Угличское дело

– Желаю.

– Так давай.

– Давай да.

Мишка Качалов, курносый с оспяными круглыми щеками, стоймя стоял. Не сомневался. Но и Волохов не на полбе с забалтыком возрос.

– Только без деда Федора Акундинова сына Телепня. Он на свадьбе государя нашего Ивана Васильевича с Марией Темрюковной царской утиркой ведал. Это боярская справа, а мы не воеводства делим, а кто помяса полезет из грязищи доставать.

– Лады. – быстро согласился Мишка. – Без дедушки. Без Федора Акундинова сына.

Волохов замешкался. Что-то быстро Мишка согласился. Задумал чего?. Или как обычно? Думает, что думает. Волохов выбрал второе.

– Ты чего не знаешь, что богоспасаемая матерь моя, боярыня почтенная Волохова Василиса мамка царевича Дмитрия. Сама царица Ирина ее поставила. Куда уж больше чин. Наш чин ничем не перебьешь. Не было в вашем семействе такого чина окромя дедушки-неждана. Выше третьего дьяка в Разрядном приказе не прыгали.

Качалов молчал. Хитро посмеивался.

– И что? – спросил Волохов. – Чем перебивать будешь? Какой теткой? Каким дядькой?

– Мне и моего чина достанет.

– Как так?

– А вот как....Я подъячий. Человек государев. Ты на дворе Нагих обретаешься, как и матерь твоя достопочтенная. Хотя у нас кормишься.

– Углич – удел царевича Дмитрия и я в своей силе. – не сдавался Волохов.

Мишка ощерился. Показал зубной вдовий тын.

– Надо дьяку Михайле Битяговскому передать как ты. Вот прямо здесь на этом самом камне крамолу чинишь на государя.

– Это как это…

– А так это… Государя с Нагими равняешь.

– Чего ж с государем....С Битяговским.

– Ну – свистнул с удивлением Мишка.– Вот чумной. Пока батогами бит, а теперь и Лобного места добиваешься.

– Да чего ты городишь. Чего городишь то.– вскочил Волохов. Он испуганно оглядывался на многочисленных свидетелей его неосторожных речей. Все елки слышали. Все шишки запомнили. Колобов свое тарахтел.

– По твоему. Дьяк своевычно действует? Он слово и дело государево, а значит и я раз его подъячий. Так что же это выходит брат, Осипе? Ты своих князей через себя со мной, а значит, с государем московским и всея всеясности равняешь?

Волохов заморгал усиленно и неправдоподобно. Ему показалось, что вокруг пухлой мишкиной фигуры появилось чудесное свечение.

– Сымай сапоги, Осип.– посоветовал Мишка.– А лучше совсем голяком, как перед теткой Забелихой бегал.

– Я такой же подъячий как и ты. – огрызнулся, не сдаваясь Волохов. Но у Мишки сегодня все стыковалось.

– А Битяговскому кто по утрам чашу помойную от всего подъячества подносит?

Плевался Волохов, но сапоги начал снимать. Крикнул в последней надежде.

– Андрюх! Если не сдох. Пожрать хочешь? Баранья лопатка есть.

Земляной ком разрушился. Появилась кудлатая голова и тонко по-комариному пискнула.

– Покажь.

– Вот ты…Вылазь говорю.

Не было у них бараньей лопатки. Ничего у них не было. Кроме себя да сурового приказа. Мишка Качалов выручил. Подобрал с земли какую-то палку рогатую. Помахал ей перед своим носом и носом помяса. Пока отдаленным носом. Этого хватило. Полез Андрюха обратно. Чисто медведь из берлоги. Выбрался на берег, покрытый зеленой паутиной травы. Перемазанный. Страшный. Жалкий. Глаза безумные и обреченные.

– Давайте.

– Сади его. – сказал Мишка.

– Сам сади. У меня седло дареное.

– Так че? Пожрать не дадите? – влез в разговор помяс.

– Вот закавыка. – пожаловался Мишка – И не двинешь ему как следует. Измажешься.

Осип порыскал в седельных сумках и нашел у Мишки сухари и флягу . Бросил Андрюхе.

– Смотри флягу не сожри.

Помяс не ел и не пил. Сухари и кислое слабое разведенное винцо словно вдохнул в себя. Качалов и Волохов и глазом моргнуть не успели.

– И чего бегал? – спрашивал Осип.– Где ты еще винцом разживешься.

Помяс не ответил. Вытянулся на земле. Закрыл глаза. На лице его худом и плоском блестела безмятежная улыбка. Мишка и Осип соорудили люльку из двух раззеленевшихся сосенок. Положили в нее сонного помяса и крепко привязали, чтобы не потерять по дороге. Снова поместничали лениво и отправились в путь. Впереди довольный Волохов, позади добрый Мишка Качалов. К его седлу была привязана самодельная люлька, а в ней помяс в запойном от голодухи сне. У Брусенной избы были после полудня. Въехали в низкие ворота и прочертили две глубокие полосы в речном слежавшемся песке двора. Остановились прямо возле широкого бревенчатого крыльца с резными потемневшими перилами. Битяговский сошел вниз. У него были квадратные плечи, округлый живот крепкий как грецкий орех и седая перченая борода такая плотная, что напоминала шкуру старого волка.

– Кажись, сдох? – сказал Битяговский, оглядывая люльку.

– Не…Это не…-ответил Волохов. – Мишка придушил немного.

– Когда это? – удивился от неоправданной лжи Качалов. Дьяк не услышал. Он скомкал маленькое лицо Молчанова широкой ладонью.

– Ты чего это, Андрюх? А? Куда бежать собрался?

Еле ворочая сплющенными в трубочку губами, Молчанов промычал.

– В Москву.

– В Москву. – протянул Битяговский. – Так совсем не понимаю. Я ж тебя туда и сам направлю. Лошадка тебя повезет. Сначала телегу, а потом тебя на аркане. Не понимает народ своей благости.

Молчанов заверещал.