Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

– Да разожмурь ты наконец веки, – услышал вдруг он совсем другой голос. – Нужно мне добро твое, чего ты мелешь?

Поднял Федюшка веки и увидал себя лежащим на кровати в бабушкином доме, а над собой – склонившегося Постратоиса. Вжался Федюшка в подушку, полоснуло его страхом и неприязнью, уж больно разительна и быстра была смена лиц, лишь мгновение назад на него глядело юное, светлое лицо Архангела Михаила, и вот теперь вдруг зырится пугающая физиономия Постратоиса. Еще стоит в ушах проникновенный печальный голос Михаила, и вот уже его покрывает хриплая трескотня повелителя Греха и Смерти.

А кто в самом деле он такой?

– Ты кто? – спросил Федюшка.

– Ты что, еще не проснулся? Тебе повторить мое имя?

Федюшка мотнул головой слева направо:

– Имя не надо… Кто ты? Я тебя видел во сне. Ты от огня Архангела Михаила обратился в какую-то страшную образину и улетел.

– Образину? Ты видел бой? – И вслед за этими словами, сказанными с чрезвычайным удивлением и досадой, в левой руке Постратоиса оказалось дрыгающееся и ноющее жалкое маленькое уродливое существо с недоразвитыми крылышками. Существо свистяще верещало:

– Я ничего не мог сделать, повелитель.

Я ужасно рвался, но я никак не мог прорваться в его сон. Этот проклятый Михаил огородил его душу частоколом пылающих крестов, ни одной лазейки не было. Сквозь такой частокол и вам не пролезть! И ваш приготовленный сон для него так и остался у меня. Может быть, сейчас его усыпим?

– После драки кулаками не машут, – процедил-выдохнул Постратоис и швырнул нытика в окно. Не долетев до окна, тот растаял в воздухе.

– Кто это был? – спросил Федюшка.

– Это был мой охранитель снов. Выгоню паразита, не справляется. Кстати, на шутку не сердишься? Я же обещал, что ты не проснешься. Без шутки жизнь была бы совсем пресна.

А? Ведь я к тому ж покровитель всех шутников и шуток… Итак, ты хочешь знать, кто я? – Постратоис выпрямился и встал подбоченясь. – Когда-то я был таким же Ангелом Света, как Михаил. Меня звали Люцифером, что значит Светоносный, но я не захотел быть в ихнем свете, я взбунтовался! Я первый во вселенной революционер и вождь первой революции.

– А почему ты не захотел быть в свете?

– А потому что моя гордость не позволяет мне признавать над собой чью-либо власть, даже власть собственного Творца. Я сам хочу властвовать. А моему «хочу» нет и не может быть преград! Я увлек за собой треть Ангелов, и теперь мы – черные ангелы, мы – демоны! Злые языки зовут нас бесами, но нам плевать. Я восстал против Творца вселенной, и я одолею Его. Не желаю я быть Его рабом! Да и где Он, а? Нету Его. Прячется Он, нету Его! – Постратоис широко развел руками и даже под кровать заглянул. – Ты огонь небесный просил у Михаила? А? Признавайся.

– Просил, – пролепетал Федюшка.

– Ну и что? Дали его тебе? А? – А-а-а, то-то! Всё у них так, за все им надо платить этим несчастным, никчемным добром, мой же огонек ты задарма получишь сегодня же, а они, светоносные рабы Творца вселенной, обещают после смерти.

– И платить не надо?

Грохочущий хохот едва не оглушил Федюшку.

– Не надо, не надо платить, всё давно уплачено, – орал, смеясь, Постратоис, – я всегда вперед беру, твое желание и есть твоя плата. Мое бессмертие, мой огонь – сегодня же!

А то, может, после смерти хочешь? Смерти не желаешь?

– Нет!

– В воротца золотые лез? Э-э, вижу, что лез, ну и как? Горб не пустил? Ай-ай, а в мое бессмертие широки врата, всех впускаю! И чем больше горб, тем больше почета.

То ведь не просто горб, а наш пупырчатый друг прилепился, ха-ха-ха-ха! Слизняки-добряки хают само слово «грех», ну да ты не смущайся. Лень – грех? А ведь благодаря лени человек машины изобрел, лень было ему пешком ходить, вот и изобрел. Зависть – грех? А позавидовал человек птице – и самолет придумал. Ложь – это плохо?

– Наверное, плохо, – промямлил Федюшка.

– Чего-то я не возьму в толк, чего тут плохого, а? – Столько на лице у Постратоиса написалось неподдельного удивления, что оно передалось и Федюшке, и у того невольно мелькнула мысль, что, может быть, и правда тут ничего плохого нет?

– Разве тебе плохо, скажи мне, что ты всю жизнь свою врешь? А? Не смущайся и не красней! Ложь – это прекрасно. Все на свете врут, кто много, кто поменьше, но нет на земле человека, прошедшего мимо лжи. Разве тебе плохо было от твоего вранья? По-моему, ложь тебе одни удовольствия дарила. Разве не так?

– Так, – согласился тихим голосом Федюшка.

– А то, что дарит удовольствие в жизни, разве может быть плохим? То-то! Ну а если твоя ложь кому-то неугодна, то на это, прости меня, надо наплевать! Вот так… – И Постратоис прихрюкнул, хрипнул носом и вдруг харкнул через всю комнату на противоположную от кровати стену. Не меньше ведра слюны было в комке его харкотины. Будто хлопушка взорвалась, так врезался комок в стену, Федюшка аж вздрогнул.

– И только так, – продолжал Постратоис, – коли нет никакого наказания, то и обманывай на здоровье. А откуда это, наказание-то? Ведь Бога нет? Нету Бога-то… – И Постратоис снова под кровать заглянул. – Где Он? Нету Его.

– Но ведь ты сам говорил, что Он есть, что Он Творец всего?

– Ну и говорил. Но Он прячется, а значит, нету Его, а кроме Него, и бояться нечего и некого. Ведь жизнь коротка, а удовольствий так много. Но… – Постратоис вдруг застыл в нелепой позе. – Людей-то на земле намного больше, чем удовольствий. А? На одно удовольствие, считай, человек по тыще! А? – И Постратоис схватился за голову, будто переживая за это. – И что же тут, скажи, делать? Да разве доберешься до удовольствия через такую толпу без обмана, без притворства, без обещания, которого никогда не выполнишь? И только так и поступает сильный человек. Если для того, чтобы тебе стало хорошо, надо сделать кому-то плохо, то делай не задумываясь! Это закон жизни № 1, запомни. И горе тем, кто пренебрегает этим законом, горе жалостливым, горе честным слюнтяям!

Тут вдруг на Федюшку наплыло полупрозрачное лицо его братика. Он силился что-то сказать Федюшке, но, кроме хлюпания и гудения губ, ничего не мог разобрать Федюшка. Вздрогнул он от наплывшего видения и лицом переменился. И Постратоис это тут же заметил.

– А братик говорит, что на небесах Царство есть, – робко сказал Федюшка.

– Братик? – Физиономия Постратоиса сделалась злобно-задумчивой, а сам он застыл на месте от Федюшкиного сообщения, будто парализовало его.

– Ты видел этого дрянного уродца? Ин-те-рес-но… Много же ты нагляделся.

– И вовсе он не дрянной, – насупившись, пробурчал Федюшка.

– Как же он не дрянной, если дрянным да пустым голову тебе забивает? Лез ты в ворота? В это самое Царство? А? То-то! И никогда, слышишь, никогда тебе в него не пролезть… – Знакомое черное пылающее «никогда» выскочило из безобразного рта Постратоиса и заплясало у него над головой. – Так вот, значит, и нет его для тебя! А чего нет для тебя, того и в природе нет. Чего не вижу, не слышу, чего не щупаю – того не существует!

Да к тому же, малыш ты мой милый, ведь всё это было во сне. А я вот он, наяву, меня и пощупать можно… – И синие ниточки-губы Постратоиса растянулись в ухмылку, от которой по Федюшкиному телу пробежала судорога.

– Эх, малыш ты мой, юноша дорогой, – покачал головой Постратоис, – вижу, не по нутру тебе мой вид, да и на всех окружающих меня брезгливо ты глядишь. А ведь надо ломать себя, менять надо взгляд на вещи.

Без этого не вместить тебе гееннского огня. Это и есть, пожалуй, маленькая плата для человека решившегося. То, что ты нынче почитаешь за уродство, и есть истинная красота. Надо, надо, юноша, сломать-таки себя! То, что ранее казалось, да и сейчас кажется прекрасным, на самом деле пустышка есть! То есть просто форменное, пустое безобразие. Михаил – урод, а я – красавец. Понял? Я ведь могу сей же миг обратиться в любую разэдакую розу-мимозу, чтобы ласкать твой взгляд. Но я не сделаю этого, ибо взгляд твой нынешний – ошибка глупого ума. Я не могу ему потакать. Ломать себя надо! Но самому это ужасно тяжело сделать, ух как тяжело, просто даже невозможно. Но я могу помочь, нужно только твое согласие. И тогда… после маленького хирургического вмешательства моих коготков всё встанет на свои места: твои глаза обретут истинное зрение, а ум – высшее понимание.

– И я стану светить светом Истины?

В моей душе возгорится фонарик? И я стану всё видеть таким, какое оно есть на самом деле?!

– Фонарик? Какой фонарик? – недоуменно пробурчал Постратоис. – Хм… да и на кой тебе видеть вещи такими, какие они есть на самом деле? Ох уж этот уродец… – И, не давая Федюшке опомниться, продолжал: – Но самое главное, ты обретешь невидимую силу над невидимым – над душами людей!.. Все люди, понимаешь, связаны меж собой невидимыми нитями, одна любовь чего стоит, как сильны ее ниточки…

И вот ты – дзинь! – эти ниточки сможешь рвать!.. А сам человек? Душа его есть переплетение множества связей и сил. И ты всё это также сможешь рвать! Рвать! И по-новому, по-своему связывать, а жертве твоей и неведомо будет, что с ней… В просторечии это древнее искусство называется колдовством, и вот ты этим искусством сможешь обладать. Ну?..

– Хочу, – вскинулся Федюшка, – хочу!

– Ба! – восхищенно воскликнул Постратоис. – Ты глянь-ка, мой пупырчатый друг, сколько огня в этих юных очах, сколько желания! Да тут вмешательство моих коготков просто излишне. Считай, юноша, что ты уже посвящен. Ур-ра!!!

– Давно бы так, – промурлыкала пасть Греха, – а то – фонарик… Я уж звездануть тебе в лоб хотел, чтоб был тебе фонарик.

– Не груби, – цыкнул на него Постратоис, – всё хорошо, что хорошо кончается…