Двоюродная жизнь

– Все-все-все-все в порядке! – сказал Миша, потянулся и встал с дивана. – Обойдемся без таблеток! Ну, давай, Линочка… Ты уж прости, что я тебя так.

– Конечно! Ты Миша Платонов, я Лина Дадашева, – улыбнулась она, закинула руки за голову, расстегнула платье, стянула его вниз, сбросила лифчик, обнажив безупречную грудь, потом отцепила заколку с головы, и пышные чуть вьющиеся русые волосы упали на ее сливочные плечи.

– Ай да Лина! – довольно усмехнулся он.

– Иди в ванную, вымой теребоньку, и начнем, – сказала она.

– Что?! – закричал Миша. – Что вымой?

– Ну то есть пипиську. А что?

– А ничего. – Мир в его голове снова перевернулся, и он снова сел на диван. – Одевайся. Всё. Тете привет.

– Засада… – вздохнула она.

– В чем засада? Иди себе домой, чистенькая, не трахнутая незнакомым мерзким старым дедом. Плохо тебе?

– Засада… – повторила эта как бы Лина. – Во-первых, тетя. Она шутить не любит. Во-вторых, я закинулась би-энергейтом. Час назад. Две таблетки. Чтоб завестись, ты понял?

– Не понял…

– От этих колес меня жутко ломает на секс! – закричала девушка. – Ну пойдем хоть в ванную! Хоть как-нибудь мне кончить! Чтобы ты, ну хотя бы на меня…

Миша не дал ей договорить, вскочил и выбежал из комнаты.

Взял из тайной заначки сигарету. Вышел на балкон. Закурил. Сердце чуть стиснулось. Потом отпустило. Он обернулся на стук каблуков.

Одетая Лина – то есть как будто Лина – а может быть, на самом деле Лина? – стояла в дверях.

– Прощай, моя погибшая молодость, моя неисполненная мечта, мое страдание и счастье… – сказал он, слегка паясничая, чтобы случайно не заплакать.

– Зассыка! Зассыка! Зассыка! – крикнула она и убежала.

Хлопнула дверь.

Миша загасил сигарету о балконную ограду.

«Зассыка, – мысленно согласился он. – Зассыка, слабак, размазня».

почти по Чехову

Незнакомый мужчина

Сандру освободили через пять с половиной лет, и это было чудо. Впрочем, чудо было уже в том, что ее не повесили, потому что за контрабанду наркотиков на Славных Островах полагалась смертная казнь: военным пуля, штатским петля. Но в день ее ареста – да, да, буквально в день ее ареста! – король Славных Островов издал указ, что к женщинам смертная казнь более не применяется.

Все остальное было чудом рукотворным. Ее мама и родственники наняли адвокатов, подключили журналистов, общественность, церковь, папу римского и далай-ламу, писателей и ученых, чуть ли не ООН – у них были связи и деньги. Просили, умоляли, собирали подписи, доказывали, что Сандра Стейнбок – никакой не «трафикер», а несчастная, ничего не подозревавшая девочка, жертва наркомафии и аферистов. В общем, пожизненное заключение ей по апелляции заменили на двадцать лет; двадцать лет Высокий Суд заменил на десять, а потом, за примерное поведение, выпустили досрочно.

На выходе даже выдали заработанные деньги. Шестьдесят тысяч тапсов на карточку и десять тысяч наличными. Карточку оформили тут же, выдали в заклеенном конверте с пином, все как в лучших банках. Это выходило примерно две тысячи долларов. За пять лет. Смешно. Потому что, хоть она и ткала циновки по восемь часов в день, все равно с нее вычли за еду, электричество и одежду.

Кстати, одежду надо было срочно покупать. Нельзя же оставаться в тюремной униформе – в брезентовых шортах и такой же рубахе.

В исправительной колонии она писала длинные покаянные письма маме. Ах, как мама не хотела ее пускать на Славные Острова! Как она была против этого безделья среди лагун и пальм! «Искать себя!» Искала бы себя в своей родной стране, в Европе, в Штатах – почему обязательно на экваторе? Почему обязательно в городе, куда съезжается вся шпана со всего мира? А она, как дура, кричала: «Это моя жизнь! Я взрослый человек! Я хочу жить так, как я хочу! Я хочу понять себя, найти себя!» Ну вот и пожалуйста. Все поняла? Понятней некуда.

Она писала эти письма, перечитывала и рвала на мелкие кусочки.

Потому что это страшно, больно и унизительно – обнять маму и сказать ей: «Прости. Ты была права».

Хотя еще страшнее и унизительнее – это молча опустить голову, когда мама скажет: «Ну, что я говорила?»

Но самое страшное – это если мама поцелует, обнимет, ни словом не намекнет, но в голове-то у нее все равно будет прыгать победная мысль: «Я была права, а ты дурочка!»

От этого у Сандры ломило в затылке и болело в груди, просто физически тошнило, и в такие минуты она давала себе клятву: лучше тюрьма, голод, нищета, петля, что угодно – только не пепельная укладка на умной маминой голове, только не мамин взгляд, в котором под сочувственным прощением светится презрительная ирония.

Так думала Сандра по ночам, отмаявшись у ткацкого станка. А под утро ей, бывало, снился дом, почему-то всегда дождь, прохлада, мокрый газон перед домом, воскресный завтрак на веранде, серебряный кофейник, – и она, если это был выходной день, снова просила бумагу и карандаш, снова писала: «Мамочка, дорогая, любимая…», а потом снова рвала письмо и клала кучку клочков на краешек стола.

А как все прекрасно начиналось!

Снятый вскладчину с новыми друзьями просторный дом на бархатном пляже, сто метров от синей воды залива; фантастически дешевая рыба, креветки и кальмары, а овощи вообще даром – да, в прямом смысле даром – к двум рыбинам можешь набрать бататов, аспарагуса и вареного риса сколько унесешь. А какие друзья! Художники и поэты, мистики и ясновидцы, а главное – молодые бизнесмены, которые затевают крутые стартапы.

Вот один такой ее и подхватил.

Как это – подхватил? Да очень просто: незнакомый мужчина подошел к столику, улыбнулся, завел разговор, на третьей фразе по-дружески на секунду прикоснулся рукой к ее плечу…

Дома все мужчины были знакомые. Мальчики из хороших семей и их папы, мамины дальние родственники. Потом скучные студенты, тоже из очень хороших семей.

Незнакомый мужчина – как дверь в другой мир.

Умный, красивый, добрый, милый, голос не повысит, все с улыбкой. Богатый. Не миллионер, конечно, но деньги есть, и немало. Скоро переехали к нему, он снял отдельный домик. Полгода жили вместе на Островах. Потом путешествовали. В Северной Африке были, в Штатах – Каньон, Ниагара, Импайр – все как надо. Потом по Южной Америке поездили. Перу, Эквадор, Колумбия. Уже купили билеты назад, завтра вылет, и тут вдруг он горестно и ласково сказал, показывая месседж в айфоне: «Отец захворал. Совсем старик. Боюсь, дело к концу. Ты хорошая, ты, конечно, хочешь со мной поехать, я знаю… Но ты же дико устанешь, мне тебя жалко, это же далеко – самолет, потом поезд, и потом еще полдня на джипе, отец в деревне живет… Лети домой, я буду через недельку. Ну, через полторы. Да, кстати, возьми мой портфель, что я буду его с собой таскать». Конечно, возьму! Зачем спрашивать! Он ее называл своей женой: в гостинице, в ресторане, проводникам в горах.

Как это не привезти домой портфель мужа?

Когда Сандра прилетела, она не успела дойти до паспортного контроля: ее взяли сразу перед зеленым коридором. Офицер резко протянул к ней руки, он был похож на голкипера, который лихо берет мяч, пробитый неумелым игроком.

В тюрьме ей все рассказала надзирательница: у этих ребят ремесло такое. Они милые и терпеливые. По полгода, а то и по году обхаживают девушек. А потом пускают их с грузом. Из трех, как правило, попадаются две. А одна все-таки проскакивает. Груз стоит до пяти миллионов долларов, и это чистая прибыль. Овчинка стоит выделки. Две девушки идут в расход, а третью пускают на волю – забирают у нее портфель, и беги, радуйся, что цела осталась. Вот такой стартап.

Тюрьма была на далекой окраине.

Сначала надо было купить одежду, а уже потом думать, что делать дальше.

Сандра зашла в маленькую лавочку и купила канпаньян – семиметровую полосу крашеной ткани. Разделась. Замотала конец вокруг правого плеча, потом обмотала вокруг груди, дальше вниз, до колен, потом перехват вокруг бедра и вверх к левому плечу, вокруг и снова вниз, пояс и вроде шлейфа справа. Ткань была тонкая и легкая, сквозистая – как раз для здешней жары. Продавщица, одетая в такой же канпаньян, подвинула к Сандре узкое зеркало на бамбуковых ножках. Неплохо! Ей всего-то двадцать восемь лет, и какая стройная!

Дальше надо было ехать в центр. Найти кого-то знакомого. Снять комнатку в доме с хорошими соседями, и чтобы поближе к морю. Улечься в гамак и постараться понять, что делать дальше.

В автобусе у Сандры вдруг начал болеть зуб. Ни с того ни с сего. Наверное, от нервов. Надо расслабиться.

Она сошла с автобуса на перекрестке, зашла в кафе и заказала двойной виски. Первый раз за пять с половиной лет.

Алкоголь обжег ей рот и отуманил голову. Она испугалась, что заснет или упадет с табурета. Придвинулась к стене. Оперлась спиной. В ушах как будто бы играла музыка. Вдруг ей стало смешно: «Дорогая мамочка! Послушай. А вдруг у меня все правильно? Только в другую сторону?» – чуть ли не вслух сказала Сандра. Мама говорила: пять-шесть лет помучаешься, получишь хороший диплом – и потом счастье. Потом еще пять лет помучаешься для пи-эйч-ди – и опять счастье. Потом помучаешься, пока своего шефа не подсидишь, тоже лет пять всю контору окапывать – и опять счастье… За счастье ведь надо платить, так? У мамы плата вперед. А у меня наоборот: сначала счастье, а потом я заплатила. Оплата по факту. А какая разница? Все равно надо платить. А хоть бы и тюрьмой! Потому что это было настоящее счастье. Не мамино. Что это за счастье – быть начальницей над сотней чиновников? Жить без мужа, вообще не иметь мужчины, не иметь ничего для себя?