Палата №7

Палата №7
Даниил Фридан

Может ли выжить человек на другой планете, используя свой предыдущий жизненный опыт? Рожденный в СССР и проведший юность в России 90-х всего лишь пытается получить свой шанс на счастье и любовь на чужой планете под названием Израиль. В мире абсурда иногда надо быть безумным. Добро пожаловать в палату №7. Умные врачи и жестокая терапия. Пациент безнадёжен или дрессировка пройдёт успешно? Если врач сказал в морг, значит – в морг? Больной будет сопротивляться.

Палата №7

Даниил Фридан

© Даниил Фридан, 2015

© Владимир Камаев, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Вторая бутылка бренди

Первая бутылка бренди не оставила ярких воспоминаний в моей памяти. Только смутная дымка радости от экзотики названия и только. Помню, с кем я её выпил (да с тем же, с кем и вторую), и ещё помню, что она стоила дешевле, чем вторая. Всё остальное заволок тусклый туман беспамятства.

Вторую бутылку бренди я запомнил. Я жил тогда в Нацерате, что в Израиле. Мне платили пособие по безработице, которого с лихвой хватало на покрытие моих убогих потребностей. Я чувствовал себя как бог и не понимал, почему этого не разделяют остальные. Не говорил ни на иврите, ни на английском и не испытывал никакого дискомфорта от этого. Забыл добавить, что мне было 22 или 23 года, и я никого ещё не любил, не убил и т. д. Короче говоря, я был почти счастлив от функционирования собственных клеток, а процесс их разрушения мозги просто не были в состоянии предвидеть на тот момент моего интеллектуального развития.

Наступал шаббат, т. е. вечер пятницы, и ради увеличения числа световых пятен перед глазами я решил поехать в Хайфу к Саше.

Саша был человеком, который на кратковременный период мог прощать мне мои недостатки, а я, как ни странно, в ответ старался не замечать его – иначе говоря, были почти друзьями, хотя с нашим аутизмом это было непросто. Мы периодически находили возможность пить вместе и говорить на абстрактные темы, очевидно, получая какое-то удовольствие от этого.

Ему было лет 30—31 и масса жизненного опыта. Его мозги на тот период позволили найти работу на медицинском складе и снимать, дай бог памяти, двухкомнатную квартиру на пару с каким-то украинским или южнорусским уродом: помню только гундосый акцент, свойственный тем прекрасным широтам. Радовало, что этот урод нашёл работу в близлежащем отеле и целыми днями пропадал там, не портя и без того убогий пейзаж трущобной хайфской квартиры.

Дополняя характеристику Саши, можно сказать, что у него было лицо лысого Пьеро на 187-сантиметровом теле легкоатлета, переключившегося на занятия кикбоксингом. Не уверен, что я был похож на Арлекина, уж слишком квазимодистым лицом я обладал, но, судя по всему, мои 85 кг на 172-сантиметровом теле бывшего борца всё же как-то сочетались с его сухой фигурой. Несмешной Арлекин и приспособленный к жизни циничный Пьеро. Помню, увидев нас и ещё одного персонажа из Дагестана, с которым мы периодически общались, вечером на улице пара марокканских девочек воскликнула: «Ейзе маньяки!» Даже с моими скромными знаниями иврита про маньяков я понял. Хотя чего с этих девочек взять – морока одна.

Высокий автобус и горный серпантин: двадцать минут раскачивания и обдувания кондиционером, рассматривания исподтишка торчащих тесёмок стрингов аппетитно поджаренных на солнце тайманок, сидевших в соседнем ряду напротив – и вот уже грязные затхлые районы блядской Хайфы.

Миссия покупки спиртного – свята! Я влюбился с первого взгляда. Ослепляя своей естественной красотой, на полке магазина стояла она – моя бутылка. Она стоила дороже давно выпитой первой на 20 шекелей. Моя гордость позволила моим финансам расплатиться, хотя в мозгах вопросительный знак вопрошал: «П-О-Ч-Е-М-У?» Интеллект в этих вопросах не котировался, русская кровь в очередной раз победила семитскую. Бутылка бренди, одетая в целлофан пакета, скрывшего красоту её наготы, готова к транспортировке.

Я был рад видеть пессимистическое лицо Саши на пороге его квартиры. Обмен фразами ни о чём, пересказ чего-то там. Звуковые волны прошивают жаркий воздух. Привыкание произошло, можно расслабиться, всё по-прежнему: мы можем общаться. Кодировки колебаний интеллектуально-психической энергии, скрипя, сошлись и расшифровались.

Вот уже суббота. Я что-то напутал: то ли я приехал в субботу вечером, то ли вечер пятницы летучей мышью промелькнул и скрылся. Время, в очередной раз сделав ускорение, броском на 5 балов доконало пятницу. Уже точно суббота.

Процесс дефлорации пошёл. Мы пили бренди не разбавляя. Вкус был каким-то химически-кислотным с чем-то напоминающим сливы.

Помню эти сливы: огромные, чёрно-синие, не влезающие в рот. Где это было? Вспомнил: Крым и мне 13 лет. Сад, покрытый виноградником сверху – сколько лет этому винограднику? 100? Больше, сочиняю я. Почему в самую страшную жару под листьями винограда всегда прохладно? Откусываю кусок сливы: цвет жёлтый с красными вкраплениями гармонирует с чёрно-фиолетовой кожей. Ван Гог уже застрелился. Кто ещё это нарисует? Моя память как евнух. Трансмиссия в руки для изображения виденного не работает. Дурак ты, Ван Гог. Ты должен был нарисовать эти сливы.

Короче, вкус ужасный. Но как бьёт по мозгам!

– Саша, я понимаю сейчас, почему эта бутылка стоит дороже на 20 шекелей. Оно того стоит.

– Да, стоит.

Конфликт русской и еврейской крови исчерпан. Статус-кво, консенсус, пауза в конфликте. Кровь закипела и сроднилась. Дворняжка стала круче всех. Это всё бренди. Это пройдет.

Паузы удлиняются, а выпита только половина. Мы оба не новички и дружим с алкоголем. Но эта бутылка! Она нас одолевает. Красные лица деревенеют, расширенные зрачки застывают. Лицо собеседника меняется, словно надевают разные карнавальные маски. Память закружила хоровод, мелькание обрывков запахов, цветов, болей и радостей. Язык заплетается, но для беседы он уже не нужен. Разговор идёт сам по себе. Мозги ловят звуки и интерпретируют их со скоростью света… и правильно интерпретируют! Если бы Саша стал говорить со мной на иврите, ничего бы не изменилось, понимание нерушимо. Бренди – лучший переводчик. Потом всё изменится, придётся платить, но это потом.

Две трети выпито. Интеллект Саши даёт сигнал к отступлению. Он пробирается в комнату к кровати и бросается в чёрную дыру сна. Его душа вне тела, вне Хайфы, вне Земли. Надеюсь, он счастлив. Я злюсь. Надо добить эту бутылку. Она не может быть сильнее меня.

Туман опьянения рвёт звук колыбельной. Отец поёт мне тихим голосом, мне 4 года, и у меня болят уши. Пытаясь снять боль, пытаясь помочь мне заснуть, он поёт. Какая музыка, какие звуки! Если есть рай для меня, то я хочу там слышать колыбельную в исполнении моего отца. «Не ложися на краю» – самая мудрая фраза в моей жизни. «Баю-баю» поёт бренди, от этой фразы оставляя только: «На краю».

Разрыв, вторжение, возврат: пришёл урод. Уроды всегда всё портят. Хотя теперь есть с кем выпить. В его гостинице был день рождения у кого-то из рабского персонала, и он уже подшофе. Чуть-чуть моего бренди (да, сознаюсь, налил ему – мухлюю в попытке добить эту бутылку), и он уходит из моего поля видения. Нокаут считает судья. Девять, десять. Дурак, вызывай скорую. Ну и слава богу! Он поднялся и куда-то побежал, наверное, в пятизвездочную гостиницу стоять по стойке смирно за чаевые. Опять мы только вдвоём: я и ты, моя вторая бутылка бренди. Осталось чуть-чуть.

Последний рывок. Я в спортзале, потный, с дрожащими от перенапряжения руками, икру только что сводила судорога, и я катался, колотя по ней кулаком, с перекошенным от нехватки воздуха под воздействием боли лицом. Последняя схватка, мне 15 лет. Ещё 5 минут борьбы с 20-тилетним дебилом, работающим мясником на рынке, контролируемом борцами. Тренер, директор рынка по совместительству, насмешливо смотрит на интеллигентного мальчика с нерусской фамилией. Издёвка в глазах. Давай, дерзай, еврейчик, это тебе не Достоевского читать. Я стискиваю зубы за мою русскую маму и украинского отца и впечатываю шестьюдесятью килограммами своего тельца откормленную ворованной свининой тушу в ковёр.

Оп-па. Бутылка выпита. Нирвана. До кровати, что в двух метрах, надо идти через Сахару с миражами. Надо посидеть ещё немного, собраться. Помню, как 3 года назад мне ударили в живот ногой. Я пролетел по горизонтали метра два и сполз вниз по стене, которая располагалась на этой дистанции за моей спиной. Где-то внутри закровоточила треснувшая от удара печень. Мне кажется, я сидел и собирался с силами для подъёма полчаса тогда. Мой знакомый, видевший это, сказал, что две минуты. Время бежало для нас по-разному.

Подъём. Колебания раскачивания тела при ходьбе достигают 180 градусов. Откуда тут песок? Ноги по чресла в нём, когда же я дойду? Уф, провал в постель. Она ниже, чем Кенерет по сравнению с уровнем мирового океана. Я всё ещё не достиг простыни… свободный полёт. Бух. Приземление не было мягким…

4:30 утра. Я блюю в подушку, на которой лежу. Сил отползти и нагадить где-то ещё, в более приспособленном укромном месте, нету. Бренди сильнее меня. Расплата наступает. Ничего, это того стоило. Запах желудочного сока. Сил отползти нету. Провал в сон.

6:30 утра. Счищаю с лица липкую массу. Дохожу до туалета, беру тряпку, начинаю счищать слизь. Зачем? Куда торопиться? Всё это на автомате. Провал во времени в 30 минут (монтаж, блин). Всё убрано. Уход в сон на мокрой простыне.

8:00 утро. Саша встал и ехидно принюхивается к запаху желудочной жидкости. А мне хорошо. В голове всё ясно до боли. Да, во рту не очень, но терпимо, изредка подкатывает, но в целом отпустило. Я смотрю ехидно на него в ответ. Ему в 9 на работу, а расплата наступила. Лёгкий озноб и вестибулярные трудности. Саша набирает номер работы. Типа он заболел и сейчас у врача, подойдет только к двум пополудни. Телепатия бренди ещё работает, я понимаю иврит. Конечно, ему позволят, он же лучший работник. Болеет только по воскресеньям после моих визитов. О, Алекс, не торопись и всё такое прочее. С деланным сочувствием в голосе какая-нибудь сефардка-начальница позволит ему припоздниться. Теперь он смотрит ехидно опять. Коммуникация разладилась. Каждый сам по себе в плену злобы похмелья. Надо ехать домой… в смысле в Нацерат, ибо где мой дом я не имею никакого понятия.

Еду я не воспринимаю, а холодной воды выпью. Пару глотков. Вода зашипела на стенках обожжённого бренди горла и просочилась в желудок, а там – чёрт знает что.

Прощай, русскоговорящая Хайфа (точнее, говорящая на непонятном языке), влажность, пот, потерянные люди. Высокий автобус.

Вода смывает остатки грязи моего желудка, болтаясь под воздействием качки на горном серпантине. Буль-буль. Высокий автобус. Удерживаю рвоту. Как погано, блин! Вот она – расплата. Странно, но выгляжу я хорошо, чувствую это. Лицо заострилось и приняло мужественный характер. В глазах отблеск пьяной мудрости и ясность-чистота детского взгляда. Полуголая маечка открывает тушку бывшего спортсмена, не успевшего зажиреть. Если бы только знали смотрящие на меня люди, какая это шняга. Две марокканки с интересом поглядывают на меня. Я для них экзотика, мои серые глазки призывно улыбаются, зубы сжимаются в попытке избежать рвоты. Пока удаётся. Когда кончится эта поездка по палате №7? «Палата №7, Израиль чёртов мне надоел уже до крови в лёгких», – занимаюсь стихотворчеством. Ещё чуть-чуть. Удерживаю судороги рвоты.

Марокканки улыбаются. Шипят что-то между собой на иврите. Я причмокиваю губами в ответ. Тут все чмокать начинают. Поганая привычка, надо избавляться.

Нацерат. Чуть-чуть осталось. За две остановки до моего выхода не выдерживаю. Вода, ополоснув и смыв всю грязь с желудка, льётся наружу. На отмытый алимами пол высоко-комфортного автобуса. И затем под уклон туда, к марокканкам.

Боже, как хорошо. Ощущаю себя, как после бани, чистым как младенец. Зачем я пытался держать это всё в себе? Я чувствую себя богом или хотя бы Одиссеем, уже залапавшим грудь Пенелопы после двадцати лет шляния по проститутками. Кстати, о бабах! Призывно и искренне на сей раз улыбаюсь марокканкам. Всё, я им больше не нравлюсь, по-моему, у них культурный шок. Их тонкие душевные сущности потрясены увиденным. Интересно, останется ли это в их памяти как в моей?

Останки второй бутылки бренди текут по полу автобуса в такт раскачиванию салона. Моя остановка. Улица роз. Шошаним – никаких ассоциаций с розами это слово не вызывает. Гордо выдерживаю укоризненный взгляд шофёра-араба. Дурак ты, если бы знал, как мне хорошо сейчас и насколько всё всё равно. Я выпрыгиваю в свободном падении наружу. Новый, чистый, перерождённый, обмануто-счастливый. Бренди, мать его. И даже неважно, раскроется ли парашют. Ответ я и так знаю, я ведь его даже не брал.

Почему-то я запомнил тебя, моя вторая бутылка бренди. Почему мы запоминаем одно и забываем другое? От чего это зависит? Я был почти счастлив тогда, я был почти как господь бог. Почему? Я не знаю. Это просто бренди, вторая бутылка.

Сейчас подумал, что какой-нибудь придурок прочтёт это и решит, что рассказ о вреде пьянства. Надеюсь, что этого не будет. После первого предложения этот случайно забредший сюда персонаж бросит читать. Это не для него. Ведь это просто об украденном у судьбы мгновении счастья – у судьбы, которая как старый жид-ростовщик дрожит над каждой копейкой. У судьбы, которую не обманешь.

Один человек сказал мне, что я всё придумал. Это самая жестокая фраза, которую я слышал в своей жизни. Ей можно убить всё, что угодно, кому угодно, кого угодно. Смешно, но этот рассказ я придумал от начала и до конца. Так же как выпил вторую бутылку бренди, от начала и до конца. Признаю это, грешен.

Усыновите меня, пожалуйста!

Надраиваю железной щёткой большой чан, чищу от остатков вчерашнего супа. Аелла подгоняет: надо ещё плиту отполировать, чтобы можно было поставить фаршированный болгарский перец.

Мог ли я знать, что в двадцать пять лет, после окончания Педагогического Университета и двух лет работы директором гостиницы на сто двадцать мест, окажусь в богом забытой дыре под названием Д… и буду пахать мальчиком на побегушках в кибуцной столовой? Правда, когда меня спрашивают, кем работаешь, то я предпочитаю отвечать, что тружусь в качестве помощника повара. Ой, да ладно, кого я обманываю! Посудомойка я и подтиратель плиточных кухонных полов.

Кибуц Д… расположен на озере Кенерет недалеко от города Тверия, что в Израиле. Я – оле хадаш, новоприбывший эмигрант. Занесла же меня нелёгкая! Вот он – венец моей карьеры и мечтаний!

Самое смешное – мне нравится! Во-первых, – работаешь на кухне – ешь самое вкусное! Знаешь, что свежее, что только с печи, а что стояло в холодильной камере, укутанное целлофаном. Я уже поправился на семь кило! Мне это как раз не помешает, а то, как из СИЗО города Тверь вышел: 65 кг весил, одни кости и это при росте метр восемьдесят!

А во—вторых,… ну… об этом поподробнее…