Сумрачная антология

Он припомнил одну страшную сказку, что поведала ему бабушка как-то перед сном. Девушки, что погибали от несчастной любви, никогда не обретали покоя. Будь то брошенная у алтаря невеста или жестоко обманутая сладкими речами поклонника наивная девушка. Смерть отнимала у них разум, а ненависть к мужчинам наполняла их обреченные души, становясь единственной целью призрачного существования.

– Умоляю! – простонал он, все еще надеясь разжалобить их. – Пощадите! Прошу!

Над ним склонилась белая фигура. Женское лицо снова обрело свои черты. Но большие и темные глаза будто смотрели сквозь него без всякого выражения.

– Пощады! – прохрипел путник, пытаясь схватить пальцами край платья. Но все было тщетно. Пальцы проскальзывали сквозь голубую пелену клубящегося тумана.

Плотно сжатые губы девушки растянулись в улыбке.

Но это была не обычная живая и человеческая улыбка, от которой веет теплом. Эта девушка улыбалась так, что ему стало страшно, как никогда. И еще его пугала их молчаливость. Если бы они бросали ему какие-то обвинения и говорили, как он им мерзок, он бы еще мог понять. Но они сгрудились вокруг плотным кольцом и просто смотрели на него, как он корчится от боли и ужаса, не произнося ни слова.

Девушка подняла хрупкую ручку и показала на него пальчиком. И в этот миг он почувствовал, как поднимается против своей воли.

– Нет! Нет! Прошу! – путник закричал, изо всех сил хватаясь за ускользающую от него землю, но успел коснуться лишь опавших листьев.

Девушка все еще протягивала к нему руку, заставляя его выпрямиться и встать на ноги. Резкая боль вновь напомнила о себе. Он взвыл, беспомощно наблюдая за собственным телом, но ничего не мог поделать.

Девушки, стоявшие вокруг, чуть расступились, а затем их безжизненные рты изогнулись в какой-то дьявольской ухмылкой и неожиданно запели. Руки, что висели, как тонкие плети, взметнулись, чтобы хлопать в ладоши.

О, что это было за пение!

Если бы путник мог отвернуться или закрыть глаза, чтобы не видеть их жутких лиц, то подумал бы, что сами ангелы небесные спустились на землю, чтобы осчастливить его. Нога горела, словно ее объяло адским пламенем. От боли хотелось рыдать, но что-то заставляло переступать с ноги на ногу, танцуя для удовольствия беспощадных призраков. Их чистые и прекрасные голоса заставляли двигаться в такт музыке.

Они все ускоряли темп и пели все громче.

Устрашающая и прекрасная музыка проникала в него, выворачивая наизнанку, издеваясь и глумясь над ним. Он уже не мог ни умолять, ни просить. Все силы поглощал этот дикий, пугающий танец, который он был не в состоянии прекратить.

Девушки перестали хлопать в ладоши и взялись за руки, продолжая терзать его своей непреодолимой волей. Их пение околдовывало и лишало остатков рассудка. Путник стал забывать, кто он и куда шел, кто ждал его в маленьком городке в конце оживленной дороги. А думал лишь о голосах, что настойчиво звучали в голове, заставляя двигаться без остановки.

Призраки, все так же держась за руки, двинулись по кругу вокруг него. Вначале медленно и неспешно, но вскоре пение стало более отрывистым и резким, и девушки ускорили шаг.

С каждым кругом они бежали все быстрее, закручивая его бесконечным вихрем.

Их белые платья слились в одну сплошную полосу, отчего несчастный принялся танцевать все стремительнее. Он задыхался: глотал воздух, но у него ничего не получалось. Вовлеченный в этот адский хоровод, не мог прекратить его торопливый бег. Сердце грозило вот-вот выскочить из груди. Оно, словно маленький барабан, колотилось о ребра, принося еще большие страдания.

Доведенный до крайнего отчаяния путник издал тихий крик и свалился на землю, слабея, не в состоянии двигаться. Сильное головокружение сбило его с ног, а мучительная слабость разлилась по всему телу. Смерть казалась чудесным избавлением от ночного кошмара, что случился с ним.

И когда он погружался в спасительную темноту, ему не было страшно.

Путник стремился к ней, желая забыться. Темный лес шелестел вокруг него, месяц светил опаловым сиянием, как и прежде, но он почти ничего этого уже не замечал.

И только перед тем, как последний вздох сорвался с его губ, над ним склонилось прелестное женское лицо под белоснежной вуалью, исполненное злорадного торжества.

ГОЛОС ТЕМНОТЫ

Берегите детей.

Они беззащитны в нашем мире.

Ночь неслышно крадется, припадая к земле, как черная кошка с горящими глазами-звездами. В ее тени уже скрылись города и деревни, реки и горы. Она захватила в настойчивый плен все на своем пути, повергая одинокие души в смятение, застигнутые ею врасплох.

Подобное тягостное чувство испытывала и молодая женщина, стоя у окна. Она смотрела в сгустившуюся темноту в молчаливом ожидании, покачивая на руках ребенка лет шести.

Женщина устала за прошедший день. Ей пришлось заниматься уборкой и приготовлением пищи, а также всей той мелкой работой, которая часто найдется в доме.

Ребенок, прежде спокойный, отчего-то постоянно капризничал и хватал мать за платье. Она же, не понимая, что заставило его быть таким непослушным, мягко бранила сына, брала его на руки, чтобы успокоить. Женщина переживала, что не успеет справиться с домашней уборкой к тому времени, как вернется ее муж.

Он отправлялся на заработки то в один город, то в другой, поэтому и виделись они последнее время редко. Женщина понимала, что только так у них всегда будут кров и пища, а потому почти безропотно принимала свою судьбу. Порой, как сейчас, на нее находило что-то вроде отчаяния, когда один день был похож на предыдущий, а муж, по которому она так тосковала, не приходил неделя за неделей.

Обычно он давал обещание, что вернется к определенному сроку, и старался поступить именно так. Случалось, что и нарушал слово, но не по своему желанию. И потому ожидание казалось особенно тягостным.

Сегодня она выглядывала в окно с особенным чувством предвкушения и тихой радости, что вскоре он заключит ее в объятия.

Она только оправилась от испуга за свое дитя.

Маленький сынишка тяжело болел много дней подряд, а позвать врача она не могла. Их дом находился вдали от ближайшей деревни, у излучины реки, и к ней редко кто заходил из местных жителей, чтобы сказать приветственное слово или узнать об их благополучии.

Малыш долго лежал в бреду, весь горячий, и бедная мать делала все возможное, чтобы облегчить его страдания: обтирала маленькое худое тело водой с уксусом и поила травяным настоем. Не смыкая глаз, сидела у его кроватки ночи напролет, вздрагивая от каждого шороха. И вот, когда, наконец, дыхание сына стало спокойным и лихорадка отступила, она долго молилась, вытирая слезы платком.

Страх потерять свое дитя произвел на молодую женщину неизгладимое впечатление. И потому она хотела поскорее дождаться возвращения мужа, чтобы выплакаться на его плече и услышать тот спокойный, внушающий доверие голос, что всегда утешал ее. Женщина поглаживала малыша по волосам, но, судя по всему, этим жестом хотела скорее успокоить себя, чем сына.

За окном вздыхал ветер, шелестя последней осенней листвой, и вовсю раскачивал густой ельник. Днем, когда ласково пригревало и светило солнце, открывающейся картиной из окна хотелось любоваться. Глаз радовался при виде пригорков, укрытых все еще зеленой травой, а внушительная громада леса не выглядела такой угрожающей, как сейчас.

Женщина находилась во власти суеверий, как и многие из людей, а потому настороженно относилась к тому, что происходило ночью вокруг. Она никогда бы не пошла на кладбище после заката и выбрасывала посуду, если на ней появлялись трещины.

Наконец ребенку наскучило сидеть на руках у матери. Он принялся вертеться во все стороны, показывая, чтобы та отпустила его. Она охотно сделала так и с облегчением выпрямила болевшую спину, не отводя глаз от ельника. Если муж вернется сегодня, то непременно с этой стороны.

К своему удовольствию, она успела переделать все дела: старый деревянный дом сиял чистотой, а на печи подогревался ужин. Теперь можно и передохнуть.

Женщина придвинула кресло поближе к окну, взяв вязание. Щелканье спиц отвлекало от беспокойных мыслей, но она то и дело зорко посматривала в окно, мечтая увидеть горящий фонарь вдалеке.

Ребенок же занялся своими игрушками.

Он расставил всех солдатиков в ряд и смешным голоском принялся отдавать команды, как заправский генерал. Конечно, они не смели ослушаться своего начальника и выполняли то, что он им приказывал. Вскоре воюющие стороны утомились и разошлись, чтобы устроить привал.

Мальчик огляделся, думая, во что бы ему еще поиграть, как внезапно услышал странный шепот, доносившийся из темного угла.

Мать сидела спиной к нему и не видела, что сын встал, с интересом прислушиваясь к каким-то звукам, а затем медленно приблизился к границе света, что исходил от очага и чернеющей темноты.

Ребенок знал, что в этом углу стоит большой шкаф, где мать хранила одежду и домашнюю утварь. Как и то, что одна из створок немного просела и когда ее открывали, издавала противный скрип. Он слышал, как мать говорила о том, что створку нужно починить, а петли смазать.

Шепот повторился, становясь громче.

Заинтригованный мальчик сделал шаг в темноту, оказавшись за границей света. Понемногу глаза его различили очертания шкафа, который казался таким же, каким был всегда. Створка чуть криво висела на петлях, не изменившись. Он протянул руку и коснулся ее, ощутив под пальцами лишь шершавую деревянную поверхность.

Ничего особенного.

Он отошел от шкафа и хотел продолжить играть, как услышал еще один странный звук, будто кто-то совсем рядом с ним провел лезвием или другим острым предметом по дереву.