Проклятые места

У вора до сих пор шумело в ушах, его трясло после водоворота (и вообще после всего), и очень хотелось побыстрее покончить с делом, но мешочки явно откладывались. И он опять послушно кивнул.

– Странный ты… – подозрительно сощурился пацан. – И вроде боишься… но не так боишься, как нужно. Другие иначе боялись. На голову, что ль, бедовый? Ну?

От немигающего ледяного взора Бьюна затрясло сильнее прежнего, и только тогда страшный пацан расслабился:

– То-то же. Слушай давай.

Он поёрзал и с явным удовольствием затянул:

– Жили-были два брата – старший и младший. Долго жили, честно и дружно. Все дела делили – всё вместе делали. И вот пришла им пора уходить. Мир, парень, постоянно меняется – старое отживает, новое зарождается. А если старое не может встроиться в новое, то пора ему, старью-то, подвинуться. Но братья решили, что ещё послужат миру – по-своему. Нравилось им новое, хотелось посмотреть, каким мир станет. Тогда они ушли – и вернулись. Иными.

Призраками, понял Бьюн и слегка взопрел. Вот отчего неувязки-то – со старыми глазами и юным обликом.

– Мир менялся так быстро, что старое тонуло, а новое не успевало появляться, – в охотку продолжал пацан. – И братья взялись за это новое. Растаяли ледники на Дальнем Севере, реки переполнились и выбросили в живой мир новое колдовство для новых людей, но старые-то колдуны не умирали, зато новые – ещё как. А их души застревали среди живых, напившись силы рек. И тогда братья открыли Мир вечных вод, чтобы душам было куда уйти, и приходили, чтобы показать дорогу.

Лодочник, ещё больше взопрел вор. Лодочник и…

– Они поделили обязанности: старший забирал светлых, а младший – тёмных. Честно поделили – жребий бросили. Вот только тёмных-то всегда больше умирает – больно дерутся много, делят что-то, режут друг друга. Младший не справлялся, и тогда старший предложил помощь. И постепенно младший стал замечать, что работы у него всё меньше и меньше.

В поясницу вора что-то ткнулось, и он не подскочил испуганно лишь благодаря многолетней привычке сидеть неподвижно – в засаде, в укрытии, пережидая облаву. Да и промёрз основательно. Бьюн лишь чуть дёрнулся и сразу понял, что один из карманов его куртки опустел. Сменил положение – вроде как потягиваясь, – и второй карман тоже опустел.

– Тогда-то младший и понял, что брат его обворовывает, – взгляд пацана стал ещё страшнее. – Забирает больше положенного. А ведь они нас питали, парень. Души-то. Только их сила нас тут держит. Мы не убивали, нет. Пообщаться хватало. Поговорить, рядом побыть, обнять в утешение. Когда по десятку в день возишь – хватало. А когда один в неделю… уже нет.

Настил скрипнул так, что Бьюн снова едва не подпрыгнул. Позади скрипнул – словно кто-то тяжёлый шагнул на старые кости.

– Ты забыл добавить, брат, – произнёс тихий молодой голос, – что начал злоупотреблять. Что тебе и сотни душ в день стало мало. Что захотел ещё больше силы – она тебя пьянила, как старая отцовская настойка, и без неё тебе не работалось. Ты стал зависимым. И начал злоупотреблять. Скольких ты не довёз до дома, пока я не вмешался? Скольким ты не дал шанса вернуться и искупить свою вину, прожив новую честную жизнь?

Пацан подскочил, а ему навстречу из-за спины Бьюна выступила худая фигура в объёмном плаще лодочника. Вор споро попятился и полз, пока не упёрся спиной в ограду. Если бы он знал, что вмешивается в разборки высших сил, то плюнул бы и на свободу, и на сыскников, и даже на главу Колдовского ведомства…

– Я дал тебе время – отдохнуть и одуматься, – сухо ответил пришелец. – А ты спрятался от меня и начал убивать. Живых.

– Тёмных, – резко возразил пацан. – Нагрешивших. Виноватых.

– Живых, – веско повторил пришедший. – Не ты даёшь жизнь, и не тебе решать, кому жить, а кому умирать. Мы с тобой всего лишь лодочники. Перевозчики. Служители Мира вечных вод. Наше дело – забрать душу с Призрачного причала и доставить её домой. А что делаешь ты? И ведь ты до сих пор не заметил, что стал таким же, как те, кого осуждаешь. Хватит. Всё. Всё, брат. Тебе тоже пора.

И после тяжёлой короткой паузы добавил:

– Твоего причала больше нет.

Затрещали, ломаясь, кости. Первой рухнула ограда, и туман живой рекой хлынул на настил. А за причалом показался сумрачный силуэт лодки.

Бьюн затаил дыхание, ожидая чего угодно – драки, недовольных воплей, сопротивления, истерики, слёз… Но пацан, чьи руки и ноги связали туманные плети, лишь зло глянул сначала на старшего брата, потом на вора. Повернулся, ссутулился и поплёлся к лодке. А под Бьюном просел настил, и речная вода заплескалась так близко…

– Закрой глаза, – не поворачиваясь, посоветовал (и вор ничуть не сомневался в верности своей догадки) Лодочник, – и ничего не бойся. Тебя вытащат. Те же, кто провёл меня сюда.

По ногам Бьюна скользнуло что-то гибкое. Змея, снова взопрел вор, но дёргаться не стал. Ну а вдруг и правда помогут?

– Расскажи людям сказку о двух братьях, – попросил Лодочник. – И сообщи, что сорок восьмой причал уничтожен, а его создатель ушёл в Мир вечных вод. А доказательства уничтожения найдутся быстро. Всплывут завтра же. Ты молодец. Спасибо. И до встречи – до очень нескорой встречи, парень.

***

– Сколько-сколько костей всплыло? – оторопело переспросил Сьят. – Вся река Лунная в старых костях? Да чтоб их… Только с одним захоронением разобрались – и на тебе…

Мьёл выгреб из кармана пригоршню склянок со слепками и высыпал их на стол. Потом вторую. Потом третью. И хмуро заключил:

– Хана нашей весне, друг. Все будут гулять, а мы с тобой – пахать. Не одним отделом, само собой, в общих правонарушениях клянутся помогать, но обычно у них работы больше, чем у нас.

Сьят посмотрел на щедрую россыпь склянок и уныло кивнул. А у него только-только рука после бесконечных отчётов болеть перестала…

– Но это не срочно, – добавил Мьёл. – Мастер Рьен велел делать в свободное рабочее время.

– То есть приступаем прямо сейчас, – фыркнул рыжий. – Не то лета у нас тоже не будет.

– Не, – колдун посмотрел на часы. – Сейчас обед. Говорю же, не срочно.

Он похлопал по опустевшим карманам и поправил куртку:

– Ты со мной?

– Конечно, – охотно отозвался Сьят.

Семиречье купалось в солнечном полудне. Искрила наледь на тротуарах, парапетах и перилах мостов. Искрили крохотные льдинки в морозном воздухе. Искрил свежий снег на мостовых. Но в воздухе уже пахло весной, и весело, разгоняясь, шумели освобождённые ото льда реки.

– Слушай, друг, – Сьят на ходу повязывал шарф, – а почему все пропавшие – колдуны до тридцати лет?

– До тридцати дар подвижен и готов к росту, – пояснил Мьёл, закрывая неприметную дверку в торце Сыскного ведомства. – До тридцати он набирает силу, а после развивается только за счёт опыта. И до тридцати лет мы ещё можем вывернуться наизнанку при угрозе жизни, а вот после – уже нет. Сила набрана, её уровень закреплён, и появляются инстинкты. Матушка Шанэ сказала, что ему нужно было много колдовской силы – этому тёмному лодочнику. И он вынуждал колдунов выворачиваться, чтобы собрать всю их силу и вложить в свой причал. Или в себя. Подробностей мы уже, как ты понимаешь, не узнаем.

Сьят подумал, пощурился на солнце и заметил:

– А не из-за него ли мы перестали видеть призраков? Иначе его бы всё равно достали. Не утрать наши колдуны все знания и навыки… Достали бы. Может, он вас как-то проклял?

– Я тоже так подумал, – признался Мьёл. – Нет, наши старшие колдуны думают иначе. Что он, этот тёмный, что-то забирал из рек. Чем-то и от них питался – лодочник же. Я до сих пор наблюдаю за котами и вижу, как разнятся наши с ними умения. Они могут нырять глубже, чем мы, и работать на этой глубине – даже на дне. И видеть то, чего не видим мы. Значит, у них иное… питание. Всё те же реки, всё тот же общеколдовской источник… но вот силу они получают другую. Она ведь могла сохраниться на глубине – на той глубине, где нам трудно или опасно находиться. А этот тёмный когда-то был человеком, то есть глубоко не нырял. Но так оно всё или нет… Посмотрим.

Сьят согласно кивнул: да, выследив тёмного лодочника, сыскники нашли многих пропавших без вести и навсегда избавились от проклятого места, но только ли? А вдруг северные колдуны вновь обретут способность видеть призраков? Раз она когда-то была – значит, однажды вернётся. Ничто не исчезает навсегда. И испарившаяся вода в своё время проливается дождями и наполняет реки новой силой.

– Для этого мало питания, – Мьёл точно прочёл мысли рыжего и нахмурился. – Я же видел Лодочника, когда деда потерял. Я его видел, Сьят, как тебя сейчас. Но мне запретили видеть. Значит, мы недостойны – пока. И лично я буду и дальше помогать южанам во всех их призрачных делах. Дед любил повторять, что с даром мало родиться, ещё его нужно заслужить. Быть достойным своей силы – вот что он имел в виду.

И может быть, однажды…

Время покажет.

Дело 2: Прах к праху

Едва колдуны растопили снег, а морозы сменились сырым холодком, как всё Семиречье высыпало на улицы – гулять. Люди засиделись дома, устали от морозов, тянулись к солнцу. И утром, и днём, и особенно вечером после работы набережные и улицы наполнялись улыбающимися людьми.

Иххо тоже начала много гулять. Зимой она бегом бежала из дома на работу и с работы домой, редко бывала у наставников и старинного отцовского друга дядюшки Эссо, а сейчас каждый день ходила после работы учиться и всегда, несмотря на оттаявшие реки и по-зимнему ранние сумерки, пешком. С призраком отца за спиной и развивающейся пепельной силой девушка никого не боялась.

Кутерьма с проклятыми местами её коснулась мало. Иххо слышала о поисках, а за обедом матушка Шанэ охотно делилась новостями. За две недели они с северными колдунами посетили с дюжину подозрительных мест, но все они оказались пустышками. Одни перестали быть проклятыми – из них ушло колдовство и освобождённые призраки отправились в Мир вечных вод, – а другие проклятыми никогда не были. Просто люди что-то услышали, чего-то испугались, во что-то поверили и распустили слухи, а те взяли да прижились. Как сыскники придумали «проклятые» места ловушками для ушлых преступников, так и обычные люди не чурались интересных выдумок.