Золотой век предательства. Огни Хякки Яко

Уми Хаяси нахмурилась и отвернулась. Она что-то тихонько сказала стоявшему рядом тюремщику, и тот пробасил:

– Не велено.

– У меня есть разрешение от отца.

– А у меня – прямой приказ от начальника тюрьмы и заместителя главы тайной полиции.

Она тяжело вздохнула и достала что-то из-за пояса. Заслышав тихий звон, который ни с чем не спутаешь, Рюити догадался, что то был кошель.

– Получишь ещё столько же, если дашь нам спокойно переговорить хотя бы двадцать минут.

– Десять.

– Да какого…

– Десять, или вернутся мои сослуживцы, и наша сделка не состоится.

– Да демоны с тобой, десять так десять! А теперь катись!

Тюремщик хмыкнул и, пряча кошель с деньгами за пояс, зашагал прочь. Похоже, грубость Уми Хаяси ничуть его не задела.

Когда за ним захлопнулась ведущая в коридор дверь, Уми снова прильнула к решётке:

– Ты слышал, времени у нас нет. Так что постарайся не перебивать.

Голос её был столь взволнованным, что Рюити невольно подался вперёд. Зачем она пришла сюда, о чём таком важном хотела поведать, что даже решилась подкупить тюремщика?

– Я понятия не имею, через что тебе пришлось пройти, раз ты позабыл даже своё имя, но… когда-то мы с тобой были большими друзьями, Дзёя Окумура.

Рюити уставился на неё во все глаза. Или эта девица окончательно сошла с ума, или…

– Ах ты ж, разорви меня демоны Хякки Яко! – Уми всплеснула руками и зло пнула основание толстого бруса, который отделял её от Рюити. На миг ему показалось, что её глаза заблестели чуть ярче и злее прежнего. И, когда она снова подняла на него взгляд, он увидел мерцавшие в его глубине отблески гнева:

– Я и подумать не могла, что это окажется настолько тяжело…

Но, собравшись с силами, Уми снова заговорила. Она поведала о том, кем были его родители и почему он оказался у госпожи Тё. Рассказала о сделке, которую их отцы заключили с ведьмой и из-за которой все эти годы она вертела ими как хотела.

Чем дольше Рюити вслушивался в торопливую речь Уми, тем большее смятение охватывало его. Выходит, каждое слово патронессы было ложью. Все эти годы она твердила, что облагодетельствовала всеми брошенного сироту, но на деле отняла его у семьи. Украла время, которое теперь не вернуть…

Как и родной матери, лица и имени которой он даже не помнил – она умерла много лет назад, так и не сумев оправиться от потери сына.

А Уми всё говорила и говорила: про письма и заложников, про клан якудза, который был связан с этим делом столь же крепко, как и его отец.

Он ни на миг не усомнился, что каждое её слово было правдой. Голос Уми то и дело дрожал и срывался, словно она едва сдерживала слёзы. Но ей всё же удавалось справляться с волнением и продолжать свой рассказ, заламывая тонкие изящные руки. На предплечье одной из них он увидел тёмный узор иредзуми, который извивался вместе с каждым движением Уми, словно чешуйчатый хвост какого-то змея.

Он всё смотрел и смотрел на этот узор, словно заворожённый, а в мыслях было пусто. Слова Уми помогли многое сопоставить и осмыслить: например, то, какими знакомыми показались ему окрестности Ганрю и сам город.

Но он не мог понять лишь одного. Почему за все эти годы отец даже не попытался вытащить его? Почему бросил, оставил у ведьмы?

Шрамы, испещрившие спину, отозвались застарелой болью. Давно она не беспокоила его. Он уже почти позабыл о том злополучном вечере, когда госпожа Тё поймала его за подслушиванием её беседы со старым каннуси о Глазе Дракона. А потом жестоко наказала, чтобы впредь он больше не осмеливался идти против её воли. Он плакал несколько недель кряду, пока заживали раны. Тёмный кинжал ведьмы ранил куда глубже и серьёзнее обычного ножа…

– Зачем ты мне всё это рассказала? – вопрос, заданный тихим надтреснутым голосом, повис между ним и огорошенной его словами Уми Хаяси. – Как это поможет мне теперь, когда я окончательно всё потерял?

Она застыла. То открывала рот, то закрывала, словно не могла найтись с ответом, и его это окончательно взбесило. Он приник к брусьям почти вплотную. Их лица оказались так близко, что он увидел собственное отражение в расширившихся от испуга глазах Уми.