Зассыка
Миша Платонов провожал домой Лину Дадашеву и обоссался. В самом прямом смысле, простите.
Но по порядку.
Они учились в МГУ, в стекляшке Первого Гуманитарного, на каком точно факультете – неважно. Допустим, на философском. Или историческом. Не в том дело. Они учились вместе уже три курса. Лина очень нравилась Мише, а он ей – вряд ли. Тем более что они учились в разных группах. Так что у Миши не было возможности как-то намекнуть Лине о своих чувствах. Он даже толком не знал, что она такое, где она живет, как учится, чем интересуется. Все заслоняла ее красота. Ее опьяняющее обаяние – так выражался Миша в уме. Он вообще любил формулировать свои чувства – в уме, повторяю.
Лина Дадашева была очень красивая. Вы, наверное, подумали, что она была смуглая и чернокосая восточная красавица, «каракёз», как говорят наши южные соседи, – но нет. Она была светлокожая, русоволосая и сероглазая, рослая, крупная, с округлыми плечами, розовыми пальцами и весьма рельефной фигурой, совершенно русская – от слова «совершенство». Фамилию она получила от своего прадедушки – он был то ли горец, то ли степняк, но потом его кровь растеклась по жилам славянских потомков, совсем растворившись в них.
Об этом она рассказала Мише в тот несчастный вечер, когда он пошел ее провожать и осрамился.
Не знаю точно, зачем она попросила его проводить ее до дому. Наверное, она уже давно ловила в коридоре смутные Мишины взгляды и слушала его нечаянные вздохи, когда на поточной лекции он садился выше нее и смотрел на ее шею – сзади, в вырезе платья. Наверное, ей захотелось узнать, что это за безмолвный поклонник.
Короче говоря, однажды февральским вечером в раздевалке Миша случайно увидел ее и бросился подавать ей пальто – то есть шубку из цигейки, которую она только что приняла из рук гардеробщицы.
– Ты домой? – спросила она, не заботясь о том, что они еще не знакомы.
– Домой, – сказал Миша, чувствуя, как у него бьется сердце.
– Проводишь, если время есть?
– Конечно! А ты где живешь?
– У метро «Парк Культуры». Мансуровский переулок.
– Отлично! – сказал Миша. – На метро по прямой, а там вроде рядом.
– Ну, на метро скучно… – поморщилась Лина.
– Отлично! – улыбнулся Миша. Ему понравился такой подход. – Тогда на такси. У меня деньги есть, ты не думай. Сейчас выйдем, перейдем на ту сторону и такси поймаем. Или левака.
– Ну, на такси… – она снова сморщила нос. – Неинтересно. Давай пешком! Заодно поболтаем.
Миша был счастлив.
Так счастлив, что забыл забежать в туалет перед выходом.
Они вышли из университетского двора через красивую чугунную калитку, пошли вдоль длинной кованой ограды, за которой торчали черные ветки деревьев, облепленные заледеневшим февральским снегом, потом перешли Университетский проспект, спустились к Метромосту. По дороге они наконец познакомились и даже пожали друг другу руки, и Мише понравилось, какая у нее нежная, но крепкая и горячая ладонь. Вот тут-то Лина и рассказала, почему она Дадашева при таком бело-розовом обличье.
Говорили обо всем – о ребятах, о кино, о книгах, о кафедрах, о профессорах, об иностранных языках, о планах на будущее – хотя какие там планы, только третий курс!
Миша обрадовался, узнав, что у Лины папа работает в издательстве «Прогресс», заведует редакцией, а мама – доцент в инязе. Миша боялся двух вещей – что Лина Дадашева вдруг окажется дочкой какого-то слишком большого начальника или, уж извините, совсем наоборот. Потому что Мишин папа был замдиректора по капитальному строительству московского завода «Предприятие почтовый ящик номер такой-то». Тогда так и говорили: работает в «почтовом ящике». Или на «номерном заводе». Папин завод только считался московским, а на самом деле площадки у них были по всей стране, и папа все время ездил в командировки. Страшно занятой человек. Но при этом успевал руководить сыном. В том числе в плане поиска невесты: «Дочка министра нам не нужна, но девочка совсем наоборот – еще хуже. Ищи золотую середину».
Кстати, жил Миша с папой и мамой в Черемушках, в старом краснокирпичном доме, в очень просторной квартире на третьем этаже, но без лифта.
Обо всем этом они разговаривали с Линой, но по-маленькому хотелось все сильнее. Миша перед Метромостом хотел было юркнуть в кусты – «сейчас, я буквально на минуту!» – но Лина почему-то сказала: «Ой. Темно, а там какие-то мужики. Не бросай меня!» – и Миша, конечно, ее не бросил.
Пошли дальше.
Дошли до устья Комсомольского. Миша уже чуть не на одной ножке скакал. А тут Лина вдруг увидела магазин и предложила зайти выпить соку. А там давали разливное пиво. «Ура! – сказала Лина. – По секрету: обожаю пиво! А по кружечке?» Миша не смог отказаться и выпил две по ноль двадцать пять – как Лина.
Потом ему казалось, что она все это делала нарочно.
Когда они вышли из на улицу, у Миши уже в глазах темно было, и словно острый камень перекатывался внизу живота.
– Ты какой-то мрачный вдруг стал, – сказала она. Остановилась, заглянула ему в лицо. Она была высокого роста. Может, даже выше его на полсантиметра. Глаза в глаза: – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Пошли быстрей!
– Пошли!
Она взяла его под руку, почти что прижалась к нему, и тут Миша почувствовал горячо в ногах. В правой ноге, точнее говоря. Он был в короткой драповой куртке, под брюками кальсоны. Все это намокло, потеплело и тут же стало остывать – потому что на улице был если не мороз, то уж точно градусов пять ниже нуля.
Лина отдернула руку, отошла на два шага, взглянула на его потемневшую штанину и засмеялась:
– Описался? Обдулся, бедняга?
– Иди к черту! – крикнул Миша, повернулся и побежал прочь.
Забежал за угол дома и плюхнулся в невысокий сугроб. Потер обе штанины снегом. Набросал снегу себе на грудь, на рукава. Снова выбежал на проспект, стал ловить такси. Покосился и увидел – Лина на него смотрела с расстояния шагов в пятьдесят, но как только заметила, что он ее видит, тут же повернулась и пошла своей дорогой.
Таксисту Миша объяснил, что упал в мокрый снег.
– Выпил, что ли? – спросил тот.
– Малёк! – сказал Миша. – Наималейший чуток пива. Но с водочкой! – и через силу засмеялся.
Папа в командировке. Мама в гостях. Стирка, развеска, глажка, озноб, стыд и срам.
Утром Миша не пошел в университет, а вызвал врача из папиной ведомственной поликлиники, получил справку на три дня.
На следующий день пришла Лина. Просто так пришла, позвонила в дверь. Объяснила, что взяла адрес у его одногруппников.
Миша лежал на диване в пижаме, накрывшись пледом. Лина сидела, близко пододвинув к нему стул. «Упоительные бунинские колени, – думал Миша. – Из рассказа “Муза”. Круглые колени под просторной суконной юбкой… Где такие юбки берут? За эти колени можно отдать всю жизнь…»
Лина меж тем говорила, что очень рада их знакомству. И хочет дружить дальше. Но с одним маленьким условием.
– С каким?
– Очень просто, – сказала она. – Мы будем дружить, но ты никогда не подашь виду, не намекнешь и даже не вспомнишь про это… – она тихо засмеялась. – Про это смешное происшествие. В котором я ни чуточки не виновата. Ну а допустим, даже и виновата, ну и что? Даешь слово?
– Слово? Про что? – Миша не понимал.
– Что не намекнешь и не вспомнишь. Ну?
– Нет! – сказал склонный к самокопанию Миша. – Я не смогу. Не намекать вслух, это можно постараться. Но забыть – это вряд ли.
– Ну и пожалуйста! – Лина поднялась со стула. – А тогда я всем расскажу, что ты зассыка! В прямом смысле! Обоссался при девушке!