Легенда о Великой волне

Механокардионик перекинул ногу на ногу.

– Жду лекцию по фонетике. На нее еще есть время. А то пропустим день.

Найла улыбнулась и подтащила сапог к животу.

– Нет, жестяной дружок, я до смерти устала.

Азур поднялся.

– Снаружи такой грохот, что ты все равно не сможешь уснуть. А я тем более. – Он подошел к раскладушке.

Найла не смогла стянуть сапог и поставила ногу на пол.

– Помоги мне!

Механокардионик с лязгом встал на колено. Снял сапог и взял ее ногу в руки.

– Неплохо, помощник капитана. – Пальцы у Азура были прохладные и, несмотря на материал, невероятно нежные. Найла позволила ему помассировать стопу и пятку. Прикусила губу, выгнула спину, отклонившись назад и опираясь на локти. – Не хочу знать, где ты этому научился, но именно такой массаж мне сейчас и нужен.

Азур молча стянул второй сапог и проделал то же самое с левой ногой. Потом схватил обе и раздвинул их.

– Лекция, – сказал он, сверкая черным огнем в глазах, – должна начинаться со стонов.

Найла расстегнула штаны. Закрыла глаза и почувствовала, как ткань сползает по бедрам и падает на пол. Мурашки. Она оперлась на локти, положила голову на подушку и пошире развела ноги.

Азур встал на колени между ее бедер и проник в нее. Холодный металл. Жаждущий, жадный.

Она стиснула его бока ногами.

И снова покрылась мурашками, когда почувствовала, как он двигается.

Запрокинула голову и обеими руками схватила простыню, комкая ее пальцами.

Металлический человек снова проник в нее, вышел, еще раз вошел.

Найла вытянула шею, застонала.

Не останавливаясь, Азур начал неумело произносить строки своей песни. Два, три. Пять раз, все громче. Звук такой, словно в горло засунули кусок железа. Как будто спертый воздух выходит из прорехи в старом металле.

Найла закричала и сжала Азура бедрами. Одним вдохом выпила прохладу с этого негнущегося тела, даря ему все тепло своей плоти.

Когда она открыла глаза, механокардионик уже лежал на спине, уставившись в потолок.

Его сердце билось совсем рядом. Девушка повернулась и посмотрела на лицо Азура. Латунные щеки покрылись паром, который передало ее горячее дыхание. Но больше – ничего – ни улыбки, ни теплоты – только тьма в глазах, готовая поспорить с ночью.

Теперь ее очередь. Найла открыла дверцу в животе Азура и взяла в руки его сердце.

Вдруг тряхнуло так, что койка подпрыгнула. Видимо, снаружи какой-то раздолбай не удержал лебедку, ставя на место колеса. Грозный окрик – и работа возобновилась в относительно спокойном ритме.

Пальцы девушки сжали сердце механокардионика.

Азур издал какой-то нечленораздельный звук. Закрыл глаза. Застонал снова.

– Л, – громко произнесла Найла.

– Лхх, – постарался повторить Азур.

– Ю.

– Юухх.

Она улыбнулась.

– Б.

– Бгх.

– О.

Азур прокаркал что-то совсем непохожее.

Найла убрала руки и закрыла окошко.

– Ты сказал «л-ю-б-о-в-ь». Точнее, я поняла тебя без слов. А теперь иди, мне нужно поспать хотя бы полчаса.

Азур поднялся и продолжил на металлоязе:

– В том, как ты трогаешь мое сердце, больше секса, чем когда мы трахаемся.

Она улыбнулась.

– А ты настоящий поэт. Еще немного сладких слов, и я влюблюсь в тебя по-настоящему.

– Не хочешь посмотреть на тень своего маленького корабля?

Бугорок, плавающий в груди, крошечная драгоценность из металла… Об этом тайном даре Азур знал все. Пару раз он, каким-то замысловатым образом установив зеркало, с помощью кварцевого кристалла и непонятных приборчиков умудрился показать Найле тень кораблика, спроецированную на переборку Сиракк.

– Не сейчас. У меня сил нет. – Девушка положила руку на живот. – И созданию тоже нужно отдохнуть.

– Хорошо. Передавай от меня привет Кое-кому. – Азур чмокнул ее и вышел из каюты.

В ночном небе сверкали две малиновые луны: первая – вдали, над горизонтом – была укутана в одеяло потрепанных облаков, а вторая, висевшая прямо над самой головой, походила на выдутый из стекла шар. Цималия и Дафне. Дочери-воительницы Старой Алидады, которую все называли Аметистовой Луной.

Капитаны кораблей доверяли им больше, чем звездам, когда нужно было идти по курсу ночью.

Песок, залитый их светом, казался паприкой мельчайшего помола. Камни ущелья – пурпурными. Моря и большие лужи-болота – цвета венозной крови. А волшебнее всего луны подсвечивали ржавчину на корпусах кораблей, делая ее похожей на радужную плесень, грибы или рассыпавшийся пух.

Подвыпившие моряки называли их «гнилые луны». Или клубни неба.