Убойная примета

Летом долго не темнеет, а особенно в июле – когда солнце, даже садясь, ласкает длинными лучами пыльные улицы. Вот оно уже опустилось за горизонт, а его отсвет на облаках еще падает на землю. Летом и работается охотнее – разве сравнить шесть часов декабрьского вечера с шестью часами июльского? В декабре с тоской поглядываешь в окно, видишь только свое отражение в стекле – на улице темнота и холод, и блекло-желтые фонари едва пробиваются сквозь промозглую черную сырость. Уже не видишь разницы – пять часов вечера или восемь, уже после обеда начинают наваливаться с неба сумерки.

То ли дело – июль. Восемнадцать ноль-ноль – а светло как днем, жара почти спала, остался только теплый ветерок и последние, ласковые солнечные лучи. Кажется, что впереди еще много времени, и тоска не одолевает: можно все успеть засветло, и домой вернуться не в промозглой темноте, а по светлой дороге.

Есть, конечно, счастливые люди, которым любое время года нипочем. К таким относился сегодняшний дежурный опер капитан Терещенко. Весной, осенью, в метель, в дождь, в жару или в слякоть – его настроение оставалось ровным: отвратительным. Терещенко вечно был чем-то недоволен, бурчал под нос, спорил с начальством, огрызался на критику и был воистину образцом худшего подчиненного. На любые замечания в свой адрес он незамедлительно начинал высказывать, что ему по большому счету наплевать на мнение говорящего, что у него опыт работы такой, что сопляки розыскные должны перед ним на коленях ползать и разговаривать исключительно шепотом – в общем, зануду в коллективе не любили, но и поделать с ним ничего не могли: он был любимчиком бывшего начальника криминальной милиции Бортюкова. Они вместе начинали работать, вместе пришли в Борисовский райотдел, где Терещенко плотно засел на направлении разыскиваемых преступников, а Бортюков ушел в вышестоящее начальство, в связи с чем делал старому другу всяческие поблажки. Терещенко с удовольствием ими пользовался, а при случае еще и постукивал на коллег, вот и терпели его, стиснув зубы, хотя всем давно хотелось устроить капитану «темную».

Самым нелюбимым занятием Терещенко были суточные дежурства. Его и так старались ставить на сутки как можно реже, чтобы не выслушивать каждый раз нытье и жалобы, но как тут уменьшишь количество дежурств, если личного состава – всего ничего? Словно не понимая этого, увидев свою фамилию в списках дежурных более двух раз в месяц, Терещенко поднимал крик, будто его резали. Незамедлительно падали и его показатели. В конце концов, поняв, что с ним дешевле согласиться, чем переспорить, капитана стали ставить на дежурства совсем редко. Но в этот июльский день Терещенко все же пришлось выйти в суточный наряд, в связи с этим настроение он портил всем присутствующим.

Демьяненко эту его особенность прекрасно знал и старался с капитаном общаться как можно меньше. Поэтому, когда тот возник на пороге его кабинета, он внутренне приготовился к очередной неприятности. Так и вышло.

– Я никуда не поеду.

В этом был весь Терещенко. Что – не поеду, куда – не поеду, из-за чего – не поеду? Объясни, в чем дело, потом начинай свое «не хочу, не буду».

Демьяненко поднял голову от бумаг и посмотрел на него:

– Куда – «никуда»?

– На происшествие.

– На какое происшествие?

– Ты что, не слышал? – вытаращил глаза Терещенко. – Группу собирают!

– Саш, раз я спрашиваю, что случилось, значит, не слышал.

– Ну, не знаю. Только я никуда не поеду. Я ездил уже сегодня на две кражи, больше никуда не поеду.

– Да что случилось? – начал выходить из себя Демьяненко.

– А ты не слышал, что ли! Дежурный уже всем позвонил!

Демьяненко плюнул и продолжил дописывать рапорт, капитан еще немного постоял у двери.

– Ну ты поедешь, нет? – повторил он. Как с таким разговаривать, Демьяненко было непонятно, поэтому отвечать он даже не стал. – Ну тогда я пойду к Газиеву и скажу, чтобы менял меня на кого угодно. Я не собираюсь по всему району мотаться, я на двух кражах уже сегодня был.

– Иди, Саш.

– Я пошел к Газиеву.

Терещенко вышел, хлопнув дверью, оставил оперуполномоченного Демьяненко в легком недоумении – какого дьявола капитан хотел? Он посмотрел на часы и с удивлением понял, что уже половина девятого. Заработался. В розыске редко уход с работы совпадает с временем окончания рабочего дня, но на сегодня уже перебор. Сунув бумаги в сейф, Демьяненко закрыл его на ключ и вышел из кабинета.

Но далеко уйти не удалось.

– Леша, – окликнул его Газиев, который тоже запирал свою дверь, – загляни к Кушакову в дежурку, пожалуйста. Ты домой собрался?

– Вообще-то да.

– Там труп в Приморке непонятный, нужно съездить.

Демьяненко удивленно посмотрел на начальника:

– Подожди, у нас сегодня Терещенко дежурный! Пусть он и едет.

– Леш, от Терещенко там будет толку как от козла молока. Сам знаешь. Он сейчас специально поедет и ни хрена не сделает, если там криминал – будет на отделе «висяк».

– Алан, все хорошо, конечно, но я недавно из Крайнего вернулся, – разозлился Демьяненко, уже понимая, что ехать придется. – Я там тоже не мух гонял, а по убою работал, пока Терещенко дома ужинал. Какого хрена мне опять на убой ехать?

– Да там не убой еще, может быть…

– Так Приморка на другом конце района, Алан! Даже если не убой, это на два часа с дорогой!

– Леш, – Газиев направился на выход, – бери Березяка и езжай на труп. Чего пререкаться, если все равно ничего не изменить. Я сказал Терещенко, что у меня в живых остались только ты и Вася и что ты с убоя только приехал, а тот заявил, что на кражах устал, и побежал к Бортюкову. Он сейчас все нам похерит, сам знаешь.

– Зашибись! У него стаж работы больше, чем у меня, и он все похерит!

– Леш, ладно. – Газиев уже выходил из коридора. – Отзвонись с места.

И – пламенный привет!

Такие ситуации в отделе были не редкостью. И самое интересное, сделать ничего было нельзя – хоть жалуйся, хоть сопротивляйся, хоть отказывайся в таких случаях, как сейчас: все равно такие, как Терещенко, останутся в выигрыше. Дело было не в том, что капитан Терещенко высоко ценился как работник, и не в том, что на Демьяненко можно кататься, сколько душе угодно, потому что он такой бесхарактерный, нет.

Просто существуют такие понятия, как ответственность и совесть. Им не научишь, следовать им не заставишь, они должны быть внутри человека, с самого начала его жизненного пути. Если они есть, то не ответишь, пользуясь личными льготами: я не буду выполнять свои непосредственные обязанности. Если они есть, то не станешь работать через пень-колоду лишь бы отписаться перед начальством: мол, я был и сделал все, что смог, а выше головы не прыгну.

Демьяненко тоже мог бы сказать начальнику розыска: я не поеду. Я только что вернулся с убийства, я присутствовал при написании явки с повинной, а до этого я целый день работал, даже не отлучаясь на обед, и, ко всему прочему, я не дежурю сегодня. Я никуда не поеду, тем более в Приморку, куда только добираться сорок минут по плохим дорогам. И тогда Газиеву ничего бы не осталось, как посылать другого опера, а кого? Постовенцева, который сменился после суток и отдыхает дома? Недавно подписавшего рапорт на увольнение и дорабатывающего, несмотря на открытый больничный, последние дни Валиева или Рому Дягилева, который сегодня как пить дать и работал по кражам, от которых «устал» Терещенко? Или новенького, очень инициативного, но пока еще совсем неопытного Васю Березяка?

А возможен и другой вариант – пошлет Алан Теймурович на непонятный труп именно Терещенко, и тот умышленно – а кто докажет? – или неумышленно, так как Бог мозгов дал маловато, проведет неотложные ОРМ спустя рукава, и если вдруг труп окажется криминальным, полетят наутро головы, а капитан отоспится после суток и выйдет аж в среду свеженьким и довольным. Опять же – будет ли потом Газиев относиться к Демьяненко по-прежнему? Не будет. Да и работу херить жалко: вдруг убийство, не раскроют – поползут вниз показатели…

Васи Березяка в розыске уже не было, и Демьяненко, выходя из райотдела, внутренне подленько обрадовался, что есть на ком выместить досаду: мол, старшие еще здесь, а ты слинял, салага! Но не успел он набрать номер Васиного мобильного, как увидел Березяка возле патрульной машины: он светился радостью и суетился вокруг «уазика», словно предстояла не поездка на труп, а необременительная командировка к морю.

– Алексей Валерьевич! – завопил он издалека, увидев Демьяненко. – А вы тоже поедете?

– Не я тоже, а ты тоже, – проворчал про себя майор Демьяненко и добавил уже громко: – Иди к служебке, она открыта, мы сами поедем.

Не хватало еще тащиться шестьдесят километров до Приморки на патрульном «УАЗе», который и по ровной-то трассе едет, словно мечта гаишника – 50 км/ч, а уж по извилистой и бугристой проселочной дороге будет, сберегая рессоры, тащиться все тридцать, как двуколка в девятнадцатом веке.

Березяк радостно, почти бегом направился к служебке, Демьяненко последовал за ним.

– А что за труп?

– Пока не знаю. Приедем, посмотрим.

– Мне сказали, мужик какой-то!

– Вась, приедем – посмотрим, – повторил Демьяненко, заводя машину. – Мужик, баба – один черт. На месте разберемся.

Борисовский район был краем благодатным. Поля, леса, перелески и рощицы, заросли, болота, озера, реки, пруды, ручьи – хватало всего. По левому краю его касалась широченная мутная река Кубань, по правому огибала, проходя через город Борисов и неся свои воды дальше, опасная Протока – река коварная, – вроде и мелко возле берега, и вода теплая, спокойная, а в секунду подхватит водоворотом и затянет в яму, каких в ней множество. Крикнуть не успеешь… А труп только дня через три зацепится за свисающие с берегов коряги или его прибьет течением в один из заливов, а то и вовсе всплывет в другом районе. Много здесь тонет народу, а все равно лезут в реку дружным строем, сколько ни гоняют купальщиков спасатели, сколько ни печатают в местных и краевых газетах печальную статистику. Не дорожат люди жизнью…

Борисовский был богат как флорой, так и фауной, причем фауной непуганой: сколько раз в отдаленных уголках района перебегали дорогу прямо перед машиной дикие звери, сколько видел Демьяненко птиц, занесенных в Красную книгу, которые с любопытством смотрели на приближающегося человека, и только когда он оказывался в шаге от них, лениво и изящно взмахивали крыльями и перелетали подальше, продолжая при этом следить за новым в их ландшафте существом.