Золотой век предательства. Огни Хякки Яко

– Молодая госпожа Хаяси! Вы не ранены? – на одном дыхании выпалил Сибата, поравнявшись с ней.

– Ничего серьёзного, просто немного… поцарапалась.

– Идёмте скорее, я отведу вас домой.

Уми посмотрела туда, где мгновением ранее стояла О-Кин, но, как и ожидалось, ёкай уже и след простыл. Дзасики-вараси не любила покидать дом, а за последние несколько дней ей пришлось сделать это дважды – чтобы защитить всю усадьбу от гнева тэнгу и чтобы теперь помочь Уми отвязаться от оголодавшего каппы.

* * *

До забора, окружавшего усадьбу Хаяси, они добрались быстро. Даже с такого расстояния до слуха Уми донеслись встревоженные голоса братьев клана и прислуги. Ну и наделала же она шуму!

– Ничего не рассказывай отцу, – попросила она Сибату. – И передай остальным, чтобы держали языки за зубами. Как улягутся волнения в городе, погуляете в идзакая за мой счёт.

Сибата заверил, что всё сделает, и его слова немного успокоили Уми, хотя она до сих пор испытывала мучительный стыд за свою несдержанность. Убежала из дома босая и зарёванная, словно глупая девчонка! Такое поведение не пристало дочери главы клана Аосаки. Оставалось лишь надеяться, что за прочими, куда более серьёзными событиями, случившимися в Ганрю в последние дни, её опрометчивое бегство быстро позабудется.

На стук в ворота отворили почти сразу – видать, поджидали возвращения Уми. Дежуривший у ворот брат не сказал ни слова, лишь почтительно поклонился. И вообще никто не заговорил с ней, кроме Нон, которую Уми сразу же послала за водой, бинтами и мазью. Чтобы не натащить в дом песок, следовало сначала промыть и обработать раны на стопах. А потом уже заняться следами когтей на спине.

Уми уселась на веранде, постаравшись придать своему лицу самое непринуждённое выражение, будто бы купание в ледяной реке было для неё делом привычным. Расторопная Нон не заставила себя долго ждать, и в течение нескольких болезненных минут, пока она промывала раны на ногах, а потом наносила на них пахнущую травами мазь, Уми не могла больше сосредоточиться ни на чём ином.

Наконец, когда первая часть мучений осталась позади, Уми в сопровождении Нон заковыляла к себе. В доме стояла непривычная тишина: даже на кухне не слышалось привычной возни Томоко и служанок, помогавших с готовкой. Должно быть, домоправительница всё ещё находилась в комнате матери. Похоже, Томоко и впрямь оказалась единственной, кто по-настоящему обрадовался возвращению своей госпожи.

Все мысли о матери Уми по привычке постаралась задвинуть в самый дальний уголок сознания. Но ничего не вышло. Воспоминания водных сущностей поколебали уверенность в том, что мать по злому умыслу или по легкомыслию могла бросить их с отцом. Судя по тому, что увидела Уми, Миори Хаяси по-настоящему любила их – и её искренние слёзы, и дрожавший от волнения голос были тому подтверждением.

Может, и впрямь стоило поступить так, как Дзиэн совсем недавно советовал Ямаде? Отринуть обиду, чтобы она не мешала ясно видеть происходящее… Но Уми не могла заставить себя сдвинуться с места – даже после того, как Нон обработала и забинтовала царапины на спине и помогла переодеться и высушить волосы полотенцем.

Комната матери была совсем рядом – надо только выйти в коридор и миновать двери, ведущие в комнату Томоко. Но никогда прежде столь малое расстояние не казалось Уми таким непреодолимым.

Она надеялась, что водные сущности помогут развеять тревогу, но видения лишь повергли сердце в ещё большее смятение. Уми не знала, что ей делать и за что взяться. Прислушивалась к голосам, доносившимся со двора: не вернулся ли отец? Или Ёсио, с которым Уми, несмотря на случившееся, всё-таки жаждала поговорить. Узнать, почему он так поступил. Попытаться понять, что сподвигло его на предательство.

И куда запропастился Ямада? С самого утра от него никаких вестей, и Уми это тревожило куда сильнее, чем она готова была признаться даже самой себе. За эти дни она привыкла к тому, что Ямада постоянно находился рядом – немногословный и надёжный, всегда готовый прийти на выручку.

С другой же стороны, Уми была рада, что никто, кроме слуг и братьев клана, не видел её слёз. Больше она такого позора не допустит.

Безрадостные размышления Уми прервал знакомый голос, донёсшийся со стороны окна:

– Никогда не слышал, чтобы молодые девушки столько вздыхали.

Уми вздрогнула и обернулась. Ставни на окне были раздвинуты, и в щели между ними виднелась киноварно-красная морда обезьяна, с которым они встретились в балагане. Не по-звериному умные глаза ярко блестели, с интересом наблюдая за Уми.

– А я никогда не слышала, чтобы звери разговаривали, – нашлась она с ответом. – Что ты здесь делаешь?

Обезьян одним ловким прыжком перемахнул через окно и оказался в комнате.

– Да вот осматривался и решил заглянуть ненадолго. Поблагодарить за помощь.

– Вот Ямаду и благодари, это он помог твоим друзьям. Я тут совершенно ни при чём, – пожала плечами Уми. Приписывать себе чужие заслуги она бы не стала. – Это он притащил тебя сюда?

– Не притащил, а привёл, – с видом оскорблённого достоинства осклабился макак. – Я был пленником балагана, и больше мне пока некуда податься.

Уми смерила его задумчивым взглядом. Появление обезъяна ненадолго отвлекло от тяжёлых мыслей, но с его уходом они обязательно вернутся в прежнее русло. И Уми очень хотела бы этого избежать. Отсрочить неотвратимое хотя бы ненадолго.

– Тогда, может, расскажешь о себе? – предложила она. – Раз уж ты теперь живёшь в доме моего отца.

Дважды макака просить не пришлось. Он с готовностью уселся, подтянув колени к груди.

– Это справедливо, – кивнул он и чуть наклонил голову в приветственном жесте. – Меня зовут Тэцудзи, и на мне лежит заклятие.

Глава 2. Тэцудзи

На лице Уми Хаяси не отразилось изумления. Похоже, она с самого начала догадывалась, что Тэцудзи не был простым зверем. Но она смерила его таким тяжёлым и подозрительным взглядом, что принц окончательно растерялся.

Прежде ему не доводилось испытывать в присутствии женщин ничего подобного. Тэцудзи всегда мог найти подход к даме любого возраста и положения в обществе. Все они млели, когда он улыбался и говорил им какие-нибудь приятные мелочи, вроде: «Ваш нежный голос ласкает мой слух, как журчание первого весеннего ручейка…»

Но Уми Хаяси могла кого угодно вывести из равновесия одним своим надменным видом. Она была ладно сложена и мила лицом, но у принца, даже будь он в человеческом облике, не возникло бы и мысли приударить за ней.

«Интересно, находились ли вообще такие смельчаки?» – гадал Тэцудзи, исподтишка рассматривая Уми. Между тёмными бровями пролегла глубокая морщинка, тонкие пальцы рассеянно теребили край рукава рубахи. На лице её не осталось ни следа недавних слёз. Обычно девушки стыдились плакать при посторонних – и особенно при прислуге. Должно быть, этим утром что-то по-настоящему потрясло Уми.

Теперь же девушка чинно сидела напротив принца, прямо у низенького столика, на котором стояло несколько шкатулок. В похожих его мать хранила украшения. В комнате сильно пахло лекарственной мазью, и Тэцудзи припомнил, как служанка на веранде помогала Уми накладывать бинты на ноги. Принцу было любопытно, где она могла так пораниться, но допытываться ни о чём не стал. Вряд ли Уми стала бы с ним откровенничать.

Из-под рукава белой рубахи безо всякого рисунка виднелась морда дракона, который был вытатуирован на предплечье Уми. Нетрудно догадаться, к какой прослойке общества принадлежала семья девушки. Чем дольше принц глядел на иредзуми, тем сильнее становилось желание схитрить и не открывать Уми всю правду о себе. Она якудза, и слухи об этих людях ходили самые разные. Но все сводились к тому, что ради выгоды якудза готовы многим поступиться. Вдруг Уми или кто-то из её семьи решит взять Тэцудзи в заложники и требовать выкуп с императорской семьи?

С другой стороны, особого выбора у принца не было. Без подсказки Уми вряд ли Ямада вмешался бы и спас его и пленных ёкаев от белой ведьмы и её прихвостня Араки. Теперь духи были свободны, а принц – в безопасности, под защитой якудза и владеющего колдовством монаха. Ответить ложью и недоверием на помощь было бы со стороны Тэцудзи величайшей неблагодарностью. Пускай помощь эта пришла с той стороны, откуда ожидалось меньше всего.

Наконец, сумев побороть все одолевавшие его сомнения, Тэцудзи принялся пересказывать Уми всё, что с ним приключилось: с того самого злополучного дня, как его пытались отравить странным чаем.

Стоило Уми заслышать, кто на самом деле сидел перед ней, как она недоверчиво поджала губы. В этот миг Тэцудзи понял, что убедить её будет куда сложнее, чем Ямаду. Вчера ему пришлось открыться монаху, ведь тогда, в балагане, он дал слово, что не утаит от него правды. В обмен на помощь принц готов был пойти на многое, лишь бы оказаться подальше от этого прокля?того места. Хотя Ямада и оказался поражён рассказом Тэцудзи, но не усомнился в его словах – будто и впрямь откуда-то знал, что за личиной говорящего обезьяна скрывался не простой оборванец, но сам наследный принц.

Пока Тэцудзи говорил, Уми молчала, хмуро уставившись в пол. Больше она не выказывала недоверия, но и преклонить голову не спешила.

– Говоришь ты складно, не могу не признать, – хмыкнула Уми, когда Тэцудзи наконец закончил свой рассказ. – Вот только в то, что ты и впрямь наследный принц, не стану скрывать, верится с трудом. Но если бы ты смог чем-то подтвердить свои слова…

И впервые за всё время их беседы Уми посмотрела прямо на него: упрямство так и сверкало в не по-женски суровом взгляде.

Тэцудзи же замялся, гадая, какие доводы помогли бы ему перетянуть эту упрямицу на свою сторону.

– Раз одного моего слова недостаточно, то, думаю, вряд ли тебя убедит список фамилий приближенных ко двору знатных семей и самурайских родов, которые мой наставник заставлял зубрить, сколько я себя помню, – невесело усмехнулся Тэцудзи.

– Отчего же? – задумчиво протянула Уми. – Моя мать родилась в столице, в богатой самурайской семье. Они с отцом бежали от войны и так оказались в Ганрю. Если среди тех, кого ты назовёшь, я услышу фамилию матери, под которой она ходила в девичестве, то поверю, что ты и впрямь наследный принц.

От изумления у Тэцудзи едва не отвисла челюсть. Он наудачу ляпнул первое, что пришло на ум. Кто бы мог подумать, что якудза из далёкой восточной провинции окажется потомком самурайского рода? Если, конечно, мать Уми не приукрасила своё происхождение, чтобы впечатлить сватов и семью жениха.

Уми испытующе смотрела на него и ждала. Тэцудзи вполне мог не отвечать – он не обязан был оправдываться перед этой якудза! Но теперь в нём взыграл азарт: принцу хотелось доказать, что Уми заблуждалась на его счёт.

И он принялся заученно твердить имена, обладателей которых за долгие годы жизни во дворце знал если не близко, то в лицо. Кого-то ему доводилось видеть на приёмах отца, иные приходили с прошениями во дворец… Император считал, что каждый правитель должен быть хорошо осведомлён о том, кто ему служит и как долго. Поэтому его сыновей учили запоминать не только фамилии, но и семейные гербы того или иного рода. По одежде и регалиям можно многое узнать о человеке, даже не спрашивая его имени.

Длинный список фамилий вельмож и самураев перевалил уже за половину, а в холодном взгляде Уми так и не мелькнуло ни тени узнавания. Наконец, когда принц закончил и перевёл дух, Уми лишь пожала плечами и отвела взгляд.

И это всё, чем она решила его удостоить?