Memento Finis: Демон Храма

– Вообще он не любит, когда в его отсутствие заходят в комнату. Он тебе сам потом покажет свою библиотеку. Это предмет его особой гордости, – сказала Карина, закрыв дверь.

Мы расположились в гостиной за круглым столом. Я открыл бутылку вина, Карина принесла свой пирог. Это был чудесный штрудель из вишни и яблок. Карина, только чуть-чуть пригубив вина, налила себе чаю и с большим волнением смотрела, как я пробую пирог.

– Тебе нравится? – смущённо спросила она, наблюдая, как я, проглотив один немаленький кусочек штруделя, сразу же принялся за второй.

Я поспешно кивнул, потому что, заняв свой рот куском пирога, не мог ничего сказать. Пирог действительно был очень вкусным, и я, отвыкший от домашней кухни, с огромным удовольствием сметал со стола кусок за куском этого чудного кулинарного творения. Улыбающаяся Карина сидела с чашкой чая напротив и смотрела, как я ел её пирог. Мне казалось, она была счастлива. Не знаю уж почему, но женщины обычно с огромным волнением и удовольствием смотрят на то, как их любимые мужчины едят блюда, приготовленные ими, особенно если это происходит в первый раз. И в этот момент самой высокой наградой и лучшей оценкой их труда со стороны мужчины будет признание того, что еда была действительно вкусной. Для женщины это признание есть маленькое торжество в невидимом процессе завоевания любимого человека, которое создаёт гармонию и радость отношений. Загадочная женская душа. А может, и нет здесь ничего загадочного, и всё это естественно и просто, а так оно есть, потому что и должно быть так. А в этой простоте и кроется настоящее человеческое счастье.

Я остановил свою прыть в уничтожении штруделя только тогда, когда от него осталась примерно треть.

– Может, ещё? – спросила Карина.

– Уже не могу, – ответил я, допивая чай и виновато оглядывая результаты своего набега. – Я и так практически всё съел, не оставив ничего ни тебе, ни отчиму.

Карина рассмеялась.

– Я сделаю ещё один пирог. Тебе ведь действительно он понравился? – спросила она, желая услышать моё непритворное «да».

– Конечно, – абсолютно искренне сказал я, целуя Карину.

В дверь позвонили.

– А вот и Сергеич пришёл! – воскликнула Карина, бросившись в коридор открывать дверь.

Через несколько секунд в гостиную вошёл среднего роста худой сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Это был отчим Карины. Фисташкового цвета костюм, серые волосы с заметной сединой, немного резкие, угловатые движения. Он заинтересованно оглядел меня сквозь толстые линзы своих очков в роговой оправе.

– Евгений Сергеевич, – представился он, протягивая мне ладонь, и улыбнулся. – А вы, значит, и есть та таинственная подружка… Очень рад, очень рад, – изучающе разглядывая меня, повторил он и присел за стол.

Мы познакомились. Евгений Сергеевич Станкевич показался мне на редкость добродушным, весёлым и открытым человеком. Он был филологом, специалистом по французскому и немецкому языкам, и преподавал сразу в нескольких университетах. Узнав, что я историк по образованию и пишу диссертацию, эмоциональный и чрезвычайно общительный Станкевич сразу бросился обсуждать тему моей кандидатской работы. С удовольствием поглощая остатки штруделя, не менее увлечённо он обсуждал проблемы средневековой ментальности, иногда соглашался со мной, но чаще мягко, но твёрдо поправлял меня и высказывал особое мнение. Последнее происходило так просто, незаметно и по-доброму, что я не хотел и не мог устраивать абсолютно ненужную полемику, лениво соглашаясь или, скорее, делая вид, что соглашаюсь, с доводами Станкевича. Тем не менее я не мог не оценить то, что отчим Карины был очень начитанным и образованным человеком и мог с лёгкостью высокого интеллектуала поддерживать игру мыслями и знаниями даже на чужом поле.

В то время как двое мужчин за бокалом вина обсуждали такие далёкие и такие отвлечённые темы, Карина с улыбкой молча наблюдала со стороны за нашим разговором. Я осторожно следил за ней. Казалось, она была здесь с нами, но в то же время где-то далеко – в мечтах, грёзах, может, в будущем. Взгляд её голубых глаз был задумчив и спокоен.

– Кстати, Руслан, – вдруг заметил Станкевич, – раз уж вы интересуетесь историей средневековой Европы, я хочу показать вам одну любопытнейшую книгу. Она вас должна заинтересовать, – сказал Станкевич, допивая свой бокал вина. – Пойдемте ко мне в кабинет.

Я вновь оказался в комнате отчима Карины. Небольшая комната была практически полностью заставлена книжными шкафами до потолка. Книги лежали и на диване, на столе, на подоконнике. Без сомнения, Станкевич был большой библиофил, и библиотека составляла для него особый предмет гордости. Он стал лихорадочно искать книгу какого-то французского автора, фамилию которого я не запомнил и творение которого Станкевич хотел мне обязательно порекомендовать. Когда он рылся в стопке книг на подоконнике, я с интересом рассматривал содержимое его книжных шкафов. Тут было всё. Классическая художественная литература в многотомных изданиях, современные авторы в мягком переплёте, книги по филологии и языкознанию, гуманитарная научная литература, энциклопедические словари и даже технические пособия. О многих книгах я знал, некоторые я читал, но большинство я видел впервые. С любопытством изучая корешки изданий, я вдруг натолкнулся на знакомое название. «Рыцари Храма»… Автоматически вытащив книгу, я стал её с любопытством рассматривать. То самое редкое издание, только без грифа для служебного пользования и штампа библиотеки.

– Руслан, никак не могу найти эту забавнейшую книжку. Но обещаю завтра же провести у себя ревизию и всё-таки откопать её… – Станкевич наконец отвлёкся от стопок своих книг на столе и посмотрел на меня. – Вижу профессиональный подход настоящего историка, – заметил он, увидев в моих руках книгу. – Очень редкая книжка, не во всех научных библиотеках она есть.

– Всего несколько дней назад мне пришлось это узнать, – ответил я. – Я с трудом её нашёл.

– Интересуетесь историей тамплиеров?

– Стал интересоваться. В последнее время.

– Любопытнейший исторический сюжет и великая тайна. Хоть в истории и много таких странных страниц, но орден Храма всегда остаётся особой темой.

– Приятно удивлён, что такая редкая книжка есть у вас.

– Ну, этому удивляться надо меньше всего.

Я с интересом посмотрел на Станкевича.

– Автор этой книги был моим хорошим знакомым.

– Вы говорите об Андрееве? – неуверенно спросил я.

– Нет, этот напыщенный академик не написал в этой книге ни одной страницы. Эта ужасная традиция использования научным руководителем своего положения!.. Я говорю о Полуянове.

– Вы были с ним знакомы?! – с удивлением воскликнул я.

– Да, мы даже были дружны в молодости, – сказал Станкевич, обратив внимание на мою живую реакцию, и добавил: – Он был отцом Карины…

Я не сразу понял слова Станкевича. Неподвижным, остолбеневшим взглядом я смотрел на него, не пытаясь даже маскировать своё изумление от услышанного. Наверное, у меня было слишком ошеломлённое выражение лица, потому что Станкевич на мгновение даже смутился той реакции, которую произвёл своими словами.

– Полуянов – отец Карины? – выдавил я из себя вопрос, который был адресован скорее самому себе, нежели с нескрываемым беспокойством наблюдавшему за мной Станкевичу.

– Да… – настороженно ответил Станкевич. – Это старая и странная история… – попытался он объяснить. – Карина практически не знала своего отца… Она вам не говорила об этом?

– Нет. – Я был очень взволнован и пытался в своей голове совместить воедино то, что, казалось, никогда не должно было быть вместе – Карина и Полуянов, моя девушка и почти мифический персонаж советской историографии, вытянутый на свет историей средневекового ордена.

– Её отец, Вячеслав Полуянов, – продолжил Станкевич, – пропал двадцать лет тому назад. Уехал в командировку за границу и исчез. – Станкевич чувствовал себя сейчас особенно неуютно как от темы разговора, так и от того, что его слова странным образом произвели на меня такое заметное воздействие. – Одно время мы думали, что он сбежал на Запад… Вы понимаете, в те времена это было совсем не редкостью… То есть, я хочу сказать, что бежали многие, бежали по-разному, и с этим были связаны очень драматические и трагические истории личной жизни людей… Хотя, хочу вам сказать, я с самого начала исключал то, что Вячеслав мог бросить жену, ребёнка и вот так скрыться. Не тот был человек Слава. Я его всегда уважал и высоко ценил его профессиональные и личные качества. Он был учёный с большой буквы. Пытливый ум, талант исследователя, способность в любой, даже самой развёрнутой теме найти нечто особенно интересное и неоднозначное. Он умел ставить вопросы и пытался находить на них самые неожиданные ответы.

Станкевич на минуту замолчал.

– Лена очень любила его, – сказал он, вытащил сигарету и нервно закурил.

Я понял, что речь идёт о маме Карины. Было трудно прийти в себя, в голове всё перемешалось: телевизионная передача о тамплиерах, книга Андреева и Полуянова, встреча с Кариной, которая оказывается дочкой человека, странная полулегендарная фигура которого с необходимостью возникает в моей жизни всё снова и снова.

– …ей легче было поверить в то, что Слава пропал без вести или погиб, чем в то, что он бросил её и их маленькую дочку, – говорил Станкевич. – Она ждала его десять лет. Мы думали, что, если он жив, он должен был дать о себе знать. Но все надежды были тщетны. Он так и не объявился…

– Вы знаете об обстоятельствах исчезновения Полуянова? – спросил я неуверенно.

Прежде чем ответить, Станкевич пристально посмотрел на меня, видимо, решая про себя, стоит или не стоит говорить мне вещи, о которых, может быть, лучше и не рассказывать малознакомому человеку.

– Понимаете, Руслан, – начал он, пустив клубок сигаретного дыма, – я знаю об обстоятельствах этого странного исчезновения совсем немного, но то, что мне известно, позволяет мне сделать вывод, что вся эта история очень подозрительна… Слава был отправлен в Европу для работы в архивах. Я знаю точно, что это не было связано с его исследованиями, и что инициатива принадлежала не ему, не кафедре и даже, не факультету. Я не знаю точно, кто отправил его в Европу, но… Перед отъездом он встречался со мной и мы долго говорили. Когда я спросил его, надолго ли он уезжает, он ответил: «Они заинтересованы в быстром результате, но во времени меня не ограничивают». Кто были эти «они», почему за границу отправился именно Слава, и какой результат ожидали от него? Это так и осталось тайной… Хотя я подозреваю, что тут не обошлось без КГБ.

Я внимательно слушал Станкевича, пытаясь каким-то образом структурировать всё то, что узнал сегодня от него.

– Поверьте, – Станкевич почти в упор посмотрел на меня, стараясь придать своим словам абсолютную уверенность, – я не шпиономан и у меня нет паранойи по поводу всеобщего заговора спецслужб, но я почти уверен, что именно КГБ тогда, в далёком восемьдесят третьем, отправил Славу за границу. Подозреваю, что именно эта контора имела отношение к его исчезновению, и, скорее всего, как ни ужасно об этом говорить, к его гибели.

– Вы думаете, он умер? – осторожно спросил я.

Станкевич, слегка прикусив губу, немного помолчал, ещё раз сосредоточенно и одновременно доверительно посмотрел на меня.

– Я в этом почти абсолютно уверен и… – Вдруг Станкевич осёкся и замолчал.

В дверях стояла Карина и наблюдала за нами. Без сомнения, она слышала мой последний вопрос и ответ своего отчима.

– Чаю ещё кто-нибудь будет, или мне убирать со стола? – растерянно спросила она и, не дождавшись ответа, быстро вышла из комнаты.