Цвет: жёлтый

И мы до сих пор помним ту ночь. Мне не хотелось спать, не хотелось снова играть в эти «кошки-мышки», где наградой будут провидцы. Я же знаю, почему он так пристально смотрит мне в глаза: пытается призвать к себе тех, кто выбрал меня. И я трачу последние силы, чтобы удержать их, оставить этих неугомонных дикторов невидимого многоканального радио себе.

Той ночью я поднялась наружу, скользнув понимающим взглядом по дремлющему часовому. Холодно. Луна в форме бейсбольного мяча где-то высоко в неспокойном небе швыряется кусками туч вокруг себя: разгоняет дождь.

Если бы не мои обретённые способности, секрет Генерала так и остался бы нераскрытым. Впрочем, для остальных так и было, а вот для меня это стало шоком. Я так хотела верить в его могущество! В то, что он возьмёт ответственность на себя за всё! Что он спасёт нас всех!

Но вот я отчётливо вижу светящиеся цифры в почти полной темноте, а дальше невольно обращаюсь в слух: физический и внутренний, считывая состояние человека.

Генералу страшно. Он, закусив ребро ладони, беззвучно рыдает, и крупная дрожь идёт, кажется, откуда-то из самого сердца, гулко отдаваясь уже в теле. Он слабый. Он растерян и не знает, что делать. Людей мало, оружия тоже. Время каждого здесь истекает. Смерть неизбежна! Нет никакой надежды! Он играет свою роль, им это нужно! Кто бы успокоил его?! Вселил в него уверенность и дал хоть проблеск веры в будущее! В то, что может оно вообще быть – будущее… Единственное, что ещё удерживает его от пули в лоб – приближающихся врагов, которые будут тут со дня на день, тоже мало, и может они также боятся не меньше его самого. Однако он даже благодарен им в какой-то мере: у него есть маленькая цель для того, чтобы жить дальше. Зачем они вообще идут? Зачем? Из-за провидицы? Она им нужна? Может если они заберут её, то оставят остальных в живых? Пусть в рабстве, но живыми! Люди надеются на него, он не может их подвести: всех этих напуганных, как и он сам, женщин, детей, подростков, стариков, слабых мужчин. Им надо чем-то питаться зимой, как-то выжить, но зачем? Что им делать дальше? Какой вообще во всём этом смысл?..

Эта его последняя его мысль, прежде, чем он ощутил моё присутствие, была для меня самой страшной. Она раскрошила мои тонкие стеклянные стены, которые я возвела для того, чтобы жить ещё один день, на мелкие осколки, впившиеся в самое сердце.

Молча, не различая лиц друг друга, мы пялились в пространство между нами.

– Подойди к нему, – я буквально чувствовала мягкие подталкивания в спину Ганди, когда пожилая литовка наставляла меня: она очень хорошая, я чувствую её сочувствие ко всему живому с той самой минуты, как она выбрала меня. – Поддержи его.

Но я не могла и шагу ступить.

– Слабый, – крутилось у меня в голове, паря над всем разразившимся многоголосьем. – Он такой слабый…

– Можно подумать, ты этого не знала, – весомо фыркнула молодая женщина – итальянка, и почему-то вмиг все смолкли, оставив меня один-на-один с выпрямившимся в полный рост Генералом.

Знала. Конечно, знала. Чувствовала его страх, намеренно старалась не замечать. Мне нужно было верить в героя. Мне нужен был герой, как и всем этим людям! Нужна была слепая вера в чудо, в конкретного человека, что спасёт нас всех! Это ведь так по-человечески: надеяться на кого-то. На президента, премьера, министра, полицейского… Мне просто было нужно, чтобы всё решилось без меня…

Мы с Генералом не обсуждали это: ни тогда, ни после. Молчаливым уговором отныне были скреплены все совместные обсуждения предстоящей обороны и жизни общины.

Ради других, ради их веры в будущее мы продолжали молчать и играть отведённые нам людьми роли.

Вот и сейчас. Этот мой доклад ни о чём был больше нужен тем, кто ютится в тоннеле: они видят, что «руководство» обсуждает, принимает решения, даёт указания и предпринимает хоть какие-то действия для их спасения. Людям этого достаточно.

Именно поэтому Генерал сдержанно кивнул. Я могла идти. Ему предстояло обсудить план обороны с уцелевшими мужчинами и подростками.

Холодает. Под землёй это чувствуется острее.

1 октября

– Открытое ранение, – тихо, извиняясь, пояснил врач молодой бесцветной женщине с огромными карими глазами. – Кровотечение… Я могу его остановить на время. Мне очень жаль. У нас просто нет ни лекарств, ни средств…

Два подростка нашли несколько гранат, несли их Генералу, но что-то пошло не так. Один из них умер на месте – я его помню, время у него было на исходе, я предупредила об этом Генерала, и он даже не стал поэтому того брать в расчёт для предстоящей обороны. А вот второй…

Я отошла в сторону, но эта несчастная успела схватить меня за руку. Я обернулась. Её сумасшедшие глаза смотрели на меня почти как на Бога.

– Я знаю, что Вы можете помочь ему! Помогите ему, прошу Вас! Спасите!

Отрешённо, оцепенев, я перевела взгляд с лица женщины на её руку: такую же грязную, как и у меня. Всё моё внимание привлекли к себе блохи, которые стали прыгать на меня. У меня не было ни брезгливости. Ни отвращения. Тупая констатация факта: блохи. Их везде полно. Но именно само их существование в настоящий момент заботило меня больше, чем эта женщина. Мерзкие существа! А будут жить даже после нас…

Врач схватил женщину за плечи и стал оттягивать от меня, что-то говоря про сына.

Я стряхнула её кисть и, молча, поспешила выйти вон.

Что я могла ей сказать? Что сделать? Я и сама не знала. Вопреки знакам над его головой у меня почему-то зрело стойкое ощущение, что он проживёт долгую и счастливую жизнь. Ерунда какая-то.

Я вышла на самый верх «башни» – чудом уцелевшей части какого-то здания, видимо, торгового центра, и увидела там Сашу. Дети есть дети. Несмотря на то, что от всей нашей страны осталась эта малюсенькая частичка, и через несколько дней мы все умрём, ребёнок продолжал познавать мир с тем же интересом, как если бы мы жили в мирное время. Маша сидела неподалёку, увлечённо читая первый том сборника Джека Лондона: мне кажется, что она её уже должна знать наизусть, так как эта потрёпанная книга с ней столько, сколько я знаю эту молодую женщину. Наверно, это тоже бегство от реальности.

Саша сидел прямо на бетонной плите, поджав под себя ноги, и ловил руками солнечные зайчики от своих очков. Над его головой словно злые вороны неумолимо мигали числа.

В другое время, когда-то очень давно, я бы непременно нарисовала бы его: запечатлела эти тонкие ручки, огромные глаза за очками с треснувшими стёклами, выражением счастья на бледном личике.

Я подошла ближе и прижала его к себе: малыш, как хочется помочь тебе выжить! Если бы я могла остановить часы его времени! Подарить ему долгую жизнь! Маленький, ни в чём не повинный котёнок!

Хорошо забытые за своей бесполезностью слёзы, вдруг защипали глаза, ещё немного и я готова была расплакаться.

– Это тебе! – выпутавшись из моих объятий, сказал Саша и вытащил из единственного целого кармана ветхих штанишек одуванчик. Жёлтый, с помятыми лепестками и робким маслянистым запахом.

– Одуванчик? – с усилием я прокашлялась и резким движением тыльной стороной ладони прошлась по своим глазам. – Но откуда? Сейчас же осень!

– А он вот вылез! – подытожил Саша и тут же потерял всякий интерес к этому вопросу. Ребёнок.

Я крутила упругий стебелёк в своих руках с чёрной грязью под неровными ногтями и надежда, робкая, еле слышная тронула моё сердце: если есть ещё вот такое чудо, то может мне удастся их всех спасти?

3 октября

Сегодня я весь день не выхожу из своего закутка. Никого не хочу видеть. И плевать, что подумают окружающие!

Я пыталась осознать, что произошло во сне.

Я победила! Победила его! Мне неимоверным образом удалось перекачать к себе двадцать провидцев. Двадцать! И забрала бы остальных (а там – кто знает?!), но сон прервался с его стороны: очевидно, что те, у кого он в химическом плену, засекли утечку и разбудили его.

Я уверена, что мой успех отчасти проспонсирован тем, что и у них подходит к концу топливо, электрогенератор даёт сбои, лекарства заканчиваются. Они тоже бегут, спасаются, только уже не от конкретного врага, а от той же смерти, что ожидает всех нас.

Во сне я снова бежала. От него. Я слышала топот его ног и когтей, когда он вдруг превращался в огромного зверя, похожего на тень тигра. Бесконечные коридоры и запертые двери. Вдруг мои ноги стали вязнуть в деревянном полу старого дома…

Почему опять дом? Почему он всегда ловит меня в доме, но никогда не в парке или лесу? На улице или в горах? Скорей всего он возвращается мысленно туда, где он чувствует себя уверенно, может, где ему было хорошо.

– Дом его родителей? Его дом? – пыталась разобраться я, проснувшись.

…Я упала навзничь, не сдержав крик. Вот тут-то он настиг меня, прижал меня к полу и стал душить. Его горячие крепкие ладони – большие, сильные, моя шея для него – как тростинка. Здесь он не мог меня убить, физически не мог, однако ему нужны были мои провидцы. Именно поэтому он фиксирует мне шею и жмёт так, чтобы я не смогла закрыть веки.

Глаза Того-кто-охотится-за-мной смотрели прямо в мои.

И тут до меня снова донёсся тонкий аромат роз. Ганди? Почему ты никогда просто не скажешь, что хочешь?! Хотя нет, не он, потом пойму – кто, если выберусь из этого. Но эта деталь придала мне сил, и я стала рассматривать эти глаза напротив – последнее, что должно было быть перед тем, как я проснусь.

Они тёмно-карие. Цвета шоколада. На верхнем правом веке – маленькая родинка, застенчиво притаившаяся у веера коротких прямых ресниц.

– Шоколад. Это так сладко, – подумалось мне тогда, – и интимно.

И вот тут. Именно в этот момент произошло невероятное.

Хватка на моём горле ослабла. Уже можно было ударить его в грудь и убежать, но я продолжала с интересом разглядывать его глаза, широкие брови, нос с горбинкой, впалые щёки, прямой подбородок.