Большой прощальный поцелуй

– За кого?

– За меня.

Такой поворот оказался для лейтенанта неожиданным.

– Тут вы меня подловили, Я ни разу с такой ситуацией не сталкивался.

– Я женюсь на ней в Гранд-Айлее... Сейчас же или рано утром, как только мы разыщем священника.

Мортон засомневался.

– Послушайте, Кейд, я не знаю. Мне приказано привести ее с собой.

Кейд горячо заговорил:

– Я обещаю ее доставить на любое слушание, которое может быть проведено. Если понадобится, я найду деньги и заплачу пошлину, или как это там у них называется?

– Вы такого высокого о ней мнения?

– Во-первых, она спасла мне жизнь. И потом мне просто жаль ее.

– И вы немедленно привезете ее в Бей-Пэриш?

– Даю честное слово.

Из-за мыса показался нос патрульного катера. Мортон стал мысленно прикидывать, как разместить на нем всех задержанных.

– Ну ладно, – сказал он, – полагаю, вашего слова достаточно, а нового предписания от службы иммиграции, может, и не последует. Наша посудина будет сейчас набита под завязку, и мне вовсе не хочется сажать такую славную девушку, – а она не может не быть славной, раз вы о ней так печетесь! – вместе с этим сбродом.

18. "Милости просим"

День венчания выдался не самым удачным.

С раннего утра стояла невыносимая жара, что не редкость в этих краях. Затем возникли сложности со священником. Священник в Гранд-Айлсе отправился в гости к своему приятелю в Голден-Мэдоу. Пришлось арендовать машину и проделать тридцать одну милю по отвратительному шоссе, соединяющему два города. На полдороге прокололи покрышку и меняли колесо. А когда наконец прибыли на место, нужно было уплатить пошлину и преодолеть естественное нежелание старого священника венчать пару, явившуюся к нему в самом затрапезном виде.

Хотя богатый гардероб Джанис как нельзя лучше подходил Мими, она наотрез отказалась воспользоваться даже мелочью. До рассвета она вообще не желала покидать кожаного кресла, в котором сидела и тихо плакала в то время, как Кейд с обострившимся ощущением, что он карабкается на стеклянную стену, пил ром, не останавливаясь.

И вот снова вечер, а у него во рту так и не проходил неприятный привкус. Он сидел в шлюпке у берега в небольшой бухточке, где поставил на якорь."Си Берд", ловил рыбу, которой ему совсем не хотелось, и мечтал о том, как, несмотря на поздний час, помчится в Бей-Пэриш. Там жили люди, любившие его. Мамма Салватор, Мисс Спенс, старик Добрович и многие другие... У Сэла будет греметь музыка, гореть яркий свет и литься рекой охлажденное апельсиновое вино.

На душе у него было горько. Он чувствовал себя не лучше, чем в первый вечер возвращения домой. Его по-прежнему мучил голод по любви, дружбе, нежности, теплу, по всему тому, чего ему так не хватало в лагере.

Конечно, в финансовом отношении его дела должны пойти на лад. Раз Токо вышел из игры, а Джанис уехала, никто в Бей-Пэрише не станет оспаривать его права на отчий дом и землю, тем более что у Джанис не было юридических прав распоряжаться ими после развода. Предстоят, правда, денежные расчеты с фирмами, которые финансировали строительство пристани, но, поразмыслив, Кейд пришел к выводу, что они, пожалуй, предпочтут потерять деньги, чем признаваться, что участвовали в грязных махинациях Морана.

"Отдых и покой!" – рекомендовал ему врач.

Он бросил хмурый взгляд на уродливый шрам на борту его элегантной "Морской птицы", который не мог скрыть даже багровый закат. Мими, наверное, готовит ужин.

Есть не хотелось. Они поели в Гранд-Айлсе, потом в Голден-Мэдоу. После того как у пожилого священника прошел шок от необходимости обвенчать жениха с кровоподтеками на лице и подбитым глазом и босую невесту в тесных мужских брюках и рубашке, он почувствовал к ним отеческое расположение и уговорил остаться на ленч. А за столом даже пожелал многочисленного потомства.

Это было просто уморительно! В самом деле уморительно!

Кейд с сердцем выдернул крючок из пасти огромной рыбины, которой, очевидно, не терпелось попасть на сковороду, и смотал леску. Если Мими, думал он, имела к нему претензии из-за Джанис, почему она тогда согласилась выйти за него замуж?

Чтобы остаться в Штатах?

Причина серьезная. Но неужели это для нее так важно? Неужели это единственная причина?

Сумерки сгущались. С болот налетели тучи комаров. Кейд с облегчением услышал призывный звон колокола с "Морской птицы". Но двинулся не спеша. Для него ничего не изменилось. Не изменилось и его отношение к Мими. До конца своих дней он не забудет, как застал ее почти нагую на борту своего вельбота.

Мими была прелестна. И вместе с тем она обладала характером, выдержкой, упорством. Она была ему настоящим товарищем. Но и сейчас, как в тот первый вечер, он сказал себе, что если их отношения изменятся, инициатива должна исходить от нее.

Мими стояла у борта, положив руки на перила. Глаза ее по-прежнему смотрели невесело. Когда он подошел к борту, она сказала:

– Могу я вас кое о чем спросить, прежде чем вы подниметесь наверх?

Он удивился:

– Спрашивай, конечно.

– Почему вы женились на мне?

– Что за странный вопрос?

– Я должна знать. Из жалости? Потому что иначе я была бы вынуждена вернуться в Каракас?

Он чуть было не сказал "отчасти", но удержался и не сказал. Шлюпку качало на волнах, он смотрел на нее снизу вверх.

Почему он на ней женился?

Перегнувшись через борт, она продолжала свой допрос:

– Потому что я просто женщина? Потому что я молода? Потому что у меня красивая фигура?

Прохлада и покой воцарились над темнеющей бухточкой. Веяло ночным ветерком. Кейд перевел взгляд с Мими на крупного белого журавля, ритмично взмахивающего крыльями, он летел к своему гнезду, и внезапно горечь и тоска ушли из его сердца. Как прекрасно снова быть дома!

Он знал точный ответ на ее вопрос.

– Нет, – сказал он, – не поэтому. Вернее, не только поэтому.

– Тогда почему вы на мне женились?

– Потому что ты такая, какой я считал Джанис, когда женился на ней. Потому что я люблю тебя. Люблю с каждым часом сильнее.

И тут, потрясенный, он понял, что впервые признался ей в любви.

Ее глаза больше не были грустными. Они были огромными и сверкающими.

Мими улыбнулась ему: