Дочери войны

В дверь постучали. Сестры, чьи нервы находились на пределе, вздрогнули от неожиданности. Обе молчали. Дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова Джека. В руке он держал масляную лампу.

– Как вы тут?

Элен смотрела на его длинную тень, протянувшуюся по полу почти до самой кровати.

– Вам лучше вернуться на чердак, – сказала она Джеку. – Так безопаснее и для вас, и для нас.

Джек вздохнул. Едва Элиза и Виктор увели Томаса, англичанина сразу же переместили на чердак. Чувствовалось, переезд был ему совсем не по нраву.

– Хотите еще одно одеяло? – предложила Элен. – Конечно, если вам холодно.

Джек изобразил притворное отчаяние, затем фривольно ей подмигнул:

– Холодно и одиноко. У вас не найдется местечко для такого малыша, как я?

– Очень смешно.

Элен выбралась из постели и протопала в коридор – туда, где в высоком шкафу хранилось постельное белье. Взявшись за ручку дверцы, она почувствовала на плече руку Джека. Тепло от его ладони разлилось по всему телу. Теплое дыхание согревало ей шею. Ей отчаянно захотелось прижаться к нему, позволить себя обнять и ощутить успокоительное присутствие мужчины, как это было когда-то рядом с Жюльеном. Но вместо этого Элен резко отстранилась.

– Вот. – Она быстро открыла шкаф и сунула ему в руки старое одеяло, стараясь не показывать, что вся дрожит.

– Что-то не так? – спросил Джек.

Элен покачала головой и опустила глаза.

– Просто у меня нервы на пределе, – ответила она и поспешила обратно в комнату.

Вернувшись в постель, Элен думала о Джеке. Потом ее мысли переместились на то, чем занимались Виктор, Элиза и другие партизаны. Какими грозными противниками они стали для немцев. И все равно она кусала ногти, а тревога за Элизу червем прогрызала живот. После того как местные евреи бежали или были схвачены и увезены неведомо куда, оккупационные власти и их сообщники переключились на охоту за партизанами-коммунистами. Особенно в этом усердствовала Milice, как теперь называли французскую полицию. Они допрашивали родственников подозреваемых, хватали и пытали друзей и знакомых, вели неусыпное наблюдение и просачивались в партизанские группы.

Milice была повсюду. Возникнув как военизированная структура правительства Виши, к концу 1943 года она стала общенациональной военной силой, специализирующейся на поимке и пытках rеsistantes[21 - Участники, борцы Сопротивления (фр.).]. Они были даже опаснее немцев, поскольку превосходно знали местность и местные особенности. Сама их форма наводила ужас: черные куртки и брюки, черные береты и высокие черные сапоги. Молодчики из Milice отличались безжалостностью. Их боялись повсюду. К счастью, партизаны вновь набирали силу. И они тоже прекрасно знали окрестные леса и долины, внезапно появляясь и так же внезапно исчезая. Нынче многие жители Сент-Сесиль были на стороне Сопротивления. Большая часть Перигора – тоже, хотя всегда находились и противники. К тому же само Сопротивление не было однородным. Туда входили разные фракции. Самой крупной в здешних местах была FTP – фракция бойцов-коммунистов. Следом за ними шли маки, возглавляемые Виктором. Были и другие группы, включая и те, что поддерживали Шарля де Голля – руководителя «Сражающейся Франции», чья штаб-квартира находилась в Лондоне. Несмотря на внутренние разногласия, все фракции и группы объединяла борьба против фашизма.

Элен не спалось. Близился рассвет. Вдали прогремело еще несколько взрывов, за которыми последовали автоматные очереди. Слушая ровное дыхание Флоранс, Элен радовалась, что сестра сумела заснуть.

Она думала о том, как война изменила жизнь каждой из них, и молила Бога, чтобы Уго не пострадал. До войны Виши был просто курортным городком в сердце Центрального массива. Обосновавшееся там коллаборационистское французское правительство поначалу имело немало сторонников. «Поддерживать маршала Петена – наш долг». Этот лозунг звучал на улицах и в кафе. Помнится, тогда и она считала такую позицию разумной и правильной.

Когда же она поняла, что вишистское правительство не поддержало сопротивляющуюся Англию и хотело всего-навсего выйти из войны, это потрясло ее до глубины души. Элен поняла: Петену и его свите наплевать на Англию; они не верили, что Англия преуспеет там, где проиграли они. После этого она полностью пересмотрела свои взгляды и перестала поддерживать режим Виши и самого Петена.

С тех пор, прибираясь в доме, Элен неизменно напевала «Англия будет всегда» – патриотическую песню, появившуюся летом 1939 года и ставшую очень популярной. Это поддерживало ее душевные силы. Элен ужасало то, с какой легкостью Франция оказалась во власти англофобии и антисемитизма. Вот еще одно доказательство порочности политики Виши. Если до этого расовые предубеждения против евреев более или менее сдерживались или подавлялись, ненависть в людских сердцах никуда не делась.

Французская и немецкая пропаганда умело делала свое дело. Достаточно было нескольких инцидентов в разных частях страны, чтобы все сдерживаемое и подавляемое выплеснулось наружу. Евреев объявили злыми, вселяющими страх. Отныне на них требовалось доносить. И на них доносили, причем даже их соседи-французы и так называемые друзья. Поднималось самое худшее, что было в человеческой природе, и Элен испытывала стыд за свою страну. Но постепенно у людей начали открываться глаза, и по мере успехов сил Сопротивления настроение в обществе менялось. Началось это с молодежи. Более искренние и динамичные, не задавленные осторожностью и страхом старших поколений, многие молодые люди примкнули к партизанам. Иные из них нынче руководили партизанскими отрядами.

Элен ворочалась в постели. Ей отчаянно хотелось заснуть, но мешали мысли, которые вновь вернулись к Джеку. Он не имел права подробно рассказывать о себе, но Элиза считала, что он будет поддерживать связь с маки и другими разведчиками УСО, координируя диверсии на путях сообщения, в особенности на железных дорогах. Иными словами, ко времени подхода союзников Дордонь должна стать для немецкой армии непроходимой.

Элен хотелось, чтобы Джек подольше задержался в их доме. Ее желание простиралось и дальше. Она мечтала о близости с ним, желая получить от него все, что женщина может получить от мужчины. Но такое невозможно. Вскоре он покинет их дом. И она наверняка больше его не увидит. Свое влечение нужно запихнуть подальше.

Глава 16

На рассвете, когда Элен едва забылась тревожным сном, ее разбудил настойчивый стук во входную дверь. По двери буквально барабанили. Боже, неужели Элизу схватили?! От страха за сестру у Элен бешено заколотилось сердце. Взяв халат, она выскочила в коридор. Прежде чем спуститься, она взглянула на чердачный люк: тот был приоткрыт. Элен велела Джеку немедленно закрыть люк, залезть в сундук и замаскироваться одеялами.

Из комнаты выскочила заспанная Флоранс:

– Что случилось? Неужели беда с Элизой?

– Оставайся здесь. Я спущусь и узнаю.

Сбежав по лестнице и открыв дверь, она увидела Мари.

– К нам в клинику привезли раненых, – изменившимся от страха голосом сообщила Мари. – Ты нужна там, и чем скорее, тем лучше.

– Ночью я слышала взрывы. – Элен сжала руку Мари. – Обождите здесь. Я сейчас оденусь.

Она побежала наверх и, торопливо одеваясь, рассказала Флоранс о случившемся.

На всем пути к врачебному кабинету в воздухе ощущался едкий запах дыма. Мари шепотом сообщила, что партизаны взорвали мост через один из притоков в долине реки Сеу, предварительно ослабив опору моста. Когда два грузовика с немецкими солдатами попытались пересечь мост, он обвалился, и машины полетели в реку. Но еще до взрыва часть солдат спрыгнула с грузовиков.

– Но я слышала много взрывов, – сказала Элен.

– Те были на оружейном складе. Партизаны намеренно их устроили, чтобы заставить немецкий конвой отправиться на место взрыва и пересечь мост.

Входная дверь кабинета была открыта настежь. Вокруг собралась небольшая толпа. Элен промчалась по коридору в примыкающее здание, служившее Уго больничным стационаром. Поначалу она не понимала, кого привезли – немцев или французов. Но все, чьи голоса она слышала, говорили по-немецки. Элен осмотрела шестерых пострадавших, густо покрытых кровью. Чудо, что никто не погиб. Она попросила Мари принести одеяла, а сама сосредоточилась на раненом капитане. Тому срочно требовалась помощь врача.

Позвав Мари, Элен обрисовала положение. Нужно, чтобы кто-нибудь из солдат, толпящихся у входа, как можно скорее отправился в шато и привез Уго.

– Пусть скажет своим командирам, что капитан истекает кровью. Если доктор не окажет ему срочную помощь, он умрет.

Послышался стрекот мотоцикла, помчавшегося в шато. Элен делала все, что в ее силах, чтобы остановить кровь, а ее сердце билось так, что ударяло в ребра. Желая вызволить Уго, она намеренно преувеличила опасность кровопотери, однако сейчас капитан терял не только кровь, но и сознание. Она обхватила его лицо.

– Не отключайтесь, – приказала она. – Оставайтесь со мной!

Его веки дрогнули. Мутные голубые глаза уставились на Элен.

– Все в порядке, – добавила она. – Я вам помогу. Я уже послала за врачом.

Одной рукой Элен отвела ему волосы со лба, другой плотно прижала салфетку к ране, чтобы сдерживать вытекавшую кровь. Казалось бы, какое ей дело до жизни немца и к тому же нациста? Но сейчас она была медсестрой, оказывающей помощь пациенту. И потом, если бы атака партизан закончилось гибелью хотя бы одного солдата, местные жители испытали бы на себе все ужасы возмездия. А оно было бы скорым и жестоким. Еще в 1941 году фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник штаба верховного командования вермахта, издал приказ: за каждого убитого немецкого солдата казнить от пятидесяти до ста коммунистов. Приказ этот вызвал волну протестов, когда выяснилось, что многие казненные вообще не были коммунистами. Убийство солдата не на поле сражение – это злодеяние, но оно не должно влечь за собой столь чудовищные ответные меры. Так считали все в окружении Элен. Оставалось лишь гадать, связаны ли руки у вишистского правительства, или же, наоборот, администрация Петена активно участвовала в этих жутких репрессиях. В дальнейшем приказ был пересмотрен в сторону уменьшения числа ответных жертв. Теперь казнили только десятерых, но и это ужасало.

Моля Бога, чтобы в шато откликнулись на ее просьбу и побыстрее вернули Уго, Элен продолжала успокаивать немецкого капитана, постоянно терявшего сознание. В ход шли все известные ей способы: нюхательная соль, похлопывание по щекам и, конечно же, разговор. Шепотом она твердила, что с ним все будет хорошо. Привычную тишину маленькой больницы нарушали стоны других раненых, хотя Элен чувствовала: большинство их ранений не представляли угрозы для жизни.

Увидев вошедшего Уго, она облегченно вздохнула и вскочила на ноги, но тут же замерла, заметив, в каком он состоянии. Перепачканное лицо, спутанные волосы, синие круги под глазами – все говорило о том, что он измотан физически и морально. Элен была не в силах скрыть отчаяние. Но Уго лишь прищурил глаза, предостерегая ее от вопросов:

– Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Я просто устал, и только.

Элен не поверила, но вняла предостережению.

Уго, не мешкая, подошел к раненому капитану:

– Это и есть пациент, нуждающийся в срочной помощи?

Целый час Уго занимался только капитаном. Он остановил кровотечение, промыл рану и наложил швы. Затем ввел немцу морфий и решил оставить капитана в больнице, а не везти по ухабистой дороге в Сарла. Элен стала возражать, говоря, что в тамошней больнице условия лучше, однако Уго поднял руку, прервав ее возражения.