Уроки нежности

Дневник Люси

Тень

Мне приписывали романтические отношения с каждым из них. #ЭтСи имел свой фандом, #БенСи свой, а самый популярный был – #УилСи. Мы тихо посмеивались над происходящим, порой специально давали прессе наживку для сплетен: обнимались на камеру, шептали друг другу всякие глупости, строили глазки и все в таком духе. Это порой веселило нас. Так мы отвлекались от мыслей, что каждый наш шаг могут сфотографировать. Сложно постоянно находиться под прицелом камер, особенно когда это не та жизнь, которую ты сознательно выбрал, а она была дарована тебе такой с самого рождения. Да, в день моего рождения газеты пестрели этой новостью, а спустя три дня – фотографиями моих родителей со мной новорожденной на руках. Глядя на эти кадры, невольно задумываешься, что отец уже тогда не скрывал своих истинных чувств ко мне. Он был единственным из четверых, у кого родилась дочь. И поверьте, выражение его лица на снимке перед госпиталем в день моей выписки красноречивее всех слов.

Как только у меня начала расти грудь, все стало гораздо хуже. Его неистово раздражало, что я становлюсь девушкой. А я не совсем понимала, в чем моя вина и как остановить этот процесс. Он часто бормотал под нос слово «шлюха», видя меня в платьях на разных приемах. И не имело значения, какой длины было мое платье. Что бы я ни делала и как бы себя ни вела, в его глазах я всегда была шлюхой. О таком не расскажешь парням. Стыдно признаваться в том, что родной отец считает тебя девушкой легкого поведения. Слишком больно рассказывать о том, что у тебя нет защитника. Глядя на то, как с парней родители сдували пылинки, мне хотелось рыдать. Нет, о таком не скажешь тем, кого считают продолжателями фамилии и будущим рода.

Пресса всегда писала, что нас было четверо. Глядя на нас, всем вокруг приходило на ум: слизеринский квартет. Но нас было пятеро. Просто пятый член нашей команды не относился к элите и никто ее никогда не замечал. Однажды она нашла меня в самый неподходящий момент. У меня была истерика. Отец уехал после приема, оставив меня в очередной раз с разбитым сердцем и психотравмой, – единственное наследство, которое я получила. Я спряталась в самом дальнем углу замка Маунтбеттенов, в домашнем кинотеатре. И там дала волю слезам и эмоциям. Истерика была столь сильной, что переросла в паническую атаку… и впервые я справилась с ней не одна. Она помогла мне. Обняла крепко-крепко, тихо причитая что-то успокаивающее. Так она узнала о моем секрете. О тайне, которую я скрывала от всех вокруг за улыбкой, сверкающими глазами и фотографиями, полными благополучия и приторными до зубовного скрежета своей идеальностью. От нее не нужно было скрывать синяков, слез, боли и растерянности. Она все принимала, понимала и хранила мои секреты. Моя единственная подруга. Самая близкая. Самая родная. Моя.

Да, нас всегда было пятеро… Луна была моей тенью.

Глава 6

Селин

В СПИСОК МОИХ ПРЕДМЕТОВ в этом году входят мировая литература, экономика, политология, латынь, история и искусствоведение. Список кажется странным, потому что у меня нет прямого ответа на вопрос, на кого я учусь. Специализацию я выберу лишь на третьем году обучения, к тому же окончу по выбранному профилю еще и магистратуру в будущем. Сейчас же, как было написано в электронном письме с расписанием, мне важно понять свои сильные стороны, а также обогатить общую культуру, ведь это то, что в будущем поможет проявить свои лучшие качества. Тон письма очень официальный и с нотками избранности. В академии любят подчеркивать, что их студенты особенные и выпускники ценятся на вес золота. Интересно, кто-нибудь в этом учебном заведении слышал про комплекс самозванца или я буду единственной?

Латынь – моя первая лекция. Я смотрю в зеркало и расправляю на юбке невидимые складки. Нервничаю. Надеюсь, я не выгляжу нелепо в академической форме. Галстук в серо-зеленую полоску небрежно свисает с шеи. Поверх рубашки я накидываю темно-синий кардиган и, коротко кивнув своему отражению, выдыхаю. У меня есть все основания находиться здесь.

Моей соседки не было в комнате всю ночь. Стоит ли мне переживать? Бросаю беглый взгляд на беспорядок в нашей комнате. Надо было обменяться с ней номерами телефонов. Я не видела ее и за ужином, что меня огорчило. Пришлось есть в полной тишине рядом с каким-то парнем, который делал вид, что меня не существует. Уильяма за ужином тоже не было. И, думая об этом, я начинаю нервничать еще сильнее… Не найду ли я свою соседку мертвой по пути в лекционный зал? По спине пробегает дрожь. Выбрось эти мысли из головы, говорю я себе. Люси покончила жизнь самоубийством. В ее телефоне нашли предсмертную записку, в которой она извинялась перед родителями и дедушкой, но говорила, что жить больше нет никаких сил. Конечно, когда начинаешь гуглить имя этой девочки, в это сложно поверить. Она была желанной гостьей на всех красных дорожках мира. Блистала на Каннском фестивале, Met Gala и прочих мероприятиях. Ее соцсети транслировали идеальную жизнь мечты. «Но, возможно, все было не так радужно… или же, возможно, ее с той башни сбросил Уильям?» – шепчет внутренний голос. Иначе зачем он запугивал журналиста? Не просто запугивал, а угрожал смертью? Качаю головой и смотрю в свое отражение в зеркале:

– Какая тебе разница? Все! Прочь ненужные мысли – сосредотачивайся на учебе.

Хватаю сумку, учебники и выбегаю из спальни. Луна, наверное, осталась на ночь у своего парня, ведь это свойственно девушкам в студенческие годы. Выхожу из общежития и уже знакомой тропинкой, выложенной из камня, спокойно шагаю к главному зданию, где проходят все лекции. По дороге останавливаюсь перед высокой башней. Здесь когда-то была колокольня, но со временем в ней не стало надобности. Дверь забита большими деревянными досками, и табличка гласит, что вход строго запрещен. Поднимаю голову к колоколу. Башня действительно высокая, метров семь-восемь. Неужели она упала прямо оттуда?.. Делаю несколько медленных шагов назад. Кажется, между камнями, в щелях, все еще виднеются засохшие коричневые пятна крови. Это все плод моей фантазии. Ведь подобное невозможно! За столько месяцев дождь бы уже смыл что угодно. Мне становится не по себе. Я впервые стою на месте, где был убит человек… Она покончила жизнь самоубийством, раздраженно перечит та часть меня, которая абсолютно не понимает, почему я стою тут уже три минуты и никак не сдвинусь с места.

– Да, я тоже часто останавливаюсь тут…

Незнакомый голос застает врасплох, и, подпрыгнув на месте, я прижимаю руки к груди. Ощущение, что сердце сейчас выпрыгнет или вовсе остановится.

– Прости, не хотел напугать, – неловко заканчивает он.

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мужчиной лет тридцати пяти. У него приятное благородное лицо. Он взъерошивает темные волосы и поправляет очки в черной оправе, за которыми скрываются умные, проницательные зеленые глаза. Его губы растягиваются в едва уловимой улыбке.

– А мы с вами незнакомы, – с интересом констатирует он.

Я облизываю пересохшие губы:

– Первокурсница Селин Ламботт.

Мужчина задумчиво хмурится.

– Ламботт, – повторяет он, а затем в его глазах мелькает озарение. – Точно, вы в моей группе! У вас же сейчас латынь?

– Да.

– Профессор Рош, – наконец представляется он и протягивает крепкую мужскую ладонь.

Мои брови высоко поднимаются. Я не ожидала увидеть столь молодого профессора. Неловко жму ему руку.

– Предлагаю пойти в лекционный зал, чтобы не опоздать, – говорит он мягко.

Я киваю, и мы идем. Легкий ветерок раздувает волосы. Я оглядываю дворик со все еще ярко-зеленой травой, но присутствие осени чувствуется – воздух свеж и прохладен. «Надеть кардиган было правильным решением», – думаю я и натягиваю рукава на кисти рук.

– Вы были знакомы с Люси? – осторожно спрашивает профессор, и в его глазах проскальзывает сочувствие.

– Нет, – спешно отвечаю я. – Я только вчера узнала о… – Тут я запинаюсь.

Мы идем бок о бок по тропинке, и профессор Рош поджимает губы:

– Страшная трагедия… Такая молодая, такая яркая, умная. – Его голос начинает ржаветь. – Простите, Селин. Она была моей студенткой. Я все еще не могу прийти в себя.

– Соболезную, – тихо говорю я.

Рош с признательностью кивает и слегка одергивает ворот коричневой рубашки:

– Я не могу поверить, что это случилось. И не могу понять, что на нее нашло. – Он растерянно оглядывает меня.

Я молчу, не зная, что сказать.

– Это такой удар для всех нас.

И я понимаю, что в академии, где количество студентов не превышает двести человек в год, случившаяся трагедия стала настоящим ужасом.

– Вот и пришли, – откашливается Рош.

Мы перед главным зданием. Это огромное сооружение, очень похожее на средневековый готический замок с башнями, узкими окнами, арками и витражами. Каменное строение украшено тонкой резьбой. Оно великолепно, и в нем неуловимо ощущается история этого места.

– Селин, желаю вам успехов в учебе. – На лице преподавателя появляется мягкая улыбка, а глаза светятся меланхоличной добротой. – Надеюсь, мой предмет придется вам по вкусу.

Я видела в интернете снимки аудитории, в которой проходят лекции по латыни. Но фотографии, как всегда, не в состоянии передать красоту и масштаб. Помещение поистине впитало в себя дух старой Европы. Высокие сводчатые потолки украшены гипсовыми фресками, изображающими великих философов и ученых прошлого. Светло-серые стены увешаны портретами людей, которые, должно быть, имеют какое-то отношение к этому учебному заведению. К своему стыду, я не знаю ни одного из них. Вдоль стен амфитеатром расположены деревянные скамьи, каждый ряд выше предыдущего. Аудитория полупустая. До начала лекции осталось всего минут десять, и лишь несколько студентов сидит вдоль длинных деревянных парт, над которыми свисают лампы, горящие мягким светом. Я присаживаюсь на край пустой скамьи в первом ряду. Аккуратно достаю тетрадь и пенал. Нервно перебираю листы, ожидая начала лекции. Краем глаза вижу, как студенты группами проходят в аудиторию, но не поднимаю головы. Ко мне никто не подсаживается. Моя длинная парта в первом ряду принадлежит лишь мне.

Посмотрев на часы, Рош коротко кивает, подходит к двери и запирает ее на ключ. От этого действия все замолкают и с любопытством смотрят на профессора.

– Опоздавшим вход закрыт, – разводя руки в стороны, произносит он и хлопает в ладоши, поднимаясь на преподавательскую кафедру. – Позвольте представиться: профессор Рош. – Его лицо озаряется дружелюбной улыбкой. – Сегодня мы начинаем наше путешествие в мир латыни – одного из самых красивых и важных языков, которые когда-либо существовали. Латынь, как говорят, мертва, но ее дух пронизывает множество современных языков.

Рош излучает уверенность и обладает приятным, мелодичным голосом. Есть преподаватели, которые с легкостью завоевывают внимание учеников. Он входит в их число. Профессор оглядывает нас, студентов, ожидающих продолжения, и довольно поджимает губы.

– Латинский язык не просто набор слов и грамматических правил, – продолжает он, медленно шагая по аудитории. – Латынь – ключ к пониманию культуры и наследия древних римлян, который позволяет проникнуть в мир их великих достижений.

– Нет ничего более бесполезного, чем учить мертвый язык, – нагло перебивает преподавателя кто-то из студентов.

Я поворачиваю голову, чтобы увидеть нахала, и им оказывается не кто иной, как Бенджамин Шнайдер.

– Как бы вы нам ни рекламировали латынь, толку от нее мало. – У Бена скучающий вид, он откидывается на спинку стула и смотрит прямо на профессора. В его бледно-голубых глазах читается вызов.

Кажется, все студенты, находящиеся в аудитории, замирают в ожидании дальнейших действий преподавателя. Месье Рош не выглядит оскорбленным или униженным. Он усмехается:

– Насколько я знаю, вы планируете изучать юриспруденцию, месье Шнайдер?