Падение Гипериона

– Отец Хойт в соседней комнате, – отвечает Ламия на его невысказанный вопрос. – Там еще холоднее.

Сол пристраивается рядом с остальными. Даже сквозь толщу стен слышен дикий скрежет – песчаные и снежные вихри терзают камень.

– Консул хочет еще раз попытать счастья с комлогом, объяснить Гладстон, в каком мы положении, – говорит Ламия.

Мартин Силен смеется.

– Пытайся, не пытайся – ни хрена не выйдет. Она знает, что делает, и никогда нас отсюда не выпустит.

– Я свяжусь с ней сразу после рассвета. – От усталости голос Консула дребезжит, как у старика.

– А я постою на часах, – говорит Сол. Рахиль ворочается и начинает плакать. – Мне все равно надо кормить ребенка.

Остальные слишком устали, чтобы ответить. Ламия кладет голову на рюкзак, закрывает глаза, и через несколько секунд раздается ее негромкое посапывание. Консул надвигает на глаза треуголку. Мартин Силен, сложив руки на груди, пристально смотрит в дверной проем, словно ждет чего-то.

Сол Вайнтрауб возится с бутылочкой, его замерзшие, сведенные артритом пальцы никак не могут распутать тесемку нагревателя. Заглянув в свою сумку, он обнаруживает, что осталось всего десять молочных пакетов и тощая стопка пеленок.

Ребенок сосет молоко. Сол клюет носом, прогоняя одолевающую его дремоту, как вдруг странный звук заставляет всех встрепенуться.

– Что? – вскрикивает Ламия, хватаясь за отцовский пистолет.

– Ш-ш! – обрывает ее поэт, приложив палец к губам. Откуда-то снаружи доносится тот же звук. Сухой и властный, рассекающий гул ветра и скрежет песка.

– Винтовка Кассада, – произносит Ламия.

– Или еще чья-то, – шепчет Мартин Силен.

Они сидят неподвижно, обратившись в слух. Несколько долгих минут абсолютной тишины. Затем в мгновение ока ночь раскалывается от грохота – и все невольно припадают к полу, заткнув уши. Перепуганная Рахиль заливается пронзительным криком, но взрывы и громовые раскаты снаружи заглушают голос младенца.

Глава одиннадцатая

Я проснулся в тот миг, когда катер коснулся грунта. «Гиперион», – подумал я то ли наяву, то ли во сне.

Молодой лейтенант, пожелав нам удачи, выскочил из корабля, едва раздвинулись лепестки дверей, и прохладный разреженный воздух ворвался в душный салон. Я вышел вслед за Хентом, спустился по стандартному трапу, миновал защитный экран и ступил на асфальт космодрома.

Была ночь. Я не имел ни малейшего понятия, который сейчас час по местному времени, прошел ли терминатор эту точку планеты или только приближается к ней, но по всему чувствовалось, что время позднее. Моросил мелкий дождь, пахнущий соленым морем и свежим дыханием влажной листвы. Цепочки огней обозначали далекие заграждения. Два десятка освещенных башен бросали отсветы на низкие облака. Семь юношей в полевой форме морских пехотинцев сноровисто разгружали катер. Я заметил нашего лейтенанта – он оживленно беседовал с каким-то офицером.

Небольшой космопорт словно сошел с картинки учебника истории – колониальный порт времен начала Хиджры. Примитивные пусковые шахты и посадочные площадки тянулись на милю с лишним в сторону темного горного массива на севере, портальные краны и башни обслуживания обступили два десятка военных катеров и мелких судов, а само летное поле окаймляли ряды сборных казарм, украшенных частоколом антенн и фиолетовыми силовыми полями. Передними выстроились десятки скиммеров и самолетов.

Проследив за взглядом Хента, я заметил движущийся в нашу сторону скиммер, его ходовые огни высвечивали сине-золотую геодезическую линию Гегемонии на одной из юбок. По обтекателям сползали дождевые струи и отлетали от винтов, точно обезумевшие бесцветные лоскуты шелка. Скиммер сел, перспексовый обтекатель распался на лепестки и сложился. Мужчина, выпрыгнувший из скиммера, поспешил в нашу сторону.

– Господин Хент? – произнес он, протягивая руку. – Я – Тео Лейн.

Хент ответил на рукопожатие:

– Рад познакомиться, господин генерал-губернатор. А это Джозеф Северн.

Я прикоснулся к руке Лейна, и меня бросило в жар – я узнал его. Тео Лейн был известен мне по воспоминаниям Консула о годах, когда этот молодой человек служил у него вице-консулом, а также по краткой встрече с ним неделю назад – он провожал паломников в плавание на «Бенаресе». За эти шесть дней лицо его постарело на годы. Но на лбу лежала непокорная мальчишеская прядь, неизменная, как архаичные очки у него на носу и краткое, но крепкое рукопожатие.

– Хорошо, что у вас нашлось время спуститься на планету, – генерал-губернатор обращался к Хенту. – Я должен проконсультироваться с госпожой Гладстон по нескольким вопросам.

– Ну, вот мы и здесь, – пробормотал Хент, морщась от уколов дождя. – Где тут можно обсохнуть?

Генерал-губернатор совершенно по-мальчишески улыбнулся:

– Космопорт – сумасшедший дом, даже в шестом часу утра. Консульство в осаде. Но я знаю, куда вас отвезти, – и он жестом пригласил нас в скиммер.

Когда мы взлетели, я заметил, что вровень с нами идут два скиммера морской пехоты, и все же меня удивило, что генерал-губернатор одного из миров Протектората – сам себе пилот и телохранитель. Потом я вспомнил рассказы Консула о деловых качествах Тео Лейна и его скромности – и понял, что такая непритязательность вполне в духе молодого дипломата.

В ту минуту, когда мы взлетели и взяли курс на город, взошло солнце. Стелющиеся к земле низкие облака словно обвели снизу огненным карандашом, горы на севере переливались зеленым, фиолетовым и коричневато-красным, а полоска неба на востоке была того ошеломительного лазурно-зеленого цвета, который я видел в своих снах. «Гиперион», – подумал я, чувствуя в горле комок.

Я приник щекой к забрызганному дождем стеклу и тут понял, что не последней причиной моего головокружения и растерянности было ослабление контакта с инфосферой. Связь еще сохранялась – в основном по УКВ и каналам мультисвязи, но эта нить делалась все тоньше и тоньше – такого со мной еще не было. Если инфосферу сравнить с морем, а меня – с рыбой, то сейчас я попал на мелководье, а лучше сказать, в лужу, оставленную приливом, причем вода все убывала по мере того, как мы удалялись от космодрома и кокона его примитивной микросети. Я заставил себя следить за разговором генерал-губернатора и Хента.

– Сейчас вы видите хижины и лачуги, – говорил Лейн, заложив глубокий вираж, чтобы мы могли хорошенько разглядеть холмы и долины, отделяющие космопорт от столичных предместий.

«Хижины и лачуги» было слишком мягко сказано. Под нами скользили убогие нагромождения фибропластовых панелей, брезентовые полотнища, штабеля ящиков и обрезков пенолиста, покрывающие сплошной коростой склоны холмов и глубоких оврагов. Живописные окрестности восьмимильного шоссе, соединяющего космопорт с городом и окруженного некогда рощами и лугами, превратились в голую пустошь: деревья извели на дрова и постройку жилищ, луга вытоптали миллионы ног. Город, приютивший беженцев, разросся, насколько хватало глаз. Пустовали лишь вершины гор и отвесные обрывы. Дым от тысяч костров и очагов, на которых готовилась пища, поднимался к облакам. Всюду бегали босоногие дети, женщины несли воду из ручьев – несомненно, донельзя загаженных; люди сидели на корточках прямо в поле или стояли в длинных очередях к самодельным уборным. По обеим сторонам шоссе я заметил высокие заграждения из суперколючей проволоки и фиолетовые барьеры силовых полей. Контрольно-пропускные посты стояли через каждые полмили. Длинные вереницы камуфлированных транспортеров и скиммеров ползли в обоих направлениях по шоссе и над ним на малой высоте.

– …большинство беженцев – местные жители, – продолжал между тем Лейн, – но есть и прибывшие издалека землевладельцы из южных городов и с крупных фибропластовых плантаций Аквилы.

– Они боятся вторжения Бродяг? – спросил Хент.

Тео Лейн бросил взгляд на помощника Гладстон.

– Первую волну паники вызвало известие, что Гробницы Времени открываются, – сказал он. – Люди были убеждены, что Шрайк явится лично за ними.

– И он действительно явился? – спросил я.

Молодой человек в старомодных очках неловко повернулся ко мне:

– Третья бригада сил самообороны выступила на север семь месяцев назад. И не вернулась.

– Вы сказали, что первая волна бежала от Шрайка, – заметил Хент. – А остальные?

– Ждут эвакуации, – ответил Лейн. – Все знают, что Бродяги… и войска Гегемонии… сделали с Брешией, и не хотят испытать это на себе, когда очередь дойдет до Гипериона.

– Вам известно, что ВКС разрешат эвакуацию лишь в самом крайнем случае? – поинтересовался Хент.

– Да. Но беженцам мы об этом не сообщаем. И без того бог знает, что творится. Святилище Шрайка разгромлено… толпа осадила его, кто-то пустил в ход кумулятивные плазменные снаряды, похищенные с рудников Урсы. На прошлой неделе пытались разгромить консульство и прорваться к космопорту, а в Джектауне был голодный бунт.

Хент кивнул и обратил взор к показавшейся внизу столице Гипериона. Здания были невысокие, редко выше пяти этажей. Их белые, голубые и розовые стены весело пестрели в косых лучах утреннего солнца. Заглянув через плечо Хента, я увидел невысокую гору с изваянным в склоне ликом Печального Короля Билли, грустно обозревающего долину. Берущая начало в предгорьях невидимой отсюда Уздечки река Хулай, извиваясь, пересекала центр старого города, пропадала в болотистых зарослях плотинника на юго-востоке, а потом разливалась на множество проток, обнимая дельтой половину Верхней Гривы.

После унылой безнадежности трущоб город показался мне безлюдным и мирным, но, когда мы пошли на снижение, я заметил, что по улицам движется военная техника, а на перекрестках и в скверах стоят танки, СЛУ и зенитки. Полимерный камуфляж машин был намеренно отключен – для острастки. Чуть позже появились признаки присутствия беженцев: самодельные палатки на площадях и в переулках, тысячи спящих на тротуарах – словно серые узлы с грязным бельем, ожидающие машину у прачечной.

– Два года назад в Китсе было двести тысяч жителей, – сказал генерал-губернатор. – Теперь, с учетом трущоб, около трех с половиной миллионов.

– Я думал, на всей планете не наберется и пяти миллионов человек, – удивился Хент. – Включая местных жителей.

– Совершенно верно, – кивнул Лейн. – Теперь понимаете, почему все идет вразнос? Остальные беженцы нашли приют в других крупных городах – Порт-Романтике и Эндимионе. Фибропластовые плантации Аквилы опустели, их поглотили джунгли и огненные леса, пояса ферм, расположенные вдоль Гривы и на Девяти Хвостах, не производят продовольствия на продажу, а если и производят, не могут доставить товар потребителям – гражданская транспортная система развалилась вконец.