Убойная примета

Однако в Борисовском угро из четырнадцати человек по штату осталось девять, из них трое прочно засели в группе розыска – работали по пропавшим без вести, неустановленным трупам и сбежавшим преступникам, – двое сотрудников, личности которых менялись в зависимости от времени года и графика отпусков и командировок, находились за пределами родной милиции, а еще двое занимали должности начальника и зама, и хоть работали в моменты завалов как простые опера, но все равно оставались начальством.

Итого – семь оперативников, на которых висит район общей площадью в 19 000 квадратных километров, с населением за сто тысяч, а на его территории не только убийства совершаются, число которых в год доходит иногда до двадцати: кражи, разбои, изнасилования, угоны, грабежи, причинение тяжкого вреда здоровью, сбыт наркотических средств и оружия – не перечислишь статей, по которым приходится работать операм. А в нагрузку – из ГУВД летят карательные информационные письма о плохой работе, статотчетность хромает, ползет неумолимо вниз; планерки у начальства, селекторы с участием руководства – практически Бога, царя и верховного главнокомандующего! – после которых выходишь, потеряв веру в смысл своей работы, справедливость и уголовное законодательство Российской Федерации и многое, многое другое. А еще проверка нагрянет из Москвы или славные зональники из ГУВД решат развеяться, отвлечься от душных кабинетов на свежем воздухе поднадзорных районов…

Хоть заработная плата с годами и становится привлекательнее, все же начинают потихоньку уходить из уголовного розыска опытные и не совсем опытные сотрудники – кто на гражданку, а кто в другую службу, где платят так же, только рабочий день нормированный и проблем – с гулькин нос, как в секретариате: знай строчи бумаги да исходящие ставь, ни тебе нераскрытых преступлений, ни тебе статистики, ни тебе бессонных ночей.

А из-за недобора начинают издавать приказы о приеме на работу таких, как Вася Березяк: хороший, добрый паренек, да только работать бы ему пока в сельском хозяйстве на скотовыпасе или, чтобы не так жестко, – в том же ОПДНе, малолеток опрашивать. А то только под ногами путается, а шеф носом тыкает – у вас человек в подчинении, а вы заставить работать не можете! Заставить-то можно, только в итоге переделывать придется самому, а где время взять?

Машина тряслась по разбитой поселковой дороге; асфальта здесь сроду не видели, только в особо зажиточных домах, коих в Приморке насчитывалось аж четыре, подъезды к калитке были забетонированы, остальные дороги – как в песне: пыль да туман, да сплошной бурьян. Летом с открытыми окнами не проедешь – песок на зубах будет еще дня три скрипеть; осенью дожди пройдут – все, либо бери «УАЗ» с передней дополнительной тягой да трактор на всякий пожарный случай, либо на лошади езжай – считай, иди пешком, ибо сроду на лошадях по Борисовскому району милиция не разъезжала. Весна и зима – более-менее нормальные времена года: земля застывает вздыбившимися колдобинами, проехать, хоть и с зубодробительной тряской, но все-таки можно.

Сейчас Демьяненко аккуратно направлял «Жигули» в места, где амортизаторы будут страдать меньше; получалось плохо. Березяк, хвала Аллаху, молчал, тараща глаза в выхваченные двумя столпами света фар левую и правую стороны дороги. Тащиться до города было минут тридцать, и это только с развилки на районную трассу, а до развилки – еще четыре километра по ухабам.

Демьяненко в очередной раз с грустью подумал, что домой попадет в лучшем случае к трем – началу четвертого, а там – немного сна и снова подъем: никого не волнует, во сколько ты лег, рабочий день начинается с девяти, а прибыть нужно в восемь тридцать максимум: планерка, а если перед ней еще и доделать что надо – будь добр, к восьми пожалуй. Ну это ладно. Главное – два убоя раскрыты, теперь отписаться – и спи спокойно; карточками на этот месяц отдел обеспечен, а там, глядишь, и третий квартал по тяжким закроем… Хоть какая-то победа.

Но рано радовались.

Примерно такую фразу произнес, назначая на обеденное время совещание, полковник Синельников, начальник Борисовского районного отдела милиции. Человек он был суровый и упрямый, переубедить его на памяти ныне здравствующих розыскников не удавалось никому, за исключением начальника ГУВД Краснова – да и то, поговаривали злые языки, Краснов Синельникова не убеждал, а заставлял прогибаться, оставаясь при своем мнении. В прошлом старший оперуполномоченный, замначальника УВД Советского административного округа, начальник городского угро, заместитель начальника управления собственной безопасности и вот ныне – начальник Борисовского РОВД, спуску Синельников не давал никому. Резолюцией на любые предложения, которые не соответствовали его мнению, являлась фраза: «Уходите в народное хозяйство». Ему было бесполезно что-либо доказывать, даже если доказывалась истина непреложная, как восход солнца на востоке. Если Синельников считал, что солнце всходит на юге, значит, весь райотдел должен был переориентироваться на новый постулат и жить по указанным правилам. Несогласные могли отправляться, как было сказано выше, на просторы родных полей – по статье или по собственному желанию, зависело от поведения самого несогласного; кто начинал качать права, того однозначно увольняли с позором и ритуальными песнопениями.

Планерки полковник собирал редко, но, как говорится, метко. В основном встречались руководители служб перед подведением итогов, на селекторах и по пятницам, на еженедельных плановых совещаниях. Внеплановые же сборища ничего, кроме беды, не предвещали, поэтому, когда начальник розыска подполковник Газиев объявил, что в два часа дня оперативники, как работавшие по убийству Карцевой, так и только слышавшие о нем, должны собраться в кабинете полковника, личный состав пришел в священный ужас.

– А зачем? – зевая, поинтересовался Демьяненко, который, даже приняв контрастный душ, надев светлую рубашку и побрившись, вид после бессонной ночи имел непрезентабельный. – Там же раскрыто все.

– Раскрыто-то раскрыто, да не совсем. Какие-то новости появились.

– Какие еще новости?

– Не знаю я, – огрызнулся Газиев. – На планерке и спросишь, что не так, я в душе не чаю, где мы накосорезили.

– Почему обязательно накосорезили? Может, нас похвалить хотят.

– Ага. Наградить почетными званиями «Уборщик посевной» и стальными косами. И в качестве премии выдать трудовую книжку с записью об увольнении.

– А в чем «премия»?

– Что по собственному.

– Ну ты пессимист.

– Ты бы голос нашего уважаемого полковника послушал, не то что пессимистом бы стал.

– Да что такое-то? – обеспокоенно спросил Демьяненко. Жулика они пальцем не тронули, сам пел, как птица летним утром; в доме не наследили, нож нашли, следователю помощь оказали от и до, с чего бы экстренное совещание созывать? – А если позвонить Королеву, узнать, в чем дело? Жулик, может, у него не колется? Так вчера все показал, как по писаному прошло…

– Звонил уже, трубку не берет, – мрачно сказал Газиев. – Чую, во что-то мы вляпались: понять бы только, во что.

– Да какое, на хрен, вляпались, мы убой полностью отработали, явку приняли, человек вчера даже показывал, как Карцеву убивал! – Когда Демьяненко нервничал, он начинал говорить на повышенных тонах – это плохое качество нередко играло против него на планерках. – Что там могло случиться? Вещдок не обнаружили ценный? Нож не тот? Так мы тут при чем? Следователю пусть вопросы задает, как он проворонил!

– Леша, ты прекрасно знаешь, что следователю эти вопросы никто задавать не будет. Это только в УПК написано, что поиск доказательств осуществляет непосредственно лицо, ведущее предварительное следствие или дознание. Или суд с прокурором. А в реальности сам знаешь как.

Не согласиться было нельзя. Несмотря на статью 86 УПК РФ, в которой черным по белому написано, что сбор доказательств осуществляется кем угодно, только не сотрудниками уголовного розыска, в действительности следователь приезжает на место происшествия и коршуном набрасывается на оперативников: «Где?! где?!. где орудие преступления, где следы ног-рук-пальцев-обуви-перчаток, где микрочастицы, где, в конце концов, преступник и его собственноручная явка с повинной?» Хочется ответить: «Ищи, дорогой!» – да нельзя. И ищешь все вышеперечисленное, и хорошо, если эксперт тебе подсобит или прокурор-криминалист вместе с комитетским следователем на нераскрытое убийство подъедет, а так – пропесочит тебя начальство за то, что не смог должное количество доказательств обнаружить, мало не покажется, и никто не посмотрит, что ты даже и не субъект доказывания вовсе…

Полчаса до планерки прошли в тревожном ожидании, даже на обед никто не отлучался, потом опера с тяжелыми вздохами стали собираться. Нехотя взял из ящика стола блокнот Терещенко, проверил, не кончились ли чернила в ручке, Демьяненко; старший лейтенант Дягилев записную книжку забыл в машине и быстро выдернул из принтера пару листочков бумаги. Газиев уже удалился к шефу; опера медленно, в похоронном темпе поднялись на второй этаж – по дороге Демьяненко сделал страшное лицо Васе Березяку, который слонялся без дела по коридору, и заставил идти с ними – и остановились у кабинета полковника. Мимо стремительно, ни с кем не здороваясь, прошел Королев, за ним – мрачный замруководителя следственного отдела Марченко, который торопливо пожал операм руки.

– Что за дела? – быстро поинтересовался Кушаков. – А то мы не знаем ни хрена.

– Убийца не тот, кого мы задержали, – проговорил скороговоркой Марченко и скрылся в кабинете Синельникова.

– Да как же так! – В голос сказал Березяк и запустил такую затейливую тираду, что даже Дягилев поморщился и толкнул его в плечо. – Вот это попали так попали.

– Да подожди ты, что за чушь… – Демьяненко осекся: из дверей выглянул Газиев, поманил оперов в кабинет. Они гуськом вошли и по безмолвному приглашению полковника расселись по обе стороны стола совещаний. У Березяка вспотели руки, он попытался вытереть их о штаны, но потом просто спрятал за спину.

– Здравствуйте, кого не видел, – угрожающим тоном начал Синельников – в темно-сером костюме, который обтягивал мышцы плеч, грозя порвать ткань по швам, с выбритым затылком и тяжелым взглядом, он походил на боксера-тяжеловеса. – Добрый день не говорю, потому что он не то что не добрый, а в прямом смысле слова – черный. Пожалуйста, Роман Викторович, изложите при сотрудниках то, что рассказали мне по телефону.

Марченко кашлянул. Он был хорошим работником и хорошим человеком, опера его уважали – знали, что всегда будет говорить по существу, без преувеличений, и где вина его сотрудников – не промолчит, не свалит все на уголовный розыск.

– Девятнадцатого числа, как вы знаете, было совершено убийство Карцевой Тамары Борисовны, – начал он, глядя прямо перед собой. – При выезде на место происшествия нами совместно с сотрудниками уголовного розыска был установлен и задержан подозреваемый – Минченков Александр Федорович, семьдесят третьего года рождения. Минченков написал явку с повинной, был допрошен в присутствии адвоката, с места происшествия изъяли нож, которым он, по его собственным словам, убил Карцеву. Рано утром была проведена проверка показаний на месте, и следователь Королев, – он взглянул на подчиненного, – вышел в районный суд с ходатайством об избрании Минченкову меры пресечения в виде заключения под стражу. В судебном заседании Минченков сообщил, что преступления он не совершал…

– Как же! – возмутился еле слышно Березяк.

– При написании явки с повинной, которая, кстати, была отобрана без присутствия адвоката, на него оказывалось сильное моральное давление, вплоть до угроз жизни и здоровью самого Минченкова и его близких.

– Извините, Роман Викторович, – вмешался Газиев, – это у нас говорит каждый второй обвиняемый, который попадает в судебное заседание по сто восьмой УПК. Если им верить, то половину района закрыли незаконно.

– Я это знаю, Алан Теймурович, – мягко сказал Марченко, чуть приподняв правую ладонь. – Я еще не закончил… Минченков сообщил суду, что при написании явки отстаивал свою невиновность и предоставлял доказательства, а именно – называл фамилии свидетелей, которые могли подтвердить его алиби, а также указывал, где на самом деле находится орудие преступления, однако оперативные сотрудники его слова проигнорировали, заставив под давлением дать признательные показания.

– Прошу прощения, – не выдержал Демьяненко, – но вчера я Минченкова от себя отодрать не мог, так он хотел признаться и все показать. О свидетелях не то что речи не было…

– Не перебивать! – загремел Синельников.

Марченко поморщился и продолжил:

– Поскольку Минченков страдает психическим заболеванием, приступы которого легко провоцируются стрессовыми ситуациями, он, испугавшись за свое здоровье, написал под диктовку оперативника явку с повинной и в последующем давал признательные показания в ходе предварительного следствия, потому что при допросах постоянно присутствовали сотрудники уголовного розыска, которых он боялся. В суде же на заседании были только судья, конвой и адвокат с прокурором, и он рискнул сказать всю правду.

– И что же он сказал?

– Я повторяю – назвал трех свидетелей, которые могут подтвердить, что в момент убийства его в доме не было, – ответил Королев и закашлялся.

Газиев вопросительно взглянул на Марченко:

– Этих свидетелей, я так понимаю, не допрашивали?

– Нет, не допрашивали.

– Тогда на каком основании мы верим Минченкову?

– Не допрашивали, – повторил Марченко задумчиво. – Но после того как он назвал их фамилии и адреса проживания, а также сообщил, где лежит орудие убийства, суд отложил принятие окончательного решения на 24 часа. Мы с Королевым позвонили участковому Апыеву, попросили проехать по адресам, поспрашивать.

– И что?

– Показания Минченкова подтвердились.