Добрые вещи

– Да заткнитесь же уже, наконец.

И покатится по старой школьной рекреации оглушительная тишина. Конфуза. Недоумения. Стыда.

А потом несколько других отцов, не сдержав возмущения, поддержат точку зрения рудоведа. Многие. Но не его собственная жена. Которая будет хлопать глазами рядом. В надежде провалиться под пол. Почему-то.

Шутка ли. В современности понять, кому нужна эта математика с литературой, когда есть пилинг с эфлоражем.

Я никогда не был на Афоне и не держал свечей в чужих покоях. Так складывалось. И продолжает.

Всегда проще не ощущать катастрофы. Старцы говорили, что в последние времена остаться порядочным человеком сложнее, чем в первые века пострадать за Христа. Тогда люди явно ощущали помощь Бога, а теперь они чувствует себя богооставленными.

Одно могу сказать определенно. Вопреки всему. Кое-где. Остались еще жены, готовые стоять за свою половину до конца.

Горбуша

Хуже нет навязчивых идей. Потому как они не лечатся логикой и здравым смыслом. Что не предпринимай, все равно в голове чешутся, словно пойманная изнутри заноза.

Я давно понял, что в такие моменты не стоит взывать к разуму. Увещевать и вразумлять. Надо мириться, что такова данность и пускать все на самотек.

Отец услышал от приятеля по кличке Рыжий, что где-то на «Маяке» есть чудесный киоск, в котором продают продукты почти даром. Товарищ, болевший раком, был натурой весьма прижимистой. И в этом ключе мог быть экспертом по части выгоды. Раз сказал, значит надо эту торговую точку непременно найти.

– Во мне теперь столько химии, что мощи мои будут мироточить, – шутил соратник, отчего на его высохшем лице проступало еще больше морщинок.

– Скорее фонить будут, – поддерживал его мысль, чтобы не обижать человека.

У меня было доброе отношение к другу отца. Может быть от того, что все остальные обитатели околотка его возраста давно уже переехали на улицу Тихую. Там, под крестами и полумесяцами городского кладбища давно было многолюднее, чем здесь. Среди ветшающих подворотен почти покинутого города.

А еще Рыжий однажды принес болгарку. Когда у отца рухнула крыша, и я мучил новые стропила своим лобзиком.

– На, вот этим быстрее будет.

– Так тут двенадцать тысяч оборотов. Кто же дерево этим пилит?

– Не бойся, пробуй. Тут как раз диск с циркулярки стоит.

И дело пошло куда быстрее. Я думал, пожгу сейчас все. А оказывается, работает. Мы с братом управились в день и смастерили вечный настил, чем изрядно удивили всех свидетелей мероприятия.

Отец собрал пакеты, скомкал их в один ком и сунул в карман тулупа.

– Поехали. Возьмем дешевой горбуши, фруктов. Мне Володька схему нарисовал.

Батя ухватился за ручку задней двери, но автомобильный замок не поддался.

– Эх, – пришлось обходить багажник, – Как это не открывается?

Были годы, когда не стало деда, и моя бабка не могла совладать с сыновьями, потерявшими берега. Она прятала их башмаки, чтобы те не ходили по друзьям. Младший, уже покойный, оставался дома, обиженный на всех. А батяня умудрялся в окно выпрыгивать, хотя высота здесь была более двух метров. И мотался по центральной улице в поисках приключений.

Рассказывал, что однажды его, уже достаточно принявшего, остановила милиция. Хотели забрать в кутузку на отрезвление, но тот урезонивал:

– Смотри, сержант. Забираешь, а я заявление пишу, что ты мои башмаки украл. Никто ведь не поверит, что я в одних носках по улице ходил.

Вот такой был еще советский креатив.

А теперь – ручку одолеть не в силах. Сажаю в салон, жду, когда втянет ногу, усядется. Все. Можно ехать.

Завожу двигатель, посматривая на приборы. На днях пришлось делать генератор. И теперь уже страх, что опять подведет. Но все нормально. Тревожных огней не загорается. Штатно. Трогаемся.

– Батянь, расскажи про деда, что помнишь.

– Да что тебе рассказывать? – Вздыхает, потому что тему эту я поднимаю не первый раз, – Все я тебе уже сообщил, что знал. У прадеда было оружие именное – шашка и винтовка.

– Ты в руках его держал?

– Нет, уже не держал. Получилось так, что отцу было десять лет. Он взял эту винтовку просто играть. Она заряжена. Выстрелил. И над бабкой сантиметрах в десяти пуля прошла. Бабка схватила все это оружие и в музей отнесла. А отца отдала сыном полка. Была раньше такая форма воспитания, как сейчас кадеты. Вот так он воспитанником стал. Учился в школе. Вот на следующей улице.

Батя выбрасывает руку в пролет между передними сиденьями.

– Ага. Это угол Советской и Володарского.

– Да. Вот здесь, кажется. Кончил с золотой медалью. Но тогда медалей не давали. Отличником, короче, закончил школу. Не мог отвлекаться от учебы. Жесткая система. И самоподготовка. В школе занятия. Все.

– Так, ты одновременно командуй, куда ехать. Я ведь дороги не знаю.

– На «Маяк» не знаешь. Троллейбусных проводов держись. Не промахнешься. Как по «двойке» надо ехать.

– Сейчас поворачивать, или нет?

– На следующей.

– А, это Комсомольская. Так, а бабка, ну, отдала. Бабка, это имеется в виду кто?

– Моя бабка.

– Понятно. Ну, чего еще помнишь, рассказывай.

– Больше ничего я не помню. Я не особенно расспрашивал. В основном. И отец, наверное, вспоминать не хотел. Она закончила институт благородных девиц. Бабка. Образованная женщина была. Только единственное знаю, что она, бабка моя, матери моей сказала: «Я, – говорит, – мужа своего не любила». Вот это все, что я знаю. И моя мать тоже самое сказала про моего отца. «Я его не любила». И я сдохну, мать твоя скажет: «Я не любила твоего отца». Они все так говорят. У нас на переулке генерал жил. В шестидесятые руководил военным училищем. Говорят, что перед смертью позвал свою жену, попросил наклониться поближе. Слаб был, не вставал уже. Та пришла к нему. Он ей кулачищем в глаз. Бах. И умер. Весь околоток сдержать смеха не мог. Как она потом за гробом шла с перекореженным лицом. Видимо, мужика в течение жизни так доводила, что у него перед смертью только одна мечта осталась.

– Веселая у нас с тобой беседа выходит. Очень мужская.

– Да, у тебя-то как в семье?

– Как и у предков. Аналогично. Тоже врезать иногда тянет. Чтобы не забывала.

– Плохо. Дед вот бабке однажды трепку устроил. Та его на пятнадцать суток определила. На принудительные работы. Я еще ребенком был. Идем с матерью, а отец и еще человек двадцать дорогу подметают под присмотром милиционера. Мать папирос купила, чтобы я отцу передал. А тот не берет. Гордый.

– Да уж… Дальше давай. Дед воспитанником закончил школу. Ладно. Где он с бабушкой познакомился?

– Не знаю. Где-то в деревне. В Александровке. Как он там оказался – не знаю. Он солдатом был. Служил почти семь лет срочную службу. После войны. Мать сказала: «Я вышла за него замуж, потому что очень хотела в город». А любила мать директора школы своего. Это уже улица Шевченко, я так понял.