Этика бизнеса. Психологическое расследование корпоративных скандалов

Недавнее исследование показало: просто напомнив человеку о принадлежности к группе, для которой характерно неэтичное поведение (в данном случае – к банковской индустрии), можно побудить его вести себя еще более бесчестно[23 - Cohn, A., Fehr, E., & Marеchal, M. A. (2014). Business culture and dishonesty in the banking industry. Nature, 516 (7529), 86–89.]. В исследовании участвовали сотрудники крупного международного банка. Им было предложено десять раз подряд подбросить монетку, а затем сообщить, сколько раз у них выпал орел, а сколько – решка. Оказалось, что, когда участникам напоминали об их профессиональной принадлежности (сотрудник банка), количество нечестных ответов росло. Этот результат не воспроизводился в экспериментах с сотрудниками, занятыми в других областях, что привело авторов к следующим выводам.

Результаты эксперимента демонстрируют, что банковские служащие склонны реже демонстрировать честность в условиях актуализации их профессиональной идентичности.

Наши результаты позволяют также предположить, что преобладающая бизнес-культура в банковской индустрии благоприятна для нечестного поведения и, следовательно, вносит свой вклад в ухудшение репутации отрасли.

Рисунок 1.3. Успехи испытуемых в выполнении арифметического задания в рамках следующих четырех сценариев: а) обычные условия тестирования (контрольная группа); б) участникам предоставлена возможность жульничать; в) пример жульничества показывает ассистент экспериментатора – представитель той же группы; г) пример жульничества показывает ассистент экспериментатора – представитель внешней группы

Источник: Gino, F., Ayal, S., & Ariely, D. (2009). Contagion and differentiation in unethical behavior: The effect of one bad apple on the barrel. Psychological Science, 20 (3), 393–398.

3. Люди способны принимать любые крайности как норму (и аморальное поведение тоже)

Наконец, еще одно исследование, результаты которого применимы и к сфере бизнес-этики, показывает, что люди готовы принимать совершенно несусветные социальные нормы – и эти несусветности могут передаваться «из поколения в поколение». Социальные психологи Марк Макнил и Музафер Шериф провели ставший классическим эксперимент, участников которого, группами по четыре человека, помещали в темную комнату с неподвижным местным источником света[24 - MacNeil, M. K., & Sherif, M. (1976). Norm change over subject generations as a function of arbitrariness of prescribed norms. Journal of Personality and Social Psychology, 34 (5), 762–773.]. В совершенно темной комнате светящаяся точка должна была создавать у испытуемых иллюзию движения (автокинетический эффект). Ученые пытались выявить, какие типы норм возникнут, когда испытуемые станут оценивать расстояние, на которое перемещается источник света. При этом в некоторых группах присутствовали ассистенты экспериментатора, намеренно дававшие экстремальные (очень завышенные) оценки. Макнил и Шериф проводили эксперимент по трем сценариям; во втором и третьем в группах были ассистенты экспериментатора. Согласно третьему сценарию ассистенты выступали с более экстремальными оценками, чем во втором. Результаты исследования показали: во втором и третьем сценариях испытуемые поддавались влиянию подставных участников, и их оценки оказывались выше, чем в первой группе, где таких участников не было.

Но наиболее интересные результаты показал эксперимент, в котором выявлялось, как социальные нормы передаются при «смене поколений». В конце каждого испытания, когда группа уже пришла к консенсусу в отношении подвижности световой точки, одного из участников заменяли. Сначала заменяли ассистентов, принимавших участие в первом и втором сценариях, так что в четвертом эксперименте их в группах уже не было. Как показано на рисунке 1.4, экстремальные оценки, установившиеся во втором и третьем сценариях, сохранялись даже при замене участников. Вливающиеся в группу новые испытуемые принимали существующие нормы, причем в последующих экспериментах дольше продержалась не самая экстремальная норма из второго сценария. Хотя оценки во втором и третьем сценариях с течением времени снижались, но даже после восьми испытаний они всё равно были выше норм, установленных в первой группе (без ассистента).

В исследовании, в чем-то схожем с экспериментами Макнила и Шерифа, но проводимом в реальных полевых условиях, американские психологи Ламар Пирс и Джейсон Снайдер изучали, как принимают решения инспекторы по тестированию выхлопов автотранспортных средств в одном из регионов США[25 - Pierce, L., & Snyder, J. (2008). Ethical spillovers in firms: Evidence from vehicle emissions testing. Management Science, 54 (11), 1891–1903.].

Рисунок 1.4. Средняя оценка расстояния, на которое переместился источник света (в дюймах), установленная в каждом сценарии на протяжении 11 испытаний. Последние восемь испытаний проведены в отсутствие в группах ассистента экспериментатора

Источник: MacNeil, M. K., & Sherif, M. (1976). Norm change over subject generations as a function of arbitrariness of prescribed norms. Journal of Personality and Social Psychology, 34 (5), 762–773.

Хотя закон требует от инспектора строгого соблюдения процедур, стандарты и практики тут сильно разнятся (попросту говоря, в одних проверка проводится гораздо либеральнее, чем в других), что создает большие возможности для развития неэтичного поведения. Пирс и Снайдер сосредоточились на инспекторах с опытом работы в разных организациях, чтобы понять, менялись ли их подходы со сменой работодателя. Иначе говоря, выясняли, как эти инспекторы отреагируют, оказавшись, подобно участникам эксперимента Макнила и Шерифа, в «темной комнате», где уже сложились социальные нормы, с которыми они, возможно, не согласны.

Полученные данные позволяли с высокой долей уверенности предположить, что этические стандарты поведения инспекторов менялись со сменой места работы и что эти сдвиги можно было объяснить нормами, принятыми у работодателя.

Поведение человека соответствует нормам, принятым в организации-работодателе. Наши результаты позволяют сделать вывод: при смене работы поведение инспекторов меняется стремительно, и они усваивают нормы работодателя почти без временного лага или постепенной адаптации.

Главное достоинство исследования Макнила и Шерифа состоит в том, что оно не только иллюстрирует нашу способность воспринимать самые крайние из норм, но и показывает, насколько прилипчивыми могут быть такие нормы. Попадая в среду, где приемлемо экстремальное или аморальное поведение, человек может перенимать его, даже если раньше ничего подобного себе не позволял. Нельзя сказать, что люди идут на это охотно. За исключением клинических психопатов, которых на свете не так уж много, все мы стремимся придерживаться высоких моральных принципов – они составляют основу нашего самоощущения и идентичности[26 - Aquino, K., & Reed, A. (2002). The self-importance of moral identity. Journal of Personality and Social Psychology, 83 (6), 1423–1440.]. Аморальное поведение разрушает наше представление о самих себе и создает психологический дискомфорт. Для того чтобы описать дискомфорт, который мы испытываем, действуя вопреки собственным убеждениям или ценностям[27 - Festinger, L. (1957). A theory of cognitive dissonance. Stanford, CA: Stanford University.], американский психолог Леон Фестингер ввел термин «когнитивный диссонанс».

На возникающий когнитивный диссонанс бывают две диаметрально противоположные реакции. Первая: диссонанс может способствовать поддержанию изначальных убеждений. Тогда поведение, противоречащее убеждениям и ценностям человека, формирует в нем решимость тщательнее контролировать свои поступки, чтобы в дальнейшем не нарушать собственные прин-ципы[28 - Shermin, S. J., & Gorkin, L. (1980). Attitude bolstering when behaviour is inconsistent with central attitudes. Journal of Experimental Social Psychology, 16 (4), 388–403.]. Вторая: с диссонансом справляются, меняя убеждения и ценности; при этом поведение, которое прежде считали недопустимым или неэтичным, внезапно становится вполне приемлемым. При решении этических дилемм, при выборе между хорошим и плохим именно последняя тактика приводит к нежелательным результатам.

Исследования показывают, что вторая реакция на когнитивный диссонанс чаще всего возникает, когда нас исподволь убеждают поступать вопреки нашим моральным ценностям и мнению. В стандартном научном эксперименте, демонстрирующем подобную тенденцию, участников просят написать эссе или прочитать лекцию на значимую для них тему[29 - Одно из первых исследований роли, которую свобода выбора играет в когнитивном диссонансе, было выполнено группой ученых под руководством Дарвина Линдера. См.: Linder, D. E., Cooper, J., & Jones, E. E. (1967). Decision freedom as a determinant of the role of incentive magnitude in attitude change. Journal of Personality and Social Psychology, 6 (3), 245–254.]. От всех испытуемых требуется выразить мнение, противоположное их собственному, с той только разницей, что одним ставят жесткое условие, а других убеждают – чтобы им казалось, будто они изменили точку зрения сами. Участники второй группы с большей вероятностью изменят мнение на противоположное. Люди обладают удивительной способностью корректировать собственные убеждения и обосновывать поступки или решения, которых изначально не одобряли. Социальные нормы – лишь один из многих механизмов, способствующих этому сдвигу; о других мы еще поговорим на страницах книги[30 - Группа исследователей предложила считать этический диссонанс особой категорией когнитивного диссонанса, которая может проявляться в собственном (специфическом) наборе поведенческих сценариев. См.: Barkan, R., Ayal, S., Gino, F., & Ariely, D. (2012). The pot calling the kettle black: Distancing response to ethical dissonance. Journal of Experimental Psychology: General, 14 (4), 757–773.].

Скандал вокруг валютных опционов в Национальном банке Австралии убедил меня: молодые люди особенно уязвимы и легко усваивают модели не самого нравственного поведения. Как будет рассказано в следующей главе, где исследуется этический выбор в условиях подчинения, крайне редко молодой человек, вышедший на первую работу, способен озаботиться серьезным анализом своих морально-нравственных ценностей. Не имея личного морального компаса, молодые люди в поиске сведений о том, что приемлемо, а что нет, склонны полагаться на так называемый ориентир среды. Как справедливо замечает Майкл Льюис[31 - Майкл Монро Льюис (англ. Michael Monroe Lewis) – американский писатель и финансовый журналист. Автор 13 книг, среди которых такие бестселлеры, как вышедший на русском «Покер лжецов».], говоря о молодых сотрудниках, начинающих карьеру в сфере финансов, это может весьма заметно сказаться на формировании их личности[32 - Lewis, M. (2014). Occupational hazards of working on Wall Street. Bloomberg View, September 24. Приводится по версии от 15 декабря 2015, http://www.bloombergview.com/articles/2014-09-24/occupation-al-hazards-of-working-on-wall-street (http://www.bloombergview.com/articles/2014-09-24/occupation-al-hazards-of-working-on-wall-street)]:

При виде армии юных людей, располагающих практически неограниченным выбором профессий, но стремящихся в финансы, я всегда задаюсь вопросом: что будет с ними дальше? Человек склонен думать, что у него есть «характер», который останется неизменным – независимо от ситуации. На самом деле это не так. Люди очень чувствительны к требованиям окружения, и часто лучшее, что может сделать человек, желающий вести себя определенным образом, – это тщательно выбирать среду, которая затем будет влиять на его характер.

Основные открытия, сделанные по результатам вышеописанных исследований, применимы и для объяснения всех ставших достоянием общественности системных нарушений этических норм. Первое: явный признак неблагополучия – формирование в коллективе дескриптивных норм, противоречащих нормам инъюнктивным и поощряющих неэтичное поведение.

Второе: становясь частью группы, люди начинают себя с нею отождествлять и усваивать принятые в этой группе правила поведения, а затем – находить оправдание таким поступкам, которые раньше сочли бы неэтичными.

И наконец, дескриптивные нормы могут толкать человека на действия, которые сторонний наблюдатель расценит как экстремальные и неприемлемые. Приведу лишь несколько примеров, наглядно иллюстрирующих эти выводы.

В ходе разбирательств по делу о валютных махинациях в НБА обнаружилось, что в банке сложились социальные нормы, поощрявшие избыточный риск и некорректную оценку подлинной стоимости портфеля валютных опционов. Вот что, например, выявило расследование, проведенное аудиторами PricewaterhouseCoopers[33 - PricewaterhouseCoopers (2004, March 12). Investigation into foreign exchange losses at the National Australia Bank. Melbourne, Australia: Author.]:

• Несколько лет трейдеры некорректно указывали доходность и убыточность валютных опционов, используя практику сглаживания[34 - Практика сглаживания – использование методов учета для выравнивания колебаний прибылей и убытков от одного периода к другому. Большинство инструментов сглаживания не являются этичными. Компании используют их потому, что, как правило, инвесторы готовы платить премию за акции с устойчивыми и прогнозируемыми потоками прибыли, в отличие от акций, доходы по которым подвержены колебаниям.].

• Зарегистрированные показатели VaR[35 - VaR (Value at Risk) – стоимостная мера риска, величина убытков, которая с определенной вероятностью не будет превышена.] (риска) демонстрируют, что предельно допустимые уровни систематически нарушались на протяжении всего 2003 года.

• Руководство изо дня в день одобряло многие отклонения от предельно допустимых показателей.

• Неоднократные завышения предельно допустимых показателей игнорировались без сколько-нибудь тщательного расследования; тем более не принимались меры для их снижения.

Инъюнктивные нормы, установленные в банке, вовсе не поддерживали такое поведение – в годовом отчете НБА за 2003 год, в частности, говорится: «Наш образ действий и наши ценности отражают стандарт этичного поведения»[36 - National Australia Bank (NAB). Concise annual report 2003. Приводится по версии от 15 декабря 2015, http://www.nab.com.au/NABGroup/ar-chives/annual-reports/Annual-Report-2003.pdf (http://www.nab.com.au/NABGroup/ar-chives/annual-reports/Annual-Report-2003.pdf)]. Однако, как упоминалось выше, в организации, где дескриптивные нормы не совпадают с предписаниями инъюнктивных, победят, скорее всего, дескриптивные: «как это делается» окажется важнее, чем «как это надо делать».

Скандал вокруг манипуляций ставкой LIBOR[37 - Ставка LIBOR (London Inter Bank Offered Rate) – это параметр, характеризующий средневзвешенную процентную ставку межбанковских кредитов, выдаваемых банками – участниками лондонского межбанковского рынка. Другими словами, это ставка, под которую банки Лондона предоставляют друг другу кредиты с целью выполнения обязательств перед вкладчиками и общего поддержания ликвидности.] был системным нарушением этики. В нем оказались замешаны трейдеры и брокеры, работавшие в нескольких крупнейших мировых финансовых институтах; подтасовкой при установлении процентных ставок они пытались упрочить собственное финансовое положение. В статье журнала The Economist отмечается: сотрудники финансовых корпораций вовсе не считали эти манипуляции чем-то из ряда вон выходящим; они не делали из своих действий секрета и, более того, поощряли друг друга[38 - The rotten heart of finance (2012). The Economist, July 7, 404 (8792), 25–28.]. Вот еще один пример того, как поведение, явно противоречащее инъюнктивной норме и в глазах стороннего наблюдателя немыслимое, принималось за норму и считалось вполне приемлемым в определенной среде.

В стремительно развивающемся скандале с LIBOR показательно, что банковские трейдеры считали жонглирование важнейшими финансовыми показателями делом вполне обыденным: шутили по этому поводу или обменивались маленькими знаками признательности. «С меня кофе», – обещал один из трейдеров в обмен на подгон цифр. «Чувак, я тебе так обязан! Открываю бутылку Bollinger», – писал другой. Один трейдер оставлял себе напоминания в ежедневнике, чтобы не забыть подогнать цифры на следующей неделе. «Попросить сделать 6 млн», – записал он в календаре, как мог бы записать: «Купить молока».

В мире профессиональных велогонщиков допинг в 1990-х и 2000-х годах был настолько обычным делом, что спортсмены не только отдельно отмечали случаи езды без улучшающих результат препаратов, но и создали для описания этих случаев особый жаргон. В книге «Тайные гонки»[39 - Hamilton, T., Coyle, D. The Secret Race: Inside the Hidden World of the Tour de France. – Bantam, 2013.] Тайлер Хэмилтон рассказывает, как в конце 1990-х впервые услышал выражение «ехать паниагуа»[40 - Hamilton, T., & Coyle, D. (2012). The secret race. New York, NY: Bantam Books.].

Примерно тогда же оборот «ехать паниагуа» в первый раз довелось услышать и мне. Иногда странные слова произносились несколько раздраженно, как если бы говорящему пришлось ехать на слишком уж ленивом и упрямом осле: «Я бы пришел быстрее, но я ехал паниагуа». А порой звучало гордо: «Я финишировал в первой тридцатке, и это паниагуа». Выражение оказалось калькой с испанского: «pan y agua» – хлеб и вода. Вывод был очевиден: участие в профессиональных велогонках без препаратов было делом настолько редким, что требовало специального уточнения.

Теперь, вооруженные знаниями о социальных нормах, еще раз посмотрим на Стэнфордский тюремный эксперимент. Это исследование считают самой печальной иллюстрацией того, насколько безнравственно и, более того, аморально может вести себя человек и как, закрепленное в качестве нормы, такое поведение становится естественным даже для душевно здоровых людей. Стэнфордский эксперимент, таким образом, наглядно демонстрирует: среда и обстоятельства, в которых оказывается человек, могут оказывать глубокое негативное воздействие на его поступки и характер.

Стэнфордский тюремный эксперимент

Зацикленность на «паршивой овце» не позволяет брать в расчет всё «стадо» и замечать одну важную вещь: ситуация способна оказывать растлевающее действие – на всех, кто оказался внутри нее[41 - Zimbardo, P. (2007). The Lucifer effect. New York, NY: Random House. [Рус. изд.: Филип Зимбардо. Эффект Люцифера: почему хорошие люди превращаются в злодеев. – М., 2017.]].

    Филип Зимбардо. «Эффект Люцифера»

Из всех психологических экспериментов Стэнфордский тюремный, пожалуй, особенно ярко демонстрирует, насколько сильно влияет на людей среда. В своей книге «Эффект Люцифера» американский социальный психолог Филип Зимбардо, человек, разработавший и поставивший этот эксперимент, пишет[42 - Там же.]:

Стэнфордский эксперимент со всей очевидностью подтвердил: на наш выбор сильно влияет социальная ситуация, в которой мы оказались. Ее влияние на поведение и ментальное состояние индивидов, групп и национальных лидеров глубже, чем мы можем представить. Некоторые ситуации обладают над нами такой властью, что могут подтолкнуть к поступкам, о которых мы раньше и помыслить не могли.

В последнее время этот эксперимент нередко критикуют. В частности, сомнению подвергается методология, использованная Зимбардо, а также интерпретация результатов. Чтобы оценить надежность эксперимента и его выводов, другие ученые – Александр Хаслам и Стивен Райхер – в 2001 году в точности повторили исследование[43 - Haslam, S. A., & Reicher, S. (2006). Stressing the group: Social identity and the unfolding dynamics of responses to stress. Journal of Applied Psychology, 91 (5), 1037–1052.], получившее название «Тюремный эксперимент ВВС» (четыре часовые документальные серии об этом опыте вышли на ВВС в 2002 году). Хаслам и Райхер пришли к выводу, что, хотя отдельные аспекты Стэнфордского тюремного эксперимента спорны, его главные выводы абсолютно обоснованны и надежны[44 - Haslam, S. A., & Reicher, S. (2005). The psychology of tyranny. Scientific American Mind, 16 (3), 44–51.]:

В общем и целом мы согласны с… Зимбардо и другими учеными в том, что тирания – это результат группового процесса, а не индивидуальная патология. Однако мы расходимся в понимании природы этих процессов.

Один из аргументов критиков Стэнфордского эксперимента состоит в том, что не все участники продемонстрировали восприимчивость к нормам, господствующим в социальной среде, хотя в интерпретации результатов об этом не говорилось. Нашлись люди, сумевшие устоять под давлением окружения, не поменяв поведения и не изменив моральным нормам. Такую устойчивость человека к мнению большинства мы можем наблюдать и в жизни.

Одно из Стэнфордского тюремного эксперимента, как и из повторно проведенного 30 лет спустя, следует со всей очевидностью: когда люди полностью солидаризируются с группой, они с очень высокой вероятностью проникаются ее нормами и ценностями – какими бы немыслимыми те ни были – и начинают воспринимать их как свои собственные.

Эксперимент стартовал с обустройства тюрьмы в подвальном этаже факультета психологии Стэнфордского университета. Организаторы не пожалели усилий, добиваясь, чтобы обстановка как можно больше походила на настоящую тюремную. Лаборатории превратили в три маленькие камеры, а двери заменили на черные, со стальными решетками. Тесная складская комнатушка стала одиночкой. В эксперименте участвовали 22 студента-юноши, выбранные из 75 человек, откликнувшихся на газетное объявление, которое приглашало добровольцев принять участие в психологическом исследовании «тюремной жизни». Все пришедшие по объявлению студенты заполнили множество опросников, позволивших организаторам получить данные об их семейной истории, психическом и физическом здоровье, склонности к асоциальному поведению, преступлениям или насилию. В результате было отобрано 22 человека, которые более всего соответствовали представлению о среднестатистической норме.

Затем участникам случайным образом раздали роли тюремщиков и заключенных. Тщательная процедура отбора и последовавшее за ней случайное распределение ролей стали основополагающими принципами организации эксперимента. Тем самым гарантировалось, что участники будут в целом мало чем отличаться от обычных среднестатистических молодых людей и что рисунок их поведения в ходе эксперимента окажется обусловлен ситуацией, в которой они находятся, а не личной предрасположенностью. Как отмечал Филип Зимбардо[45 - Zimbardo, 2007.],

…система отбора гарантировала, что каждый попавший в нашу тюрьму будет нормальным среднестатистическим, насколько возможно здоровым человеком, не замеченным в асоциальном поведении, преступлениях или насилии. Более того: будучи студентами университета, участники эксперимента в целом обладали интеллектом выше среднего, меньше были склонны к предрассудкам и более уверены в своем будущем, чем их не столь образованные сверстники. Затем, с помощью случайного распределения, ключевого для исследования, эти славные парни были произвольно назначены на роли охранников и заключенных. Мы не интересовались, к какой из ролей они склонялись сами. Всё решал случай.

Весь эксперимент – и устройство «тюрьмы», и подготовка «охранников» и «заключенных» – отличался исключительным вниманием к деталям. Испытуемые получали подробные инструкции с описанием того, что от них требуется в отведенной им роли. Охранникам предписывалось участвовать в завершающей фазе строительства тюремного комплекса. В их обязанности входило «поддержание в тюрьме разумного уровня порядка»[46 - Haney, C., Banks, C., & Zimbardo, P. (1973). Interpersonal dynamics in a simulated prison. International Journal of Criminology and Penology, 1, 69–97.], однако категорически запрещались агрессия и применение физических наказаний в отношении заключенных. Экипировка охранников состояла из однотонных рубашек и брюк цвета хаки, свистка, деревянной палки и зеркальных солнцезащитных очков.

Студенты, назначенные на роль заключенных, должны были накануне эксперимента находиться дома. Их «арестовывала» и увозила местная полиция, действуя точно так же, как если бы они были настоящими преступниками. По прибытии в импровизированную тюрьму заключенных раздели, обработали спреем от паразитов и заставили некоторое время голыми дожидаться выдачи обмундирования – балахона с номерами спереди и сзади, резиновых сандалий и шапочки из нейлонового чулка[47 - Шапочка из чулка была призвана скрыть различия в цвете и длине волос. – Примеч. пер.]. На правую щиколотку каждому повесили цепь с замком, которую никогда не снимали. Неудобство, доставляемое этой цепью, должно было служить постоянным напоминанием заключенному, что он находится во враждебной атмосфере тюрьмы. Прежде чем поместить в камеры, всех сфотографировали «для досье». Процедура подготовки – и помещения тюрьмы, и самих участников эксперимента – не только способствовала созданию реалистичной обстановки, но и открывала путь для формирования норм тюремной жизни, связанных с ролями охранников и заключенных.

Развитие ситуации оказалось не только поразительным, но и шокирующим. В течение нескольких часов с момента начала эксперимента охранники, которым было запрещено прибегать к физическим наказаниям и проявлять агрессию, стали демонстрировать весьма изощренные формы жестокости. Такие виды досуга заключенных, как чтение или кино, очень скоро были отменены, а простейшие права (например, спать, разговаривать с другими заключенными, ходить в туалет или есть) превратились в привилегии, которые узники должны были заслужить. Заключенных непрерывно сгоняли на построения, во время которых заставляли наизусть декламировать правила, а иногда публично унижать друг друга. Охранники вжились в свои роли так быстро, а трансформация произошла столь естественно, что позже, по окончании эксперимента, многие из них были просто потрясены, анализируя собственное поведение. Один из охранников заметил[48 - Zimbardo, 2007.]:

Я поразился самому себе… Я заставлял их обзывать друг друга, мыть туалеты голыми руками. Я буквально видел в заключенных «скотов» и считал, что с ними надо держать ухо востро – иначе что-нибудь натворят.

Из-за принудительного лишения сна, оскорблений и необходимости добиваться простейших вещей как привилегий узники стали падать духом. Вначале люди были удивлены тем, как с ними обращались, тем, что нарушали их личные границы, затем попытались взбунтоваться. Когда коллективное действие потерпело неудачу, единение сменилось отчужденностью, узники стали безучастны к происходящему и охотно унижали друг друга, когда этого требовали охранники. Пятеро были «освобождены» в первые же несколько дней, потому что у них появились признаки острой тревоги и депрессии. Как было отмечено выше, участников исследования отбирали и отводили им роли произвольно – так, чтобы между жизненными обстоятельствами и психологическим профилем студентов, становившихся охранниками и заключенными, было как можно меньше различий. Но через несколько дней после начала эксперимента различия между двумя группами стали разительными. Эксперимент, рассчитанный на две недели, пришлось закончить досрочно – через шесть дней: ситуация ухудшалась стремительно.