Голос Уручи. Повесть

Голос Каори стал ещё тише. С глубокой тоской она посмотрела вдаль и почти прошептала:

– Да, мой милый, конечно, могли. Говорят, что хоть мы и утратили благословение предков, и век наш стал совсем уж коротким, самые чистые человеческие души, уходя в воды теней, примыкают к стаям аанти, как было это ещё до времён первых песен. А я помню твоих родных, Уэн, они были чудесными людьми и любили тебя больше всего на свете.

Затем я уснул, а, очнувшись, когда огненный диск уже высоко взошёл над горизонтом, обнаружил, что лежу в своей комнате, заботливо укрытый шерстяным одеялом из сумки Каори.

Эта история – одно из моих самых ярких детских воспоминаний, о котором мне важно рассказать вам, чтобы объяснить, как же разительно отличалась островная жизнь в Нао от грядущей жизни среди людей Первого мира[8 - Первый мир – социальный класс людей, избравших техногенный путь развития и образ жизни].

Сказки Каори наполнили мою вселенную особым смыслом и одухотворённостью, которую осознать в полной мере, конечно, я смог лишь значительно позже.

Я заслушивался её песнями, легендами, притчами, которыми она чаще всего делилась со мной и нашими соплеменниками в зимнюю пору, сидя у домашнего очага, или ранней осенью, когда на Ситтар[9 - Ситтар (с яз. «Эка» – костёр) – так называется праздник сбора урожая/праздник последних костров в племени Нао] побережье острова озарялось огнями священных костров. Было что-то волшебное даже в том, как она сплетала слова и образы, оживляя призраков прошлого, знакомя их с людьми в настоящем и протягивая нить повествования далеко за границы зримого будущего.

Через таких проводников культуры и знаний сохранялась преемственность поколений. Недаром сказители пользуются особым почтением у Нао’нар, а Каори была поистине великим сказителем. Благодаря её искусству и любви, я рос в мире, где небеса говорили с землёй, где боги и духи являлись смертным во снах, а вулкан Агда был истинным хозяином острова, мудрым и терпеливым. И эта чарующая одушевлённость природы увлекала меня в ольховые рощи и дубовые леса, где я танцевал среди теней, слушая тишину и читая знаки. Иногда казалось, что огненное сердце Агды отвечало моим песням, отзываясь пульсирующим жаром, игриво кусающим босые ступни того синеглазого наивного мальчишки, каким я был когда-то.

Каори была мне матерью и духовным проводником, но не меньшую роль в моём становлении и взрослении сыграл сухой на эмоции и немногословный старик Сэдэ. Теперь-то я понимаю, что Сэдэ любил и принимал меня так же, как своих детей. Думаю, это титул старейшины племени не позволял ему проявлять «слабость» даже в отношении самых близких людей, поэтому для всех он казался отстранённым, а порой и слегка надменным. Сэдэ постоянно был чем-то занят, и, будучи ребёнком, я обижался на него, не догадываясь о том, что этот поджарый невысокий мужчина, от которого исходила аура твёрдости и неприступности, переживал за меня столь же искренне, что и его супруга Каори.

К одиннадцати годам я заметно вытянулся, но из-за того, что любимым моим занятием по-прежнему были долгие прогулки вглубь острова, тело моё стало похоже на ветвь тростника: такое же тонкое и узловатое. Питался я хорошо, об этом заботилась Каори, а ещё она всегда давала мне в дорогу большой ломоть козьего сыра, немного вяленой рыбы, хлеба и пару щепоток соли. Так что наплечный мешок всегда пополнялся провизией, чему я радовался всем сердцем, ну, или животом, который недовольным своим урчанием частенько отвлекал меня от исследования родной суши. Помню, Каори приговаривала: «Слушай землю, сынок, но и себя слушать не забывай: как проголодаешься, обязательно поешь, а если замёрзнешь, возвращайся домой, не жди заката». И я слушал, а как не последовать совету моей мудрой Каори, тем более, что её кушанья я любил так же сильно, как и свои путешествия.

Однажды я был знатно измотан крутым подъёмом на Агду и, спустившись к горячим источникам, лишённый последних сил, решил отдохнуть. Входить в воду не стал, но расположился у одной из чаш. И как только я прилёг на обогретую спящим вулканом землю, незаметно для самого себя соскользнул в глубокий сон. Мне снилось, что у подножия горы открылся проход – широкая расщелина, поглощающая дневной свет. Я сделал всего несколько шагов ей навстречу, но вдруг понял, что уже спускаюсь куда-то во тьме на ощупь по лестнице с огромными скользкими ступенями. Неожиданно пространство вокруг меня задрожало, и я услышал низкий, утробный звук, чем-то напоминающий пение китов, проплывающих иногда неподалеку от острова. Стало жарко, нестерпимо жарко, меня с ног до головы окатило горячей воздушной струёй. Казалось, что я нахожусь в глотке у исполинского зверя, который меня вот-вот проглотит. И, кто знает, может, это и случилось бы, если б не чья-то цепкая рука, выхватившая моё сознание из мрачного сновидения. Открыв глаза, я увидел над собой взволнованное лицо Сэдэ. Старик сжимал моё плечо и тряс меня с непривычной силой.

– Проснись, Уэн, проснись! Тебе не время пока говорить с Агдой! Проснись же!

Заметив, что я пришёл в себя, Сэдэ помог мне подняться. Отчего-то всё тело резко налилось свинцовой тяжестью, которую мне никак не удавалось сбросить.

– Уэн, умывайся, мы должны идти. Ты нас всех перепугал. Ночь опустилась на море уже давно.

И, правда, медленно погрузив руки в тёплую, пузырящуюся воду и, плеснув её немного себе на лицо, я окончательно вернулся в реальность и понял, что всё вокруг залито лунным светом.

– С-с… Сэдэ, – произносить слова тоже было непросто, – а что со мной случилось?

Старик пожал плечами и взял меня под руку.

– Ты говорил с Пепельным Сердцем, парень. Но об этом позже, сейчас нужно вернуться домой. Каори ждёт.

Сухой и довольно строгий ответ старейшины меня вполне устроил. Держась друг за друга, мы отправились в сторону Нао, не проронив больше ни слова.

Был поздний час, но Каори, конечно же, не спала. Горел очаг, освещая просторную гостиную. Мы потихоньку вошли в дом, я оставил походную сумку у порога и проследовал за Сэдэ к источнику животворного света, который понемногу освобождал меня от неестественного оцепенения. Мати сначала бросилась целовать, обнимать и что-то торопливо приговаривать, но, догадавшись, что я её почти не понимаю и даже не могу толком поднять руки, чтобы ответить на объятия, затихла, усадила меня в кресло и подала чашу с круто заваренным чаем из листьев гинги. Сделав пару глотков, я почувствовал, что моё задеревеневшее тело, наконец, расслабилось, и пусть я не обрёл способность внятно изъясняться, но зато слышать и понимать происходящее вокруг мог достаточно хорошо.

Пряный отвар, который мне дала Каори, обладает чудесным свойством: он заставляет кровь течь по венам быстрее, облегчает дыхание, унимает жар и, как верят островитяне, дарит крепкое здоровье и долголетие. Гинга – священное дерево. Говорят, что оно росло в древних землях ещё до того, как аанти вышли из океана. А меня Каори частенько посылала в заветную рощицу на западном берегу, чтобы я пополнял её припасы целебных листьев. Обычно за снадобьем приходили молодые женщины, у которых хворали дети, или рыбаки, «обласканные» ледяными ветрами и дождями во время долгой зимней рыбалки. Но теперь и мне самому понадобилась помощь гинги.

Каори прервала тишину первая, обратившись к мужу ласково, как она могла называть его только дома, в кругу семьи:

– Сэ, что с мальчиком?

– Он уснул у подножия Агды. Каори, я думаю, что, возможно, Уэн говорил с вулканом.

Мати уставилась на старейшину, широко раскрыв глаза.

– Ты хочешь сказать, что его благословил Энэки?

Сэдэ нервно почесал затылок и сел за стол.

– Скорее всего, так и есть.

– Сэ, но как мы могли не заметить? Дар у детей просыпается на второй или третий год после рождения, а Уэну скоро будет двенадцать.

– Не знаю, дорогая, но я коснулся его мыслей, и мне открылось, что он слышит зов Пепельного Сердца.

Волнение куда-то исчезло с лица Каори, она широко улыбнулась и протянула руки супругу.

– Значит, он совсем как ты?

– Думаю да, но в таком случае за ним могут явиться из Ао, – старик печально обнял жену.

– Разве это плохо, Сэ? Ты ведь тоже плавал к большой земле учиться у мудрых людей.

– Верно, но времена были другие. На последнем совете верховных старейшин мне сказали, что небесные лодки прилетали из Ао и забирали одарённых детей с Хаши, Туллу, Нэкки и даже Оканны. Послы Антарктиды уверяли племена, что после обучения дети вернутся домой, но вот уже два года прошло, а небесные лодки ни разу не появлялись на горизонте. Вожди разгневаны, и если совет не выяснит, в чём тут дело до конца осени, они пойдут войной на южных господ.

Каори побледнела и крепче прижалась к мужу.

– Как война? Что ты такое говоришь? Почему они не возвращают наших детей?

– Пока не знаю, но выясню. Скоро Ситтар, а значит Глаттис уже движется к нашим берегам. Я потребую ответов у правителей плавучего города.

Последние поленья в очаге догорели, и густой сумрак хлынул в дом волной затаившейся угрозы. Мне вдруг стало очень холодно, в глазах помутнело, и показалось, что врата Агды вот-вот затянут меня в подземную пропасть. Но Каори зажгла свечи, и тьма отступила, расплывшись по стенам танцующими чёрными пятнами. Они с Сэдэ помогли мне добраться до кровати, едва коснувшись которой, я провалился в тяжёлый горячечный сон. Дальше ничего не помню. Мати сказала, что два дня я провел в бреду, меня бил озноб, и покормить беднягу ей совсем не удалось. Но когда эта странная болезнь исчезла, так же неожиданно, как и появилась, ко мне вернулся аппетит, и в целом ничто не беспокоило, кроме слабости, охватившей всё тело. Каори заботливо поила меня куриной похлебкой и отваром гинги.

Временная беспомощность почему-то напомнила о годах, когда я ещё малышом донимал своих нянек Сивву и Кальву тем, что неустанно стремился сбежать от них в сад, разбитый за домом. Когда я подрос, Каори перестала ходить на работы в поля, и потребность в молодых «надсмотрщицах» отпала. И потом, очень скоро Сивва вышла замуж и родила ребенка, а Кальва решила уплыть на остров Туллу, где её знаниям травницы и повитухи были очень рады. Вспомнив о былых своих шалостях, я попытался «сбежать» с пропахшей потом и болезнью кровати, но Каори, предвидев моё намерение, как это получалось у неё и шестью годами ранее, уговорила меня не подниматься ещё некоторое время, чтобы как следует восстановить силы.

Снаружи хлестал проливной дождь, подгоняемый резкими порывами ветра. Утро, охваченное серыми тонами и редкими вспышками молний, только нарождалось, когда Сэдэ вдруг вошёл в мою комнату. Я не спал уже час или около того, стараясь успокоить тревожные мысли, роившиеся в голове, словно дикие осы. Телом я был здоров, но в душе моей поднимался шторм неопределённости, куда более яростный, чем гнев стихии, ревевшей за окном. Старейшина подал мне кружку свежего молока и аккуратно присел у моих ног.

– Выпей, это придаст тебе сил, – заботливо прошептал Сэдэ, видимо, стараясь не разбудить мирно спавшую в соседней комнате Каори.

Я с удовольствием принялся за содержимое изящно вырезанного деревянного сосуда, незамысловатый орнамент которого отражал историю племени Нао. Подобных вещиц, иногда носивших сакральное значение, у главы поселения было в избытке. Сколько себя помню, всегда любил рассматривать чашки, ложки и вазы, которые в знак благодарности за мудрое правление местные жители приносили в дар Сэдэ. Покончив с угощением, я немного помолчал, но, не выдержав долгой паузы, спросил:

– Что такое Пепельное Сердце?

– Это сердце Агды. – Ответ старика прозвучал стремительно и коротко. – Думаю, куда больше тебя интересует, как ты смог услышать зов вулкана, верно, парень?

Казалось, чёрные глаза Сэдэ видят меня насквозь. Смущённый такой проницательностью старейшины, я молча кивнул. На мгновение бесновавшийся ветер затих, но затем вспоротое грозой небо обрушилось громом и ливнями на людские дома с новой силой.

– Знаешь, Уэн, можно было бы рассказать тебе обо всём языком мудрецов Ао, с которыми я прожил полтора года в мои юные годы, отправившись к ним сразу после обряда посвящения. Однако тебя воспитала Каори, моя возлюбленная жена, и потому я буду говорить с тобой словами величайшей сказительницы архипелага.

Сэдэ бросил на меня испытующий взгляд, улыбнулся и спокойно продолжил полушёпотом:

– Наш мир обладает живой душой, и зовём мы её Уручи. Огненное сердце Уручи спрятано очень глубоко, глубже морского дна, дальше сумеречных вод, там, где заканчивается власть Энэки и начинается царство Инанны. Помнишь ли ты последнее деяние богини перед тем, как она покинула спасённых анталанти?

– Конечно, помню! – выпалил я, едва дослушав вопрос старейшины. – Она спела людям их священные песни, обладавшие даром исцеления.

– Да-да-да, – задумчиво протянул Сэдэ. – После великая Мать подарила свой голос Уручи, но об этом знают немногие люди, и теперь ты один из них, парень. Жители Антарктиды не верят в наши легенды и не следуют нашим традициям, а потому им невдомёк, что такое голос богини и куда он исчез. Но кто писал сказки, Уэн? Чья мудрость струится благословением Энэки через послания предков?