Прочь из города

Глава XIII

Лена проснулась ночью от холода, закуталась посильнее в одеяло и снова заснула. Через несколько минут пронизывающий холод опять разбудил её. Оказалось, что одеяло с Лены полностью стянул Алексей, завернувшись в него почти с головой. Стуча зубами, Лена посмотрела на мужа: он спал, негромко похрапывая. Будить его она не стала, но аккуратно, хотя и с силой потянула свой край на себя, отчего Алексей пробурчал что-то неразборчивое, перестал храпеть, но так и не проснулся. В этот раз Лена укрылась и уже под одеялом прижалась, как следует, к мужу. Теплота его тела и нагретой им постели быстро расслабили её, и Лена снова забылась.

Ей снилось лето, и море, и ветер, такой тёплый и солёный. Где-то вверху, на пальме закричала и вспорхнула птица. Саша и Павлик громко рассмеялись, лежа на соседнем от неё лежаке и брезгливо рассматривая хорошую каплю упавшего на лежак Алексея свежего птичьего помёта. Горячее от солнца махровое полосатое полотенце приятно укрывало ноги Лены, свесившийся же его конец лежал на песке. Она хотела поднять край полотенца с песка и отряхнуть, но рука не слушалась её, настолько лениво ей было. Глаза жмурились от солнца, а рот улыбался от распиравшего Лену глупого смеха и блаженного удовольствия.

– Мама, мне холодно! – шепотом прямо в ухо Лене дрожащими губами проговорил Павлик, теребя её за плечо. Нарушив мамин сон, в темноте комнаты он пытался залезть к ней под одеяло, зубы его стучали.

– Паша? Что такое? Замёрз?.. Давай ложись сюда, ложись ко мне, мой мальчик… Ой, холодный какой! – Лена покорно впустила его, машинально проверив лобик сына, а также накрыт ли он полностью. Его холодные, даже в носочках, ноги устремились ей на бёдра. Чтобы накрыть сынишку одеялом, Лене пришлось хорошенько стянуть его с Алексея. Ей удалось легко это сделать, ведь Ропотов старший крепко спал и ничего не почувствовал.

– Спи, малыш, – Лена поцеловала сынишку в затылок.

В комнате наконец воцарилась тишина, едва нарушаемая сопениями сразу трёх родных носов да равномерным ходом недорогих китайских настенных часов.

Через несколько минут пришла пора проснуться и Алексею. Озябший и от того потирающий ладонями то левое, то правое свои предплечья, он быстро оценил картину, сообразив, что бороться за одеяло нет смысла. Потом встал, и, пошатываясь ото сна, добрел до кресла, нащупал там плед, взял его и вернулся на своё место у стенки.

Завернувшись в плед с головой, Алексей быстро заснул. Перед этим на лице его с уже закрытыми глазами промелькнула мимолетная улыбка: он на миг вспомнил, как давным-давно маленьким мальчиком сам любил ночью, когда подолгу не мог заснуть, прибежать на цыпочках в родительскую спальню и нырнуть к маме под одеяло.

Как же был счастлив он в те минуты, как быстро неудобство и пыточное бодрствование сменялись для него радостным беззаботным детским сном, как приятно было ему тогда, засыпая, ощущать спиной тёплое и мягкое мамино тело, слышать её спокойное ровное дыхание и лёгкую тяжесть её руки поверх своего маленького детского тельца.

В пять утра Лена в очередной раз проснулась и с ужасом обнаружила, что все батареи в их доме были холодными. Разбудила Алексея, бросилась звонить в аварийку. Света в доме опять не было. Но теперь ещё не работали и оба мобильника. Интернет тоже не грузился. Полная информационная блокада. На улице за окном – темень, и никого. Умываясь впотьмах, Алексей обнаружил, что струя воды стала слабее обычного, при этом из горячего крана текла почти такая же вода, что и из холодного, только чуть-чуть теплее. Сходил на кухню: то же самое. Проверил плиту. Газа в конфорках тоже почти не было, лишь слабый огонек ещё подавал какую-то надежду.

Догадавшись, что воды в кране скоро вообще не будет, Алексей быстро приказал Лене принести ему в ванную и ей самой в кухне начать заполнять все свободные ёмкости: кастрюли, тазики, чайник. Только заполнив постепенно все их, они немного смогли перевести дыхание. Теперь необходимо было как следует одеться и укрыть потеплее детей.

Когда стало рассветать, Лена на всякий случай сделала ревизию продуктов в доме. Дня три, от силы четыре они могли продержаться на текущих запасах. А вот дальше есть уже было нечего. Но не четыре же дня им находиться в этом положении? Президент же жив, значит, и жизнь продолжается, а последствия терактов скоро устранят.

– Устранят, а как же ещё? Потерпим несколько часов, ну, максимум до вечера, как вчера, и всё восстановится.

– Меня сейчас больше всего батареи беспокоят. Вдруг они замерзнут при таком морозе на улице и полопаются. Тогда дело – швах! – произнес с тревогой в голосе Алексей.

– Этого только не хватало. Мы же тогда замёрзнем!

– Не волнуйся, Лен, придумаем что-нибудь тогда. Да я уверен, что и не дадут им, батареям замерзнуть-то. Они уже наверняка сейчас все в мыле бегают, устраняют. Хоть и не дозвониться ни до кого. У них у самих, небось, такая же холодина дома. Всё обойдётся, вот увидишь!

Но ни через три часа, ни к вечеру тепло в квартиры дома Ропотовых так и не дали. А чтобы батареи не полопались от мороза, в местном домоуправлении с самого утра приняли решение вручную слить из системы всю воду, пока она совсем не замёрзла. По квартирам стали ходить сантехники с фонарями и газовыми горелками, проверять, у всех ли вода слилась, не замерзла ли. Где надо, они раскручивали трубы отопления, грели радиаторы и сливали оставшуюся воду.

Хмурые сантехники, явно обеспокоенные таким положением вещей, наотрез отказывались давать жильцам какие-либо утешительные прогнозы даже на ближайшее будущее. С наступлением вечерних сумерек эта работа в целом была закончена. Надежда же на скорое возвращение тепла в квартиры таяла так же, как и лёд в разогретых, но потом также быстро холодеющих пустых радиаторах.

В квартире Ропотовых с момента сдачи дома в эксплуатацию были установлены батареи простейшего типа: поворотная труба-петля с прихваченными к ней сваркой частыми железными поперечными пластинами. Пластины сначала быстро разогревались от горячей трубы, а потом также быстро отдавали окружающему пространству помещения всё своё тепло, подхватываемое и уносимое вверх невидимыми глазу потоками циркулирующего в помещении воздуха, который, поднимаясь под потолок и постепенно там охлаждаясь, снова устремлялся вниз, к полу, а по нему – опять к батарее, где весь процесс повторялся снова. Так вот такие батареи даже не пришлось специально отогревать: как только воду начали сливать, ей негде было задерживаться, и она вскорости покинула квартиру Ропотовых без необходимости принимать дополнительные меры, что немало порадовало вошедшего в их квартиру после громкого стука в железную входную дверь запыхавшегося сантехника.

– Не знаю, девушка. Ничего не могу сказать. Во всём Щукино, а говорят, и во всей Москве нет ни света, ни отопления, ни газа с водой. Какая-то авария большая, говорят, случилась. Все силы собраны на устранение. Нас с полчетвертого ночи бросили на объекты, выходных даже на ноги подняли. Я сам поесть не успел толком сегодня, – раздраженно ответил немолодой уже сантехник на все расспросы Лены.

– А что же нам делать, у нас двое детей, как и чем их греть в этот холод?

– Не знаю, девушка. Дома у самого малой с мамкой сидят, а я им даже позвонить не могу: мобильник не работает, потому что вышки обесточены… Что я могу сказать? Одевайтесь теплее, укрывайтесь всеми одеялами, что есть в доме, и лежите под ними, ждите. Если не восстановят электричество, нам сказали, питьевую воду и горячую пищу должны по дворам развозить.

– А как же узнать, что в наш двор привезут?

– Да они в матюгальники сами объявят. Услышите, небось. Всё, пошёл я дальше, девушка. Мне ещё два этажа в этом и весь следующий подъезд остались.

– Спасибо Вам, до свидания…

Лена закрыла за сантехником дверь, потом, повернувшись, с вопиющей, но бессмысленной надеждой заглянула в глаза мужу. Алексей только развёл плечами: ему даже нечего было ей сказать. Припав к нему на грудь, она тихонько заплакала. Тонкая горячая струйка побежала по шее Алексея.

– Ну, что ты, моя хорошая?! Не плачь, всё обойдется.

Глава XIV

Довольно быстро – уже через день после отключения отопления – в квартире Ропотовых стало очень холодно, столбик термометра опустился до плюс четырёх по Цельсию.

Заготовленная на кухне впрок вода ещё не замёрзла, но подогреть её было уже нечем. Чтобы хоть как-то давать пить детям, Лена и Алексей поочередно держали кружки в своих руках, согревая собственным теплом. Почти всё, что можно было съесть, не разогревая и не отваривая, они уже съели.

Алексей, наконец, решился выбраться на улицу: посмотреть по сторонам, порасспрашивать прохожих, сходить к магазину. Лена прощалась с ним, как в последний раз, – настолько тревожной казалась ей обстановка на улице, настолько же и страшно было оставаться ей одной в тёмном, холодном доме, на руках с ничего не понимающими, постоянно просящими есть-пить детьми. Но сидеть просто так и ждать у моря погоды тоже никуда не годилось.

На улице уже было темно, хотя вечер только начинался. Лампочки в подъезде не горели, лифт не работал, а на улице одинокими чёрными жердинами стояли спящие и понурившие свои головы великаны-фонари. Выходя из подъезда, Ропотов освещал себе путь карманным фонариком, телефонный же фонарик он берег, всё ещё надеясь, что связь заработает быстрее, чем кончится заряд в его смартфоне. В подъезде было тихо, слышны были лишь его собственные осторожные шаркающие шаги.

Ветра на улице почти не было, но мороз хорошо ощущался, особенно после теплого одеяла в остывшей квартире. Ропотов прибавил шагу в надежде согреться.

Одинокие силуэты прохожих едва мелькали где-то вдалеке. Но как назло, во дворе их дома никого не было. Алексей обернулся и посмотрел назад, потом вверх на окна их дома: никогда ему ещё не было так тоскливо и неуютно здесь.

Дом, такой родной и приветливый, смотрел теперь на него чёрными квадратами своих потухших стеклянных глаз. Ни одного светлого окна, ни одного звука из окон. Как будто всё вымерло. И самое неприятное: полная темнота в окнах его квартиры, выходивших во двор. А ведь всегда, выходя из подъезда, Ропотов по привычке оборачивался к ним, чтобы увидеть там родную руку, две, а то и больше; увидеть, улыбнуться и ответить тем же – своей поднятой вверх рукой. А тут – ничего. Ни рук, ни света в окне.

«Неужели никого больше не осталось? Куда же они все подевались?» – вопрошал он сам себя. Вдруг, приглядевшись, Ропотов увидел лёгкое дрожащее жёлтое пятнышко в одном из окон соседнего подъезда, потом ещё одно – выше и левее. Повернув голову и силясь вглядеться в окна другого, стоящего напротив такого же вымершего было дома, он и здесь обнаружил, не сразу, правда: чуть заметное подрагивание света в одном из окон; рядом с ним – другое; ещё, ещё огонёк.

«Ну, слава Богу!» – ему стало от этого сразу как-то легче. Шаг стал бодрее, и Ропотов направился в сторону ближайшей «Пятёрочки».

Подходя к входу в магазин, он увидел троих мужчин, громко разговаривающих с закрытой дверью-жалюзи.

– Когда откроете? Жрать уже дома нечего. Ни воды, ни еды никакой… Давай открывай, мы заплатим.

Мужчины стали колотить в дверь, от чего она стала ходить ходуном и издавать глухие дребезжащие звуки.

Из-за двери послышался приглушенный мужской голос:

– Да перестаньте вы стучать! Я вам русским языком говорю, магазин не работает, света нет, кассы не работают, продавцов тоже нет.

– Слышь, будь человеком, – произнёс один из этих троих в самую щёлку двери, – открой, мы сами наберём, что нужно, сами посчитаем и тебе деньги оставим. А ты запишешь, а когда свет дадут, внесёшь в кассу.

– Ну, неизвестно же, когда починят всё. У вас тут продуктов навалом, а у нас дома шаром покати. Открой, а? – продолжил второй.

– Не положено! Я – простой охранник. Мужики, уходите… ну, не работаем мы.

Ропотов подошёл ближе. Перед ним стояли двое мужчин помоложе его, и один, напротив, лет на пятнадцать старше.

– Что, не открывают?

– Не открывает.

Тот, что был моложе, грязно выругался и смачно сплюнул.