и потребовали, чтобы к ним вышел директор. «Рабочие высказали ему, – пишет Семичастный, – свое недовольство по поводу плохих условий труда и быта, низких заработков. Тот попытался грубо осадить ходоков, стал разговаривать с ними таким барским тоном, что [это] вызвало возмущение людей». Что именно скрывалось под этим чекистским эвфемизмом о «барском тоне», известно из работы журналистки И. Мардарь. На жалобы рабочих, что у них недостаточно средств, чтобы прокормить свою семью и прокормиться самим, директор завода Курочкин высокомерно ответил: «Если не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Поведение директора стало последней каплей, переполнившей чашу терпения рабочих. Грянул взрыв.

Рабочие вышли из цехов с портретами Ленина, красными знаменами и лозунгами «Хрущёва на мясо». На короткое время восставшие стали хозяевами положения в городе. Ими было перерезано железнодорожное сообщение, прекращена работа некоторых других предприятий города. Подверглись разгрому важные административные здания, в том числе заводоуправление и горком КПСС, была предпринята попытка штурма здания милиции и УКГБ. Хрущёв послал в город А.И. Микояна, который на тот момент являлся самым приближенным к нему членом партийно-государственного руководства. Микоян, слабо разбиравшийся в психологии рабочих, попытался давить на жителей Новочеркасска своим авторитетом, но в результате чуть было не оказался растерзан разъяренной толпой, горе-миротворца еле-еле успел эвакуировать заместитель председателя КГБ Н. Захаров.

Провал миссии Микояна был чреват распространением волнений на соседние города и рабочие поселки. И власть сделала свой выбор: в городе объявлялось чрезвычайное положение. Против рабочих Новочеркасска были брошены войска, на улицах города загромыхали танки. Расстрел рабочих повлек большие жертвы. Погибло много детей – очевидцы рассказывают, что первый залп был дан поверх толпы, и он пришелся по деревьям, на которых сидели мальчишки, наблюдавшие за не виданным никогда прежде зрелищем. Наиболее активных участников новочеркасского восстания подконтрольные режиму суды приговорили к высшей мере наказания и длительным срокам заключения, причем, по авторитетному свидетельству Козлова и Мардарь, не обошлось без подтасовок и грубейших фальсификаций.

Слухи о Новочеркасском расстреле потрясли всю страну и не смолкали еще долгие годы. Другие подобные инциденты хрущевского времени были известны не так хорошо, но теперь, когда пелена секретности спала, стало ясно, что событиями в этом городе география массовых выступлений тех лет не ограничивается. Многие из них происходили еще до восстания рабочих и жителей Новочеркасска. Причины их были самыми разнообразными. Большинство из них возникало также на социально-экономической почве. Так, крупное восстание, подавленное вооруженным путем, произошло в 1959 года в Темир-Тау. В его основе лежали недостатки целинной кампании, когда людей бросали в чистое поле и заставляли работать без всяких бытовых условий. В 1961 году прошли выступления в Краснодаре, Муроме и Александрове. В 1961 и 1963 годах массовые выступления прогремели в городе Кривой Рог под Днепропетровском. По рассказам одного очевидца, в зимние месяцы после денежной реформы 1961 года проходившего производственную практику в городе Кировограде, там недовольство населения также выплеснулось на улицы: множество домохозяек с колясками и малолетними детьми блокировало подходы к зданиям органов власти с требованиями предоставить им возможность приобретать детское питание, хотя бы молоко и манную крупу. По другим сведениям, нечто подобное разгневанные женщины устроили и в Кишиневе, возможно, и в некоторых других городах юга.

Значительная часть прочих выступлений, к примеру, в июле 1960 года в Джегитаре, в августе 1958 года и апреле 1964 года в Чечне и др., стали следствием непоследовательной национальной политики Хрущёва.

Очень многие массовые протесты стали реакцией на сталинофобию Хрущёва. Один крупный современный специалист в области политических наук еще совсем недавно утверждал, что развенчание культа Сталина практически не вызвало никакого сопротивления низов. Это предположение – типичное следствие существовавшей в СССР практики искажать историю, засекречивать архивные фонды. Сегодня, когда историки получили к ним доступ, картина представляется совершенно иной. В основе многих беспорядков, например, в Тбилиси, Сухуми, Гори и Батуми в 1956 году, в 1963 году в Сумгаите и др., лежало недовольство со стороны широких слоев населения как раз антисталинской истерией, поднятой Хрущёвым. Часто протест почитателей Сталина выливался в настоящие восстания, когда протестующие подвергали нападению здания различных государственных учреждений и организаций. Понятно, что режим Хрущёва не стеснялся для разъяснения населению правильности решений XX съезда КПСС массированно применять оружие. Только в Тбилиси при разгоне 60-тысячной демонстрации было убито не менее 20 человек.

Тем самым общая тенденция обозначилась довольно четко – потерявшие всякую надежду массы проявляли свое неприятие хрущевской политики, выходя на улицу. Как показывают новейшие исследования, в частности данные, полученные историком Козловым, время со второй половины 1950-х до первой половины 1960-х годов было самым неспокойным во всей послевоенной советской истории. Другой историк, Семанов, в оценках еще категоричней, он утверждает, что в Советском Союзе ничего подобного не наблюдалось со времен НЭПа. И это не преувеличение. В хрущевский период по стране прокатилось множество массовых выступлений, в которых принимали участия рабочие, служащие Советской армии, студенты. Согласно справке КГБ о массовых выступлениях в СССР, подготовленной несколько позже, а именно во время горбачевской «перестройки», только за последние годы правления Хрущёва в стране состоялось не менее 10 крупных народных волнений с числом участников 300 человек и более. Причем, что самое печальное, в 80–90 % случаев для их подавления Хрущёвым применялось оружие, гибли люди. То есть других способов урегулирования противоречий между властью и обществом, кроме голого насилия, Хрущёв просто не знал или не признавал. Шутка ли сказать – даже при Сталине такой страшной статистики не отмечалось! Поэтому в корне неверным являются утверждения журналиста Леонида Млечина, содержащиеся в предисловии к новому исправленному изданию книги В.А. Козлова, будто бы выступления при Хрущёве были, по сути, запоздалой реакцией населения на обиды, нанесенные ему сталинской властью. Этот вывод явственно противоречит всему фактическому материалу, собранному в исследованиях самого Козлова, которому Млечин тем самым оказывает медвежью услугу.

О том, что именно политика самого Хрущёва подорвала доверие к нему в советском обществе, свидетельствует и тот факт, что не только в народе, но и в среде либеральной интеллигенции, ставшей после XX партсъезда надежной опорой хрущевских преобразований, росло разочарование в недавнем кумире. Это было вызвано отходом руководства страны от либеральных реформ в области культуры первых лет «оттепели». Начинается возврат к прежним методам ограничения свободы творчества и цензурных запретов. Жертвой очередного поворота становятся даже такие известные писатели, как Б. Пастернак. В 1957 году он выдвигается на соискание Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго». В ответ на это в СССР против писателя была начата целая волна разоблачений, а в октябре 1958 года он был изгнан из Союза писателей. Резкой критике за «идеологическую сомнительность», «отрыв от интересов трудового народа» и т. п. подвергались поэты А. Вознесенский, Е. Евтушенко, писатели В. Дудинцев, С. Кирсанов, К. Паустовский, скульптор Э. Неизвестный, художник Р. Фальк, режиссер М. Хуциев. Так и не увидела свет рукопись романа В. Гроссмана о войне «Жизнь и судьба», которая была изъята у писателя органами госбезопасности (она дошла до своего читателя лишь в 1988 году). Не пошел на экраны фильм М. Швейцера «Тугой узел», попали в спецхран многие другие произведения.

Самым ярким эпизодом, ставшим своеобразным символом окончания эпохи «оттепели», исследователи часто называют посещение в 1962 году Хрущёвым выставки в честь 30-летия Московской организации союза художников. Познакомившись с работами молодых художников-авангардистов, Хрущёв отозвался о них в самых грубых тонах, следствием чего становится экстренно принятое руководством Академии художеств осуждение левых течений в живописи: «формализм» и «абстракционизм» обличались в нем как «враждебные всей марксистско-ленинской идеологии» советского общества.

Трагическим событием периода «оттепели» становится самоубийство 13 мая 1956 года видного отечественного писателя А.А. Фадеева, не пожелавшего принять идеологические кульбиты новых правителей СССР, их стремление установить диктат над творчеством. В своей предсмертной записке он писал: «Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды».

В одной из бесед с тогда еще молодым поэтом Андреем Вознесенским Пастернак отзывался о Хрущёве примерно в тех же тонах, что и Фадеев: «Так долго над страной царствовал безумец и убийца, а теперь – дурак и свинья». Как подтверждают современные исследования, тема о дураке и свинье на троне была живо подхвачена и другими представителями творческой элиты. Так, поэт Илья Сельвинский свое отношение к свободе творчества в СССР и лично к «дорогому Никите Сергеевичу» сформулировал в следующей изящной манере:

Неправда, что книги летят у нас в урны:

Цензуру изгнал всесоюзный Совет.

Пример? Извольте: на целый свет Хрущёв, например, голосит нецензурно.

Как видим, обстановка становилась все напряженней и напряженней, все явственней и явственней проявлялись признаки приближавшейся бури. Как же правильно назвать характер происходившего в нашей стране на сухом языке социологической науки, например марксистской, – ведь Хрущёв сам себя считал выдающимся марксистом всех времен и народов? Если устроить инвентаризацию взглядов классиков, в особенности В.И. Ленина, то среди прочего нам попадется на глаза понятие «революционной ситуации». Ленин выделял три ее признака. Первый признак – это кризис верхов (когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому). Второй признак – это резкое падение жизненного уровня населения. Наконец, третий признак – это активизация массовых выступлений обездоленных низов. Как видим, в СССР генезис всех этих трех признаков зашел уже довольно далеко.

Во-первых, у Хрущёва уже не получалось по-прежнему лихо насаждать безропотно молчавшему обществу свои безответственные решения, а само общество, причем во всех своих важнейших сегментах, уже устало терпеть над собой тупое экспериментаторство. Во-вторых, люди были недовольны своим материальным положением. Условия жизни населения в течении хрущевского десятилетия, конечно, постоянно менялись, временами даже улучшались. Но прирост общественного богатства шел гораздо быстрее, чем повышение личного благополучия. А ведь давно установлено, что наиболее существенные социальные взрывы происходят не там, где общество во всей своей совокупности переживает кризис, а там, где наступает пора справедливо распределять плоды хозяйственного подъема, а кто-то по справедливости делиться не желает (об этом, например, в одном из своих тюремных писем рассуждал опальный олигарх М. Ходорковский, знающий о профилактике трудовых конфликтов не понаслышке). При Хрущёве ситуация усугублялась еще и тем, что даже при позитивной динамике экономического роста случались такие пиковые моменты, когда жизненный уровень людей падал стремительно. И, в-третьих, как мы только что видели, протестная энергия всех слоев населения становилась все более и боле весомым фактором внутриполитической жизни.

Тем самым, на марксистском языке, происходившее в СССР в последние годы правления «марксиста» Хрущёва, который, правда, на самом деле никаким марксистом не был, следует оценивать как вызревание революционной ситуации. Да и не только на марксистском, на любом ином языке социологической науки, тем более на языке здравого смысла, ситуация могла быть названа если и не революционной, то предгрозовой – верхи были уже ни на что способны, а низы хотели – очень хотели – есть! И пускай историки стыдливо бояться называть вещи своими именами (советские историки не могли допустить самой мысли, что в «стране победившего социализма» могла сложиться революционная ситуация, а либеральным историкам «политическая целесообразность» не позволяла признать, что кризис тех лет был вызван вовсе не «провалом советского эксперимента», а вторжением западнического либерализма в традиционное и солидарное жизнеустройство нашего народа), суть выявленного нами явления остается неизменной.

Конечно, из истории нам известно, что далеко не каждая революционная ситуация перерастала в революцию. Например, за сто лет до Хрущёва свои реформы проводил еще один либеральный деятель – Александр II. На рубеже 50—60-х годов XIX века он также сумел довести Россию до возникновения в ней революционной ситуации. Но тогда революции так и не произошло. Почему? Потому, что для революции недостаточно только объективных факторов, необходимы еще и субъективные, а именно наличие значимой политической силы, способной аккумулировать недовольство низов и повести за собой большинство общества. В XIX веке таковой не нашлось. А в XX веке? В аналитических сводках КГБ засвидетельствовано, что в стране то тут, то там возникали локальные политические группы. Объединение подобных «тайных обществ» во всесоюзном масштабе было лишь делом времени, особенно если учесть «доброжелательное» внимание к нашим внутренним проблемам со стороны наших «друзей» – прежде всего американцев.

Многие в высшем партийном руководстве не только чувствовали, что страна все ближе приближается к пропасти, но и отдавали себе отчет в том, что главная причина происходящего – Хрущёв, полностью потерявший способность адекватно воспринимать критику. Члены его ближайшего окружения, боявшиеся, что субъективизм и метания реформатора подорвут основы советской системы, вынуждены были согласиться принести Хрущёва в жертву ради сохранения стабильности. Перед ними стоял выбор: либо революция снизу, либо революция сверху. В партийном руководстве шла кристаллизация ядра антихрущевской оппозиции, своеобразной «партии революционеров» в «партии чиновников». И не столь важно, что входившие в нее люди сами являлись сановниками самого высокого ранга, а их целью была революция, которая на языке современной геополитики называется консервативной революцией. Главное, что в тот момент в КПСС еще нашлись силы, способные самостоятельно, без указаний начальства, противостоять крушению базовых принципов советского проекта.

Выбор, который предстояло совершить каждому, кто пополнял ряды оппозиции, требовал немалого мужества, поскольку Хрущёв был скор на расправу, мстителен и злопамятен. В тридцатые годы одним росчерком пера он отправлял на эшафот десятки тысяч часто ни в чем не повинных людей, устроил кровавую резню обвиненных по «ленинградскому делу». Оказавшись у кормила власти, он цинично издевался над своими поверженными противниками. Берия был бессудно расстрелян. Молотова – политика, которого знали и ценили во всем мире, сослали послом в Монголию, которая в те годы, по сути, являлась чем-то вроде еще одной республики в составе Союза ССР. Булганина удалили в Ставрополь руководить местным совнархозом. Кагановича сделали управляющим трестом «Союзасбест» на Урале. Особенно по-иезуитски Хрущёв обошелся с главным своим соперником Маленковым, которого низвели до должности директора рядовой электростанции за тысячу верст от Москвы.

Кроме того, многих сдерживали от вступления в антихру-щевскую оппозицию соображения морального плана – ведь для большинства «мятежников» Хрущёв являлся тем человеком, благодаря которому они получили, что называется, «путевку в жизнь», выбились на самые высокие должности в партийном и государственном аппарате… Но интересы страны наконец перевесили страх, нерешительность и нравственные колебания.

Кто же стал инициатором отстранения «кукурузного диктатора» от власти и возглавил революционную партию принципиально «нового типа»? Некоторые историки приписывают лидерство в этой группе главному советскому идеологу тех лет М.А. Суслову.

Суслов и в самом деле был сильным политиком, особенно в интригах. Ему поручались самые щепетильные поручения – именно он произносил на пленумах ЦК обличительные речи против очередных «антипартийных групп». Он всегда оказывался на стороне победителей и генеральной лини партии. Но в силу этих своих качеств Суслов вряд ли мог решиться на самостоятельные действия, связанные с риском падения с самой вершины власти.

Имеются и другие точки зрения на этот счет. Одна из них принадлежит А.Н. Шелепину. Свою карьеру Шелепин начинал в комсомоле, затем перескочил в кресло председателя КГБ, а вскоре возглавил Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР, что фактически превращало его во второго человека в государстве. К мнению Шелепина присоединяется его соратник по комсомолу, впоследствии сменивший его на посту председателя КГБ Семичастный. Оба они принимали непосредственное участие в политической борьбе того времени. С одной стороны, это придает их словам, как словам очевидцев, больший вес. Но с другой стороны, как лица заинтересованные, они могли сознательно пойти на фальсификацию событий, с тем чтобы обелить себя. Поскольку и Семичастный, и Шелепин делились своими воспоминаниями уже в период крушения советской системы, им могло показаться более выгодным оградить себя от обвинений в консерватизме, недемократизме, сталинизме и прочих, с точки зрения перестроечных и ельцинских времен, «преступлений». В частности, Шелепин даже пытался заверить, что искренне сожалеет о случившемся (хотя, если он в действительности о чем-то и сожалел, то вовсе не о том, как поступили с Хрущёвым, а о том, что на освободившееся место усадили не его, а Брежнева, но об этом – позже).

Что же по интересующему нас вопросу пишут бывшие комсомольцы? Они, с той или иной степенью убежденности, утверждают, будто бы главную роль в проведении акции по «зачистке» Хрущёва сыграл Л.И. Брежнев, а также Н.В. Подгорный, оба – креатуры Хрущёва еще со времени его работы на Украине. Эту версию некритически поддержали некоторые историки, в частности Аксютин. По его мнению, подготовка изменений кремлевского политического ландшафта началась вскоре после пленума ЦК КПСС 18–21 июня 1963 года, когда Хрущёв освободил от обязанностей второго секретаря – слегшего по его вине с инсультом Ф.Р. Козлова, а исполнение его обязанностей поручил Брежневу (с переходом на работу в секретариат вскоре потерявшего пост председателя Президиума Верховного Совета СССР) и бывшему лидеру украинских коммунистов Подгорному. По замыслу Хрущёва, оба его ставленника должны были соперничать и фискалить друг за другом. Тем самым он рассчитывал предотвратить появление у себя за спиной сильного, самостоятельного политика.

Но судьба распорядилась иначе. Брежнев был обескуражен потерей своей прежней синекуры. Пост председателя Президиума ВС СССР формально делал его главой Советского государства, этаким красным президентом, который, правда, по аналогии с английским королем, царствует, но не правит, но зато и ни за что не отвечает. Возмутился своим переводом в Москву и Подгорный – если прежде он представлял собой полновластного хозяйчика второй по мощи советской республики, то теперь на Старой площади он был низведен Хрущёвым до статуса помощника, слуги, причем даже эти «обязанности» ему пришлось делить с другим. Двое «обиженных» быстро нашли общий язык и начали плести интригу против своего обидчика. Они вовлекали в ряды оппозиции все более и более широкий круг лиц.

Эта, казалась бы, гладкая и вполне солидная версия, вполне удовлетворившая Аксютина, тем не менее породила серьезные сомнения у многих других историков, таких как Пихоя, Семанов, Рой Медведев. Они усмотрели в свидетельствах Шелепина и Семичастного личную заинтересованность и некоторые микроскопические (но достаточные для натренированного взгляда) противоречия, которые серьезно подрывали убедительность предложенной ими картины. Логически рассуждая, эти исследователи приходят к выводу, что инициаторами случившегося оказались как раз сами Шелепин, Семичастный и другие их единомышленники, также пришедшие в большую политику через комсомол (среди них называют П.Н. Демичева, Н.Г. Егорычева, Н.Р. Миронова и др.). Семанов величает шелепинскую группу «комсомольскими младотурками». Это было племя свежих, амбициозных функционеров, остро ощущавших потребность в позитивных переменах. Собираясь подальше от посторонних глаз то за городом, то на стадионах во время футбольных матчей, то в других подобных местах, они сообща вырабатывали стратегию политической борьбы и воссоздание мощи Советской империи (эти «молодогвардейцы» так поднаторели в проведении революций сверху, что их опыт был задействован ГКЧП в 1991 году, что, правда, с деланым негодованием пытался опровергнуть Семичастный).

Активное содействие планам смещения Хрущёва оказали такие видные деятели, как, например, секретарь ЦК Ю.В. Андропов, недовольный замедлением в проведении курса XX съезда КПСС. В борьбу с Хрущёвым включились его заместители по Совмину Д.Ф. Устинов, Д.С. Полянский, В.Н. Новиков, а также А.Н. Косыгин, прекрасно осознававший пагубность хрущевской политики в области народного хозяйства. Вслед за деятелями высшего эшелона власти ряды антихрущевской оппозиции пополнялись представителями среднего звена управления. Активно содействовал разоблачению хрущевской политики на уровне своей республики лидер Грузии В.П. Мжаванадзе. Даже руководитель родной для Хрущёва Украины П.Е. Шелест был среди активных участников оппозиции. Заметную роль сыграл председатель президиума Верховного Совета РСФСР Н.Г. Игнатов, который в своих поездках по стране располагал возможностью откровенно беседовать с руководителями регионов. В круг посвященных входил также глава российского правительства Г.И. Воронов, которого совершенно разные историки характеризуют как человека грамотного, делового, твердых патриотических позиций. Вот что он сообщал впоследствии о своем «приобщении»: «Перед самым Октябрьским пленумом ЦК КПСС (на котором и произойдет смещение Хрущёва. – Д.Ч.) пригласили меня поохотиться в Завидово. Был, кстати, там тогда и Сергей Хрущёв, сын Никиты Сергеевича. Наверное, взяли его для отвода глаз… Постреляли. И когда стали собираться домой, Брежнев вдруг предлагает мне сесть в его “Чайку”: “Поговорить надо дорогой…” Там и договорились».

Таким образом, ряды антихрущевской партии внутри руководства КПСС постоянно пополнялись, и сказать, что «круг этих революционеров» был «узок», – нельзя. Совсем наоборот, он стремительно разрастался, втягивая все новые и новые круги советского истеблишмента. Но широкая вовлеченность в реализацию задуманного мероприятия множества самых разных людей на определенном этапе стала вызывать у его организаторов серьезные затруднения. Во-первых, как справедливо подчеркивает Рой Медведев, сложившуюся группу совершенно ошибочно было бы считать некой сплоченной когортой единомышленников. Их объединяло общее отрицание Хрущёва, но будущее без него каждому виделось по-своему.

Приходилось искать точки соприкосновения, соглашаться на компромиссы даже по такому жизненно важному для них вопросу, как вопрос о распределении власти. Косыгин, например, утверждают некоторые авторы, согласился выступить против Хрущёва только после того, как ему пообещали пост предсовмина. Особенно было важно определиться с тем, кто после «часа икс» станет первым секретарем ЦК КПСС. Сошлись на фигуре Брежнева (это еще раз косвенно подтверждает установленный выше факт, что инициатором смещения Хрущёва тот не являлся, – иначе бы он не стал наиболее приемлемой для всех, компромиссной фигурой, а подготовить бы самостоятельно смещение Хрущёва, да еще «подмять» все руководство страны «под себя» у него бы явно не получилось – не было достаточного авторитета и способностей). Излишне пояснять, что при дележе власти всегда остаются «обиженные», что полного доверия между партнерами нет, а договариваются – не договаривая. В любой момент антихрущевский блок мог рассыпаться как карточный домик.

Во-вторых, когда информация становится известна слишком многим, всегда возникает угроза ее утечки. И такого рода утечка произошла на самом деле. О сути инцидента впоследствии рассказали Семичастный и сын Хрущёва Сергей. Центральной фигурой этой истории стал некто Галюков – бывший начальник охраны Н.Г. Игнатова. Человек, по всей видимости, склочный, потерявший расположение своего патрона, он решил быстро и без особого риска восстановить свое пошатнувшееся положение. Каким-то образом ему удалось дозвониться до московской квартиры Хрущёва и договориться о встрече с его сыном. Сергею Галюков рассказывал совершенно ужасные вещи про то, как Игнатов «разъезжает по стране» и «вербует противников отца», а также о том, что за его спиной стоят куда более весомые фигуры: Брежнев, Подгорный, Полянский, Шелепин, Семичастный, которые уже год тайно подготавливают отстранение Хрущёва от власти.

Сергей тут же сообщил о разговоре отцу. Тот был в замешательстве. Хрущёв верил и не верил, что такие разные люди, которых он так умело стравливал между собой, тем не менее смогли найти общий язык и выступить единым фронтом. Хрущёв попытался прощупать и намеками дал понять некоторым из названных ему лиц, что «ему обо всем известно». Но те так искренне убеждали Хрущёва, что ничего против него не замышляют, что тот, несколько успокоенный, рискнул удалиться на отдых в Пицунду. А с Галюковым Хрущёв поручил разобраться Анастасу Микояну. Проведя с Галюковым дополнительную беседу, Микоян был потрясен открывшимися фактами. Но «нужные люди» (очевидно – Семичастный или кто-то из его замов) серьезно «предупредили» Микояна, что настала пора выбирать, с кем он – с партией или с Хрущёвым. Микоян все понял правильно. «Когда Анастас Иванович, – делится своими воспоминаниями Семичастный, – снова появился пред жаждавшим узнать истину первым секретарем, он опроверг все дошедшие до Хрущёва предостережения и сделал это самым убедительным образом».