Гридень 2. Поиск пути

Это свидетельствовало, что не так давно дома были жилыми и население убежало вот только что. О подобном обстоятельстве говорили и кострища снаружи домов, которые не просто тлели, а некоторые головенки вовсе не успели догореть и выдавали пламя.

Свое внимание я почти сразу обратил еще и на то, что в деревне имелись хозяйственные постройки, явно предназначенные для животных. Но самого скота, или хоть какого подсвинка, видно не было. Вот только следы их пребывания приходилось обходить, словно противопехотные мины.

– Где скотина, в лес увели? – спросил я у Крати.

– Не найдешь их полусотник, убьешь меня, но не найдешь. Это наша жизнь, моих внуков, семьи младшего сына и всех соплеменников, – решительно отвечал старик.

Да, он настроен на то, что его убьют, вызвался сам на переговоры. И я частью понимаю Крати. Если я сейчас заберу всю скотину, то понятно же, что деревня с голоду умрет. Но и он должен понимать. Если я озабочусь поиском беглецов, то крови будет очень много.

– А почему вы не ушли вовсе? Я же знаю, что твои соплеменники многие бежали еще лет пятьдесят назад, – спросил я, когда мы подходили к наиболее большому и длинному дому, который располагался в центре деревни.

– К кому не пойди, везде последнее снимают и голодать приходится, дети гибнут. Думаешь, что черемисы своего не берут? Они наши соплеменники, но такие, что, может и лучше от топора русича умереть. Да и бегут туда многие, уже и земли-то нет свободной в тех краях, а мы привыкшие к этой землице, она вельми добрая. Так что везде худо, куда не пойди, любой переход – это половина рода к праотцам уйдет, – обреченно говорил Крати.

Не сказать, что я, вдруг, воспылал милосердием, состраданием. Время такое, что чужая жизнь, не своего, не православного, мало чего стоит, если только не приходится ее забирать с опасностью лишиться собственной. Все же сила всегда в почете, она заставляет уважать. Да и сами христиане с азартом друг друга убивают.

Так что я слушал старика, а сердце было на месте, душа вовсе не рыдала. Тем более, что я, осознав сколько много земли вокруг и что она не обрабатывается и наполовину, не собирался убивать, выгонять этих людей. Даже холопить не хочется. Зачем, если они будут готовы работать и без того, чтобы быть рабами? А не захотят работать, так больше ресурсов потрачу на принуждение и охрану, чем заработаю.

– Пришли. Это мой дом и дом моего рода, – сказал Крати, указывая на большое строение, выделявшееся от иных не качеством сруба, или крыши, а лишь размерами.

Я знал, как примерно выглядели жилища тех, кого называли викингами. Это были длинные дома с множеством очагов. Такая вот армейская палатка на целый взвод. Это строение было очень похоже на такое жилье. Тут проживала не одна и даже не две семьи, а и по пять и по десять. Общежитие, где даже зонирование комнат условно, на глаз. Пришло в молодую, бурлящими гормонами, голову понимание, что тут должно быть очень свободные нравы. Супружеский долг же приходится исполнять в присутствии чуть ли не всего рода. Зато опытные, наверное, ото всех услышишь совет, так профессионалом станешь.

– Скажи, молодой дружинный полусотник, а как ты хотел, чтобы мы поступили? Мой род? – спросил Крати, когда я присел за длинный стол внутри жилища.

Мы со старостой были вдвоем. Остальные мои сопровождающие остались снаружи и взяли дом под охрану. Можно было всякого ожидать. Лучше готовиться к неприятностям и не получить их, чем получить, не будучи готовым.

– Мне нужны те, кто будет работать. Отбирать последнее не стану, сам собираюсь покупать и зерно и скотину. Защита людей от меня, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

– Добро стелешь, как только спать будет. Не жестко ли? – спросил Крати.

– А то вы на перинах спите, – рассмеялся я.

– И то верно, – усмехнулся старик.

– Теперь давай по делу… – сказал я и позвал Спиридона.

У дьячка, ставшего уже пресвитером, было три листа пергамента. Я купил этот материал еще в Киеве. Ну не могу я без хоть каких обязательств на бумаге… на пергаменте. Вот на нем и будут записаны наши обязательства. Крати не был грамотным, но утверждал, что его сын умеет читать на русском языке.

Ничего особенного в ряде, то есть договоре, я не прописывал. Но, что главное, – земля моя и точка. Если бы с первым пунктом старик был не согласен, то не стали бы тратить дорогие чернила, как и космически дорогой пергамент. А в остальном…

– Выходит так, полусотник, что мы имеем свои наделы земли? На семью по десять десятин… знать бы еще сколько это… ну да ладно. А ты будешь иметь триста или более того десятин. Три дня в седмицу мы будем все работать у тебя на полях, остальное время, у себя, как вздумается? – подводил итог переговорам Крати.

Да, я сразу захотел создавать хозяйство по принципу фольварка, как это было сделано в иной реальности в Великом княжестве Литовском в 1557 году. Тогда потребность производить хлеб на продажу потребовала перестройки хозяйства. Я так же собираюсь продавать хлеб, как и выстраивать товарно-денежные отношения.

Прекрасно понимаю, что в таком подходе необходимо преодоление и мировоззрения, но главнее – это урожайность. Если будет плохо родить то, что мы посеем, то придется переходить, как и все остальные, на натуральный оброк.

– Как тут леса? Кормиться с них можно? – спросил я, временно меняя тему.

– Ушел зверь, но иногда какую козу или лося подстрелить можно. Хозяин-медведь есть, птица, но немного. Еще лет десять назад, так с охоты можно было хорошо кормиться, – отвечал Крати, причитая старчески про золотые времена былого.

– Мне нужно переписать всех людей, кто что умеет, кто плотничает, а кто и железом работает. Кузнец есть тут? – вновь вернулся я к предметному разговору.

Я старался раскачать старика на откровенность, используя прием резкой смены разговора и сочувствия, участия и внимания. Вот сказал Крати, что мало зверя, я посочувствовал, а когда он проникся моим сентиментализмом, я вновь озадачил старика проблемой. Получается, что подсознательно, он должен мне за сочувствие и более спокойно примет требования.

– Нет, у нас кузнеца более нет. Асан-малый только еще что-то умеет, его отец был кузнецом, но он нынче сирота, сам только льет из болотной руды, а ковать не выходит. Может, потому, что и наковальни нет да молотов, – сообщал Крати.