ЗАГС на курьих ножках

– Откуда вы знаете мое имя? А, вам Митя сказал!

– Как бы он мне сказал, если я его самого еще сегодня не видела? А имя твое знаю, потому что предсказан мне был твой приезд в родные места. Сон мне был, девонька. Теперь понимаю, что вещий. Именно тебе, моя девонька, надо положить предел злу, которое здесь поселилось.

– Что вы такое говорите?

– А ты думаешь, тебя дядя просто так сюда привез?

– Нет, не просто. Он на родные могилки приехал взглянуть.

– Это он может рассказывать, – отмахнулась старушка. – А я-то знаю, что его в наши места привело. Мне угодники небесные всю правду рассказали. Сразу скажу тебе: ничего у твоего дяди не получится.

– Почему?

– С нечистой душой он сюда приехал. А золото старого мельника и без того проклято. А то, что старый дьявол золото кому-то из своих потомков отдаст, – глупые байки. Если уж он любимому и единственному сыну золотишка отсыпать пожалился, так уж что о других говорить. А ведь сын не на забаву просил. Умолял отца отсыпать ему золота, когда с петлей на шее перед ним стоял, – и то старик ничего не дал. Кому другому старый греховодник богатств своих точно не отдаст. Так дяде и передай: не видать ему ничего. Да оно и к лучшему.

– Почему к лучшему?

– Проклято это золото. Кто с нечистой душой на него позарится, сам погибнет.

– Какие вы страшные вещи говорите, – поежилась Катюша.

– А ты как думала? Слишком многие из-за этого золота кровавыми слезами плакали, чтобы теперь оно кому-нибудь могло счастье принести.

Катька медленно соображала.

– Выходит, вы знали старого мельника, который клад зарыл?

– Прадеда твоего? Да уж довелось мне с ним познакомиться. Правда, я его уже совсем стареньким застала, но историю его все в деревне знали. В ту пору в Олеховщине побольше народу жило. Дед Степан фигурой был видной, так что язык на его счет почесать любили все. Хотя, когда я его впервые увидела, он уже побитый жизнью был. От былого богатства ничего, считай, не осталось.

– Расскажите, пожалуйста!

Бабку Афину не нужно было просить дважды. Старики любят вспоминать времена, когда они сами были так молоды, что могли совершать ошибки, а не осуждать других. Бабушка из Олеховщины не была исключением.

– Слушай. Прадед твой после смерти Сталина-душегуба освободился. Тогда многих заключенных выпустили, всеобщая амнистия и ликование.

Но в Олеховщине никто особо не радовался появлению старого Степана-мельника. Некому было. Никого здесь у старика не осталось. Его взрослые дочери разъехались, устроились кто в городе, кто в других деревнях. Люди недоумевали, почему старик вернулся сюда, а не прибился к дому любой из дочерей.

Болтали, мол, гордыня ему мешает за помощью обратиться. Когда богат был, все дочки у него в ногах валялись. Любил он над ними власть показать. А теперь нищий, вот и боится, что доченьки ему былые обиды припомнят.

Так это или нет, но старик с каждым днем становился все мрачнее. Знакомств он ни с кем не водил, поселился в маленькой избушке на окраине села и стал налаживать нехитрый холостяцкий быт. Хотя замечали люди, что кто-то к старому мельнику захаживает.

Стали поговаривать, что гостит у старика не кто иной как Антошка, сынок его непутевый. Поговаривали еще, что Антон с войны дезертировал и вот уже без малого десять лет прячется.

– Как же он прятался?

– Да дело-то нехитрое. Ушел в лес – и нет человека. Тем более у них домик в лесу был. Может, кто из местных и догадывался, где он прячется, только сдавать его милиции никто не торопился. Знали, что семейство у мельника злопамятное. За такое дело могут сжечь избу вместе со всеми обитателями.

– Ой!

Старушка глянула не нее с сочувствием.

– Что, нелегко такое о своей родне слышать? Ничего не поделаешь, я тебе правду говорю. Может, старый мельник и неплохим человеком был, но уж больно золото любил. Вся их семья такой была. Из-за этого золота много зла твоя родня людям причинила. Нет, с ножом не грабили и не убивали. Но вот деньги в рост мельник давал. И процент непомерный на должников налагал. По его милости многие семьи у нас в Олеховщине в нищету впали. А что это, разве не грабеж? Когда его в тридцать седьмом по доносу посадили, никто здесь, знаешь, особо по нему не убивался. Многие из его семьи тоже под репрессии попали. Тогда вообще такое время было: мела поганая власть каждого, ни в грош людей не ставила. Не знаю, в чем там мельника обвинили. Но факт остается фактом: многих старик обманывал, ничем не гнушался, лишь бы лишний червонец в свой чугунок добавить. Да и чугунок у него как заколдованный был. Сначала маленький совсем, потом побольше стал, а после уж вроде того, в котором месиво для поросят хозяйки варят. Вместе с золотом рос, надо же. Большой такой чугунок вырос, много в нем золота должно было храниться.

– Это еще до советской власти было?

– При НЭПе старик тоже хорошо карман набил на разных махинациях. Но как злодей Сталин к власти пришел, никакой прибыли уже мельнику не было, только бы шкуру сохранить, только о том и думал.

Но ты дальше слушай, как судьба старого черта наказала. Дело было в конце осени, на ноябрьские праздники. Ребята и девки на речку побежали, а старики и взрослые в деревне остались. Мне в ту пору тринадцать лет было, я вместе с другими ребятами по деревне носилась. Праздник же, всю ночь можно не спать. Вдруг слышим – кричит кто-то. Так кричит, словно Богу душу отдает. Страшно. И крики из той избушки, в которой мельник жил, доносятся. Мы туда. Там уже толпа народу собралась. Выводят из избы мужчину какого-то незнакомого. Ох, и страшным он мне показался! Волосы спутаны, борода нечесана, сам одет не пойми во что. И в крови весь, а в руках топор!

Даже сейчас бабушка Афина разволновалась, пересказывая этот эпизод. Встала, налила себе чаю, закусила пряничком и только потом продолжила:

– Я тогда малая была. Антона, сына Степана-мельника, мне до того дня видеть не приходилось. Но взрослые вокруг его узнали. А когда топор в его руках увидели, в дом побежали. Старик лежит: башка раскроена, мозги наружу. Сынок постарался. Так-то вот.

– А что было потом?

– Мужики наши, конечно, у Антона спросили, за что же он отца порешил. Но он то ли под дурачка косил, то ли на самом деле умом повредился. Все только о золоте говорил. Его об убийстве спрашивают, а он все о золоте, которое отец отдавать не хотел.

– А в убийстве признался?

– Да что там признаваться, когда и так все ясно было. С поличным его взяли, на месте преступления. И орудие убийства у него в руках. Следователь потом так в протоколе и записал, что убийца скрылся в неизвестном направлении.

– Погодите! – перебила Катька старушку. – Как это скрылся? Его же задержали!

– Ага, сначала задержали. Только убежал Антон. Мужики-то наши слегка растерялись от такого дела. Непривычно им, чтобы такое убийство. В сарай Антона посадили, а сами в милицию решили сообщить. Только дело-то это не быстрое, телефон один на всю деревню специально для деловых звонков. В правлении аппарат стоял. А там по случаю праздника и позднего времени все заперто. Оно и понятно: люди гуляют, какие могут быть среди ночи деловые переговоры. Пока ключи от правления нашли, пока в район дозвонились, пока милиция приехала – уже утро, светать стало.

Пошли мы вместе с милиционерами сарай открывать. Открываем, а там и нет никого. Антон от веревок избавился, окошко высадил и через него в лес утек. Преследовали его, конечно. В розыск объявили. Только все безрезультатно. И больше мы Антона не видели. Следователь на наших мужиков здорово ругался, что убийцу упустили. Даже соучастие хотел им приписать. Ох, и струхнули они тогда. Потом уже другой следователь разобрался, что вины наших мужиков в случившемся не было. Недосмотр был, а вины нет. Охрана у дверей сарая стояла, но кто же знал, что Антон с другой стороны окно высадит. В общем, обошлось все. Никого больше не посадили и не убили.

После похорон, конечно, наши избу вверх дном перевернули. Многим людям слова о золоте в душу запали. Искали-искали, да только ничего не нашли. Но смекнули уже, что старик не так прост был. Видать, когда его арестовали, он кое-какое добро сдал, а большую часть припрятал. Сынок его об этом узнал и стал у отца денег просить, а тот не давал. Вот у них драка и произошла. А потом и убийство.

Глянув на гостью, старушка наставительно произнесла:

– Видишь, Катюша, что неправедно нажитое золото делает? Ума-разума людей лишает. Сына против отца озлобляет. До убийства и смертного греха доводит.

Катя молчала. Рассказ потряс ее до глубины души. Совсем не то она ожидала услышать о своем прадеде. Да и дед тоже хорош! Убийца! Но тут же Кате пришла в голову другая мысль. Ладно, пусть старик-мельник был еще тот тип, все равно он приходится ей прадедом. Значит, какой есть, такого и придется любить.

Вот не было печали. Молодец дядя Паша. Привез. Порадовал.

Вдруг она кое-что сообразила.

– Погодите, я что-то не пойму. Бабушка говорила, что ее мужа Антона Степановича Мельникова в пятьдесят третьем году арестовали чекисты. Под новогодние праздники его какие-то люди на служебной машине увезли, а потом, сколько она мужа ни разыскивала, никто ей не мог сказать, куда он делся. Она думала, что его расстреляли. А он, выходит, в пятьдесят третьем здесь у своего отца ошивался?

– Здесь он в октябре был. А арестовали его, сама говоришь, под Новый год.

– Поняла.

Катя теперь кое-что про себя прикинула. Не исключено, что Антона арестовали не по политической статье, а по обычной уголовной – за убийство собственного отца. Убийство произошло в октябре, а в декабре задержали. Довольно быстро сработал уголовный розыск, учитывая расстояние от Олеховщины до Ленинграда.

Но почему тогда бабушка не сказала дяде Паше правду об аресте мужа? Наверное, стыдилась. Или сама всей правды не знала. Может быть, Антон упросил следователя не говорить жене, как оно было на самом деле. Понятно теперь, почему в архивах КГБ бабушка с дядей Пашей не смогли найти никаких сведений. Делом Антона Мельникова занималось совсем другое ведомство, и папку с его документами нужно было искать в архивах уголовного розыска, а вовсе не на Лубянке.