Наложница в Гиве

– Слава Всевышнему! Надеюсь, Шем-Ханох, ты понимаешь мое нетерпение. Я жажду поскорее узнать, как удалось отыскать и уличить негодяев. Но прежде всего, дорогой друг и наставник, просвети, на основании каких неизвестных мне фактов ты пришел к мысли о нечестивых намерениях левита и слуги.

– Пожалуй, я не соглашусь с тобой. Ведь обстоятельства, пробудившие мои первые подозрения, были известны нам обоим. Мы вместе беседовали с Цадоком, Менахемом, Наамой и Эйнавом. Мы отметили фальшивость Цадока. Мы слышали от Наамы, что у него была любовница, и он изменял Дине, а та – ему в отместку, и под этим предлогом он вернул ее отцу. Мы узнали от Менахема, что нищий слуга намерен жениться на его дочери и выкупает ее за неплохой могар. Мы выяснили, что Ярив говорил с насильниками, и те умерили свои притязания. Эйнав не скрыл от нас величину своего наследства и долю Цадока. Для основательных предположений довольно этих сведений.

– Как же распорядился ими твой ум, как рассуждал ты?

– Предельно просто, Янон! Я спросил себя, почему Цадок, разлюбивший Дину, тем не менее захотел вернуть нежеланную наложницу? Эйнав помог мне с ответом: он сообщил нам о получении наследства и о том, что загодя уведомил зятя, мол, поделится с ним. Я обратил внимание: когда Эйнав назвал Цадоку его долю, тот, во-первых, заторопился уезжать, а во-вторых, обещал забрать свою часть в другой раз, приехав со слугой. Цадок был недоволен обещанным и рассердился. Добыть больше можно было лишь грабежом или убийством. Тут и пригодился бы молодой и сильный слуга.

– Рассуждения твои логичны, но, мне кажется, поведение Цадока у Эйнава можно было толковать как-нибудь иначе.

– Совершенно верно, Янон! Однако, вспомним события трагической ночи. Безденежный Ярив вдруг находит средства на могар, а, главное, он вступает с преступниками в переговоры, в результате которых спасает себя, Цадока и Нааму. Ясно, он подкупил негодяев. Откуда возьмет серебро Ярив? Да только у Цадока! Значит, деньги нужны и левиту и слуге, причем последнему требуется много, ибо от насильников дешево не откупиться, да еще и Менахему обещано. Что остается бедняге Яриву? Сначала помочь Цадоку обездолить Эйнава, а потом ограбить и убить сообщника!

– Эти рассуждения изрядно придают основательности твоим подозрениям!

– В те дни, что ты охранял Эйнава, я сумел добыть сведения, добавляющие прочности моей версии. Первым делом, я посетил Ярива. Он нагло лгал мне, но я почел за благо не опровергать его наивное вранье. Ведь если б он почуял недоверие, то изменил бы свои и Цадока планы, и мы бы не захватили их. Далее, я разыскал новую возлюбленную Цадока. Оказалось, эта парочка лелеяла мечту покинуть поселение, купить в Иевусе дом с виноградником и зажить там. Картина прояснялась. Я представил себе последовательность замыслов Цадока. Узнав о намерении тестя поделится с ним, при условии, что Дину он заберет обратно, Цадок отправился в Бейт-Лехем. Он надеялся, получив деньги, снова изгнать Дину, а с любовницей сбежить в Иевус. Однако, приобретение дома требует, как я выяснил, двухсот шекелей серебра, а Эйнав разочаровал его, обещав лишь сто. Мысленно левит уж нежился в ласковых водах новой жизни, и не доставало сил душевных отказаться от мечты. Как быть? Пожалуй, проявив терпение он наймет убийц и покончит с Эйнавом. Тогда все деньги перейдут к нему, при условии, что Дина с ним. Потом ее можно будет изгнать, и откроется дорога к счастью. Непредвиденные события в Гиве нарушили план. Он задолжал спасшему его Яриву. Долг насильникам нужно отдать быстро – лиходеи не простят долгого ожидания. Поэтому левит и слуга торопились завладеть деньгами сразу же по окончании траура. Ты, кажется, спрашивал, Янон, как догадался я о времени появления грабителей?

– Да, все логично. А как удалось обнаружить имена насильников?

– Сажи-ка мне, Янон, по дороге ко мне не слыхал ли ты какие-либо стоны?

– Слыхал. И видел, как тюремщики секут двух охранников, и у бедняг спины в крови, и они стонут. Это имеет отношение к нашему делу?

– Да, Янон. И здесь я напомню тебе о похищении золотых предметов у Цадока – мы обсуждали это. Раскрытие кражи помогло найти насильников, а также объясняет виденное тобой телесное наказание. У левита пропали две золотых цепи – большая дорогая и малая цены невеликой. Я спросил старейшин, не известно ли им что-либо о краже. Со слов Цадока я описал, как выглядела большая цепь. Бнаяу просиял лицом, а Баная и вовсе засмеялся. Оказывается, вещь эта им хорошо знакома. Дело в том, Янон, что в нашей Гиве установлен порядок – если кто из жителей желает покинуть город на ночь, он обязан оставить у старейшин дорогой предмет. Предполагается, что ценный залог поможет удержать горожанина от злодеяния вне городских стен. По возвращении вещь возвращается владельцу.

– Сомневаюсь, что такая мера поправит репутацию города, – заметил Янон.

– Любой позор можно смыть, восстановив доброе имя.

– На разбитом и склеенном из черепков кувшине видны следы.

– Согласен. Однако, я продолжаю. Бнаяу сказал, что накануне несчастья двое молодых мужчин, Арель и Дарель, оставили в залог цепь и, взявшись за руки, вышли за городские ворота. Поутру они вернулись и получили залог обратно. Баная добавил, что изрядно удивился, увидев у этих оборванцев золото. Они сразу были заподозрены в воровстве. Я подтвердил старейшинам их опасения и рассказал о маленькой цепочке. Через час Арель и Дарель были арестованы. Они сознались в краже большой цепи, а маленькая цепочка им, якобы, не известна, и если и украдена – то это не их рук дело. Об изнасиловании Дины они, по их словам, узнали утром, вернувшись в Гиву.

– Заложенная большая цепь должна была служить им доказательством отсутствия на месте преступления!

– Они на это надеялись. Слушай дальше. Пока Арель и Дарель находились под арестом, мы с тобой, Янон, доставили старейшинам нашу добычу. Завидев инструменты пыток, Ярив вспомнил план ограбления Эйнава и намерение убить Цадока. Он сообщил, что задолжал насильникам двести шекелей серебра. Мой расчет не оплошал. Цадоку требовалось двести шекелей на покупку дома с виноградником и двести – долг спасителю. Всего четыре сотни. Могар Ярива составлял двести шекелей, да двести – рассчитаться с преступниками за их уступчивость. Опять выходит четыреста. Стало быть, и левиту и его слуге необходимо было наследство Эйнава целиком!

– Я восхищен, Шем-Ханох, у меня нет слов!

– У меня есть, Янон! Слуга назвал имена насильников, с которыми он сговорился. “Это они?” – спросил его Бнаяу, приведя двух молодцов. “Да, они…” – признал Ярив. Но те запротестовали, мол впервые видят Ярива, и он лжет – ведь их не было в городе в ночь преступления, и старейшинам это известно! Тогда тюремщик привел в действие одно из своих устройств, и Арель, не выдержав боли, признался. Они с дружком Дарелем оставили залог, покинули город, дождались ухода старейшин, подкупили охранников маленькой цепочкой, воротились назад, свершили то, что теперь всем известно, перед рассветом охранники выпустили их, а позднее они вновь вошли в Гиву, как честные горожане.

– Теперь мне ясно, за что секут охранников. Я был прав, Шем-Ханох, назвав воров алчными и неразумными. Нужели эти оборванцы надеялись, что их не заподозрят в воровстве, когда они покажут золотую цепь!

– Я не уверен, в неразумии ли дело. Дремучие инстинкты правят темными душами этих людей. Их страсть к мужеложству неодолима, но боятся они страшной кары за сей грех. Они задумали обман – представить дело так, будто не было их в Гиве в ночь преступления. Но что эти нищие могли заложить у старейшин, чтобы покинуть город? Надо украсть. Они сознавали, что попадутся на воровстве, предпочитая пострадать за малое, но испытать вожделенное. Судьба опрокинула их замысел, оставив им утешение – они не стали садомитами.

– Веришь ли ты Цадоку, что он расчленил тело Дины в порыве гнева и части его разослал коленам Израильским, дабы поднять народ на искоренение зла? – спросил Янон.

– Я не сомневаюсь, что он лжет. Думаю, он рассчитывал посеять смуту и тем отвлечь внимание от своих гнусных дел. Но проверить это никак нельзя, как нельзя узнать, умерла ли Дина в дороге, или ее убил Цадок, – ответил Шем-Ханох.

– Как полагаешь ты: выдадут Ареля и Дареля на всеобщий суд, или начнется братоубийственная война?

– Я не пророк, Янон. Худо, что нет сейчас царя над нами. Однако, мы свое сделали, а повелители народные – пусть вершат свое. Власть предержащие – уже поэтому мудрецы, не так ли? – спросил Шем-Ханох, и, как показалось Янону, ухмыльнулся.

Янон взял в руки арфу и подал ее другу. Тот стал перебирать струны, затянул псалом, Янон подхватил. Вошла Хана, уселась на лавку в углу, стала слушать.

Расследование второе

1

Настоящая история повествует о пренеприятнейшем событии, случившемся в давние-давние дни в городе Гиве. Хотя, если хорошенько подумать, то называть сие происшествие пренеприятнейшим не вполне правильно, ибо оно есть тяжелая драма, пожалуй, скорее, трагедия, некоторые герои которой насквозь порочны, а правят ими грязные страсти и бесстыдная алчность. Но тем хороша трагедия, что взывает к сердцу и очищает его жалостью и ужасом.

Возблагодарим Господа, дозволяющего лишь малому числу рабов своих нести людям зло, и благословим добрых и праведных, невеликая горстка которых вскрывает язвы. И первых и вторых – очевидное меньшинство в несметной толпе человеческой, но только редких и исключительных натур деяния запечатляются в памяти поколений.

Достойные всяческого уважения старейшины Бнаяу и Баная заправляли делами Гивы, и не их вина, что порой вершились в городе преступления, но их заслуга в раскрытии оных.

Бнаяу и Баная жили в лучшем квартале людной улицы, бравшей начало у городских ворот, превращавшейся в рыночную площадь в середине своей длины и оканчивающейся у дальней крепостной стены. Не будем скрупулезно описывать внешний вид и внутреннее убранство домов этих достойных горожан, но заметим, что жилища их по праву признавались лучшими в Гиве, главном городе колена Беньямина.

Бнаяу смолоду женился на Анат. Осчастливленная долгими годами супружества, дружная чета сосуществовала с порожденными ею детьми и обожала внуков, коих насчитывалось великое множество. Именитый дед к стыду своему не всех помнил по именам. У Анат была старшая сестра, Мири-Милка, обитавшая в скромном доме неподалеку. О ней следует рассказать подробнее.

2

В сущности говоря, Мири-Милка – старуха, но не гоже так называть умнейшую и добрейшую из матрон. Провидению угодно было сберечь ее в девичестве, но она вовсе не роптала, скорее благодарила судьбу, что уберегла ее от неизбежных каверз и разочарований на тернистом пути мужней жены. Не станем, однако, претендовать на исчерпывающее понимание извивов женского сердца.

Мири-Милка горячо любила сыновей и дочерей своей младшей сестры Анат, а во внучатых племянниках просто души не чаяла. Она не только помнила по имени каждую пчелку в этом сладко жужжащем рое, но всегда имела в запасе предложение к родителям, как назвать новичка, готовящегося к появлению на белый свет.

Сухощавая, среднего роста, умеренная в еде, энергичная, не смотря на почтенные годы Мири-Милка не жаловалась на здоровье. Она выращивала цветы в садике перед домом. В комнате ее всегда благоухал пышный букет в глиняной вазе с водой. Светлое место у окна занимало приспособление для ткачества. Она отдавалась этому ремеслу, и замечательные материи выходили из-под ее умелых рук. Мири-Милка и шила отменно. Рубахи и штаны – теплые зимние и легкие летние – укрывали наготу родных мальцов.

Разумеется, деятельная природа этой женщины не ограничивалась ткачеством, шитьем, садоводством или хлопотами с детворой. Мири-Милка добровольно собирала пожертвования на различные благородные цели и преуспевала в этом занятии, за что ее весьма ценил глава молитвенного дома. Она стучала в двери зажиточных горожан, напоминала хозяевам о важном значении благотворительности и от имени небес обещала воздаяние в неизбежной перспективе. Сопровождавший ее мальчик погружал на тележку то связанную по ногам и крыльям курицу, то полдюжины яиц, то каравай хлеба, то бурдюк с вином или козьим молоком, то хороший кусок материи, то небольшой мешок зерна – короче все, чем делится благоразумная щедрость.

Далее путь Мири-Милки лежал в дома бедняков. Она одаривала нуждающихся по своему разумению, всегда справедливому. Заметим, что она никогда не открывала облагодетельствованному имя давателя, а тому не сообщала, кого из нуждающихся он осчастливил. Мудрость сия была очевидна ей и без разъяснений помазанных служителей Бога.

В каждом доме она вступала с подробную беседу со старым и малым, интересовалась делами и здоровьем, и приятным обхождением располагала к себе людей, и те охотно вверялись ей. Насыщая свое бескорыстное любопытство, Мири-Милка узнала всё и обо всех. Разумеется, столь выдающиеся знания находили самое достойное применение.

Мысль Мири-Милки светилась остротой и проницательностью. Жизненный опыт вместе с необыкновенной осведомленностью и пониманием человеческой природы помогали ей видеть истинные побуждения сквозь туман слов. За монотонным ткачеством она обдумывала городские происшествия, и, неустанно упражняя ум, разгадывала и предвосхищала. Она полагала, что страсти людские вполне однолики – найдешь сходное в прошлом, и уж знаешь чему быть в настоящем, а хорошая память исправно доставляла ей полезные аналогии.

Как упоминалось выше, в Гиве случались события пренеприятнейшие, чтобы не сказать хуже. По установившемуся обыкновению разбирали их старейшины Бнаяу и Баная. Иной раз они призывали на помощь Мири-Милку, хотя делали это лишь в крайних обстоятельствах, оберегая от ущерба свой престиж. Она откликалась с готовностью, и уж если бралась за дело, то доводила его до конца. По правде говоря, ее вклад зачастую бывал решающим, однако, щадя мужское самолюбие, она не выпячивала свою роль.

3

Как то раз Мири-Милка подчевала внучатых племянников пирогом с сушеными фруктами. Она снисходительно смотрела, как ребятишки отрывали верхнюю корочку и первым делом поедали сладкую начинку. Потом, но уже с меньшим пылом, они макали печеное тесто в блюдце с оливковым маслом и отправляли размягченные куски в рот. “Баба Анат” не позволяла им разнимать пирог, поэтому они охотнее лакомились у либеральной “бабы Милки”. Младшая Анат слишком любила сестру, чтоб ревновать ее к внукам.

Резкий стук в дверь ворвался в шумную идиллию. Вошел посланный Бнаяу слуга. Он передал Мири-Милке настоятельную просьбу старейшины без промедления явиться к нему. По встревоженному голосу гонца она поняла, что произошло нечто важное. Заранее предвкушая новую возможность обнаружить свой сыскной талант, она с удовольствием заторопилась. Малышню выпроводила из дома, дабы не искушать судьбу хрупкого и чистого.

В большой парадной комнате на высоких стульях восседали Бнаяу и Баная. Сбоку на умягченной циновками низкой лавке расположилась Анат. Поприветствовав сановное собрание,

Мири-Милка уселась рядом с сестрой. Равнодушная к мужниным делам, Анат не видела в них много проку. Однако, осторожный супруг, остерегаясь заплутать в глухих лабиринтах женской логики, обязательно звал ее на совет в тех случаях, когда приглашалась Мири-Милка, ибо он дорожил семейным миром и держался от греха подальше. Гостья ожидала торжественной речи Бнаяу, которую он произнесет специально для нее. Помощи он просить, конечно, не станет, но повадки и устремления дорогого зятя ей известны.

– Беда пришла в Гиву! – воскликнул Бнаяу и взглянул в глаза Мире-Милке, – некий левит, державший путь из Бейт-Лехема в свое поселение на горе Эфраимовой проследовал через наш город и остановился на ночлег с наложницей и слугой. Несколько негодяев громкими криками с улицы потребовали от домохозяина, давшего приют путникам, вывести к ним гостя, ибо они вознамерились познать его.

Произнеся последние слова, Бнаяу отвел взгляд от Мири-Милки и потупился. Выражение лица ее стало непривычно строгим. Анат прислушалась.