Колея к ржавому солнцу

Тим тихо свистнул и позвал:

– Севка!

Лайка, предусмотрительно переставшая выть и убравшаяся с глаз долой, как только из дома вышла бабушка, теперь снова появилась в поле зрения и, перепрыгнув через невысокий забор, подбежала к мальчику. Виляя хвостом, обнюхала его руки без варежек, присела рядом, широко зевнула и клацнула компостером челюстей. Тим улыбнулся, вспомнив, как прошлым летом Севка так же угрожающе щелкал зубами, догоняя двух отбившихся от экскурсии и заблудившихся в их поселке подвыпивших финнов. Финны убегали и смешно орали друг другу:

– Суси! Суси! (Волк! Волк!)

А Тим бежал за ними и, хихикая, подзуживал:

– Суси! Карху! (Медведь!) Ленин!

В свои тринадцать он неплохо знал английский (уроки в школе и скаченные через торренты нерусифицированные компьютерные программы, в которых приходилось самостоятельно разбираться), поэтому, догнав финнов, крикнул им:

– Донт вори! Итс э дог! Нот волф, нот крокодайл! (Не бойтесь! Это собака! А не волк и не крокодил!)

Финны остановились и засмеялись друг над другом. Тим с ними разговорился. Оказалось, что у одного из них, Ярри, когда эта территория еще принадлежала Финляндии, жил здесь отец. Болтая о том о сем, они втроем пошли искать место, на котором раньше, до войны, стоял дом отца Ярри. Заросший крапивой фундамент нашли на берегу залива. Ярри сокрушенно покачал головой, сфотографировал это место на телефон, потом угостил Тима едкими лакричными конфетами. Написал на листке бумаги свой адрес в Финляндии, пригласив приезжать в гости к нему и двум его сыновьям, одного из которых звали, кстати, Тиимо. Тим проводил новых знакомых до центра города, где их поджидал туристический автобус, но в гости так и не собрался, хоть Ярри с сыновьями жил всего в сорока километрах от границы. У них с бабушкой, тянувших на одну ее пенсию, денег на заграничные поездки не было.

– Ну что, Лисапед? – потрепал Тим лайку по большой голове.

Та задрала морду, посмотрела умными блестящими глазами и вдруг, отступив на три шага от мальчика, громко завыла, на этот раз не на луну, а прямо на него. «Что с ней такое?» Тим легонько шуганул рукой уставившуюся на него собаку:

– Дурак! А ну, давай домой!

Севка понял свою оплошность и, виновато оглядываясь на мальчика, выбежал со двора через приоткрытую калитку.

Тим немного постоял, размышляя, чем заняться. Уроки подождут.

А вот баню в конце недели никто не отменит, дров мало, надо наколоть еще. Так почему не сейчас? Тем более что все семнадцать градусов ниже нуля вражескими лазутчиками прокрались ему под одежду, и надо было как-то согреться.

Он отпер темный сарай, выкатил из него десяток толстых поленьев, прямо в дверях, чтобы не таскать далеко, установил плаху и, кряхтя, водрузил на нее первого деревянного здоровяка.

Тим поднимал тяжелый колун, аккуратно тюкал его лезвием в середину полена. Потом брался за еще более тяжелую кувалду с ржавым набалдашником и с размаха бил ею по обуху. Отзываясь лагерным звоном в зимнем студеном воздухе, лезвие колуна с каждым ударом уходило все глубже и глубже в сухое дерево, пока полено наконец не раскалывалось пополам. С получившимися половинами все повторялось, а вот уже четвертинки Тим мог колоть без всяких ухищрений, если, конечно, не попадалось какого-нибудь подлого сучка.

В любом случае, это было нелегкое занятие для мальчишки среднего школьного возраста и ничуть не мощной комплекции.

Пару раз Тим брал тайм-аут. Отдыхал, привалившись к косяку сарая, чувствуя, как испаряется с разгоряченного лица пот. Сделав рот буквой «О», курил невидимую сигару, поджигая ее такой же невидимой зажигалкой. Зажав сигару между большим и указательным пальцами, отводил их в сторону и выдыхал изо рта в морозный воздух клубы пара. Сигара была кубинской, вроде тех, что постоянно курил генерал из фильма про уехавших на охоту пьяниц. И Тим мог бы ее курить весь день – не то что другие ребята. Наверняка бы свалились от двух затяжек.

Быстро темнело. Луна, колобком укатившаяся в сторону залива, стала резче в своих очертаниях.

Забитые молочной кислотой мышцы предплечий, плеч и спины словно скидывали усталость в мелкую моторику забывших про сигару пальцев правой руки, вертевших из стороны в сторону нижнюю пуговицу на бушлате. Бушлат был поношенным, с застиранным камуфляжным рисунком и наверняка краденным. Полина Ивановна по случаю купила его у двух опасливо озирающихся по сторонам «срочников», болтавшихся на подходах к городскому рынку. Тим повел ноющими плечами, оторвался от мерзлого дверного косяка, взгромоздил одно из двух оставшихся поленьев на плаху и снова взялся за колун.

Тут он и увидел Дядю Степу.

Настоящее его имя было Юрий Владимирович, но за высокий рост и должность участкового поселка называли Дядей Степой. Некоторые поселковые, по каким-либо причинам обиженные на Дядю Степу, предпочитали звать его Полицаем (из-за немецкой фамилии Шейфер) или Иудой (эти считали, что фамилия еврейская). Дядя Степа был, впрочем, нормальным русским мужиком – справедливым, не злым и заявлявшим, что правильных милиционеров за все времена было только два, да и то в кино: капитан Жеглов и капитан Глухарев. Выпивал он, если верить его словам, только в свои законные выходные. И получалось, что плавающих выходных в весьма гибком графике Дяди Степы гораздо больше, чем рабочих дней. Прямо какой-то календарь майя.

Но сейчас, кажется, Дядя Степа был трезвым. Он вошел во двор, посмотрел на неосвещенные окна дома, пожал плечами.

– Никого нет, что ли? – спросил сам у себя низким прокуренным голосом.

Тима, стоявшего в темном дверном проеме сарая метрах в семи от него, участковый не увидел. Неудивительно.

И дело тут даже не в сумерках. Незаметка – он и есть незаметка.

Дядя Степа, видимо, разглядел, что навесного замка на дверях дома нет, прокашлялся и шагнул вверх по лестнице из трех ступенек. Гулко постучал в дверь и громко произнес:

– Хозяева?!

Подождал немного, прислушиваясь, постучал снова. Потянул на себя скрипнувшую дверь, не входя в дом, сказал в его темное нутро:

– Эй! Есть кто дома?

– Я здесь, Дядя Степа! – от сарая подал голос Тим.

Участковый вздрогнул, обернулся. Увидел мальчишку и проговорил:

– Тимоха? А я тебя и не заметил!

Он спустился с крыльца, подошел. По тому, что он старательно дышал через нос, Тим заключил, что Дядя Степа появился здесь все-таки в свой «выходной».

– А Ивановна где?

Говорил он немного в сторону и вниз, будто в чем-то провинился перед Тимом. Мальчику от этого стало смешно. Он пожал плечами и ответил:

– В магазин ушла. Скоро вернется.

Дядя Степа помолчал, нависая над мальчишкой, засопел. Его следующие слова показались Тиму ледяными рыбинами, грузно шлепнувшимися на лед.

– Тут это… Брата твоего нашли, Тимоха… В больничку отвезли. Но врачи говорят, что… – он покачал головой и через короткую паузу сказал: – Кончится он скоро… Вот так вот бывает…

И обернулся, услышав, как за спиной коротко вскрикнула Полина Ивановна.

* * *

Пока они с бабушкой добрались до больницы, стемнело окончательно. Приземистое здание ЦРБ напомнило Тиму школу, какой пустынной и заброшенной та бывает в июле, в середине летних каникул. Изнутри больница выглядела все-таки больницей с той лишь поправкой, что это – последнее медучреждение на планете, где свирепствует смертоносный вирус. Все в ней было тусклым и будто запыленным, даже персонал.

Молодой уставшей девушке за стойкой приемного покоя, по мнению Тима, больше хотелось разгуливать по глянцевым страницам в винтажных одеяниях, чем сидеть на круглосуточном посту в голубой медицинской спецодежде, поэтому она выбрала третий, компромиссный вариант – увлеченно тыкала пальцами в экран смартфона.

– Здравствуйте. Мы – родственники Пильщикова, – тихо произнесла бабушка.

– А? – оторвалась медсестра от смартфона.

– Родственники Пильщикова, – повторила бабушка. – Его к вам сегодня доставили.

– Часы посещений закончились, – пожала плечами медсестра, косясь на квакнувший сообщением телефон.

Полина Ивановна растерянно оглянулась на внука, потом – на двух ко всему безразличных больных, сидящих на кушетках вдоль стены, как увядшие цветы в горшках на подоконнике, куда редко заглядывает солнце.

– Да мы знаем, – пришел на помощь бабушке Тим.