Волчьи тропы

Глава V. Мой любимый доктор

Судьба-злодейка подсунула Олесе большую свинью. Работая в саду и обрезая секатором сухие ветки на деревьях, она нечаянно задела палец. Тут же кровь обагрила руку и закапала на землю, раскрашивая жёлтые листья в причудливые узоры. Рана была глубока: ей ничего не оставалось, как обратиться в больницу. Она прекрасно знала, что может столкнуться там с тем, кого так долго избегала и поэтому нацепила парик на голову, который попросила у соседки. Тётя Валя иногда носила вычурные парики – они были её слабостью, но удивилась, зачем парик понадобился Олесе?

– У тебя же шикарные волосы! – воскликнула она изумлённо.

– Хочу немного побыть брюнеткой! – соврала Олеся и добавила: – Светлые волосы мне уже надоели, но красить я их не хочу…

– А, тогда бери! – соседка обрадовалась, что смогла услужить.

Олеся поблагодарила и поспешила домой. Парик был аккуратным, из настоящих волос, с густой челкой, со струящимися до плеч локонами.

«То, что нужно!» – радовалась девушка. Она не знала, работает ли ещё в хирургии Александр Николаевич или уехал, как ему и пророчили все – в столицу на повышение. Надеялась, что уехал, но предусмотрительно поменяла имидж – водрузила папины очки на нос (он был близоруким), по-новому накрасилась – сильнее, чем обычно, благо, что пострадала не правая, а левая рука, иначе всё давалось бы с большим трудом. Наряд она выбрала не соответствующий её элегантному стилю – порывшись в вещах сестры, она нацепила на себя её рваные серые джинсы и чёрную кофту, где красовалась физиономия знаменитого рок-певца. Но и это ещё не всё – чтобы окончательно стать другой личностью, она на всякий случай прихватила медицинскую карту Риты, которая как раз находилась дома. Ей казалось, что она всё предусмотрела. С забинтованным пальцем она, сгорая от страха, вошла в отделение, в котором когда-то повстречала свою первую любовь. Навстречу ей – молоденькая медсестра. Заметив забинтованную кисть, тут же участливо спросила:

– Порезались?

– Угу, – Олеся кивнула головой.

– Наверное, салат крошили на кухне? – предположила она. К ним не раз попадали женщины с подобными травмами и по этой причине.

– В саду поранилась при обрезке деревьев, – коротко отрезала Олеся, с опаской поглядывая на кабинет, где раньше принимал пациентов Подолянский.

– Пошлите со мной в перевязочную, – медсестра взяла её под руку и, словно дитя, повела в конец коридора, где Олесе всё было до боли знакомо.

Те же цветы, тот же торшер у стола дежурной медсестры, где, как обычно, стоял громоздкий зелёный телефон, тот же оттенок на стенах – светло-серый. Заведя Олесю в перевязочную, медсестра усадила её на кушетку и произнесла:

– Ждите здесь, а я сейчас позову хирурга… – она стремительно вышла в коридор, и у Олеси душа ушла в пятки. Как страшно! Как жутко смотреть ей на дверь и гадать – кто войдёт в неё? Тот, из-за кого она сбежала в чужой город или совсем другой врач? Может, заведующий? «Пусть будет заведующий!» – молила в душе она. Добродушный и хороший мужик – вот так о нём говорили в городе.

Прошло пять минут, десять, потом пятнадцать, но врача всё не было. Она уже порывалась сорваться с места и бежать – бежать далеко отсюда, чтобы этой злополучной больницы даже на горизонте не было видно, но тут дверь резко распахнулась, и в комнату вошёл мужчина в зелёном медицинском костюме.

– Добрый день! – он весело подмигнул ей и, подойдя вплотную, уставился на её несуразно забинтованную руку. – Как же вы умудрились? – тут же спросил он, начиная разматывать окровавленный бинт на пальце.

– Сама не знаю! – ответила рассеянно Олеся своей первой любви. Да! Это был он – мужчина её давних грёз, её первая горькая любовь. Он почти не изменился, только ещё больше возмужал. Её взгляд предательски скользнул на его крепкую руку – но обручального кольца она не заметила.

– Как вас зовут? – поинтересовался доктор.

– Маргарита, – представилась она именем своей сестры. Вечером она всё ей расскажет, и они вместе посмеются над этим. Но не сейчас – сейчас ей совсем не до смеха.

– Очень красивое имя, – произнёс Подолянский и, осмотрев рану, пояснил: – Придётся наложить пару швов… Не переживайте, всё будет быстро и безболезненно – я вам сделаю обезболивающий укол, – начал успокаивать он, заметив, что Олеся нервозно ёрзает правой рукой по бусинам на своих джинсах.

– Я не переживаю, – воскликнула тут же она. Так и было – она не боялась манипуляций со своим пальцем, она боялась только одного – быть разоблачённой.

– Это хорошо, – похвалил Александр Николаевич. Зашла медсестра, но он уже колдовал над пальцем без её помощи – сам подобрал нужную хирургическую нить и иглу.

Олеся зажмурилась и немного отвернулась, чтобы не смотреть. Боли она действительно не почувствовала – значит укол уже действует.

И тут, наложив последний шов, хирург вдруг спросил, глядя Олесе прямо в глаза:

– Мы с вами случайно не знакомы?.. Да и фамилию я вашу где-то слышал… – он кинул быстрый взгляд на её медицинскую карту.

У неё зарябило от ужаса в глазах. Она ожидала какого угодно вопроса, но только не этого. Но Олеся берёт себя в руки и невозмутимо отвечает:

– Нет, я вижу вас впервые… – умело лжёт она, но легкий румянец может её выдать. С досадой на себя, она едва заметным жестом поправляет парик на голове.

– Хм… понятно, – произносит доктор и, забинтовав шустрыми движениями её палец, начинает наставлять: – Теперь будьте аккуратнее с садовыми инструментами… А через восемь дней приходите сюда же – чтобы снять швы, – он в последний раз окинул её пристальным и изучающим взглядом, потом простился и вышел в коридор.

«Фух!» – выдохнула она. Пронесло! Ещё бы чуть-чуть и спалилась!

Выйдя на улицу, она сразу не пошла домой, а неспешно побрела к тем самым громадным ивам, где когда-то караулила в окне своего возлюбленного. На том месте всё по-прежнему – низкая зелёная скамья, окружённая ивовыми ветвями и небольшая клумба с пёстрыми астрами. Но её взгляд не задерживается на природе – он скользит дальше – к стенам больницы и поднимается к третьему этажу – к заветному окну, где он проводит часы, недели, месяцы и годы… Она напряжённо вглядывается в короткие белые занавески и вдруг понимает, что её любовь до сих пор жива. Она долго пряталась, попранная и безответная, где-то в глубине души, но стоило оживить воспоминания, стоило вновь увидеть Подолянского да это сакральное место и всё воскресло, будто и не было этих пяти лет.

Снова глядит она в окно и вдруг замечает в нём знакомые до боли черты лица. Эти голубые глаза и пшеничные волосы… Отодвинув резко занавеску, он с изумлением смотрит на неё и будто чему-то поражается. Олеся, застигнутая врасплох, бросается прочь отсюда.

«Не нужно было приходить сюда!.. Не нужно было» – корит она себя, всё ещё надеясь на то, что он ни о чём не догадался. Стремительным и нервозным шагом идёт она в свой район и всё прокручивает эту картину в голове – как он удивлённо смотрит на неё, стоящую у плакучей ивы, из своего окна. «Ничего страшного! – вдруг успокаивает она себя вслух. – Вот приду домой, стащу с себя этот глупый парик и через неделю сама сниму себе швы! Подумаешь, великое дело!.. Я забуду обо всём и в больницу больше ни ногой!».