Принеси мне избавление

Принеси мне избавление
Дамира

Сериалы? Сигареты? Фанфики?Отказаться от перспектив и уйти работать в небольшую кафешку?Родион, казалось, перепробовал все доступные способы избавиться от всепоглощающего чувства вины, которое накатывало на него долгими вечерами.Отключиться.Не думать.Даже судья признал, что он не был виноват. Но сам для себя он – был.Молчать было проще. Задавливать эмоции, чтобы не получать эти сочувствующие взгляды, от которых хочется провалиться под землю.Не говорить.Сгорать внутри, улыбаясь снаружи.Говорят, сон – лучшее лекарство. Но еще никто не предлагал Родиону сон в качестве работы.Поможет ли она справиться со сжирающей нутро виной? Не станет ли очередной ловушкой без выхода?

Дамира

Принеси мне избавление

– Представляешь!.. – услышал Родион возбужденное шептание – то самое, на которое обращаешь больше внимания, чем на обычную речь. Невольно прислушиваешься к тайне, которая вопреки стараниям хочет стать известной. – Она его видела.

На самом деле ему неинтересен трёп двух подростков в стремительно сгущающихся сумерках двора.

– Да ладно, – с деланным скептицизмом отозвался второй, ни на секунду не отрываясь от игры в тетрис. – Прямо во время?..

Родион стоял на несколько ступеней выше на лестнице, которую подростки предпочли лавочкам. Стоял и не понимал, какого черта его так зацепила пара фраз из отрывка чужой сплетни. Очнувшись, он быстро сбежал вниз, стараясь не смотреть на подростков, даже не обративших на него внимание. Оказавшись у дверей в подъезд, он замер.

«Она его видела», – заезженной пластинкой крутилось в мыслях, и Родион тщетно пытался найти в них тот смысл, который заставлял чувствовать холодок в загривке.

Но какой смысл он хотел найти в трех простых словах? Может, дело в интонации? В витавшем в воздухе ореоле опасной недосказанности? В нерешительности озвучить нечто другое, крывшееся за настороженным умалчиванием, в котором как раз-таки больше смысла, чем в словах? Или, может, в непривычной тишине двора, похожем на размытый с затемненной сепией снимок в безлунном вечере.

Родион покачал головой, выбрасывая ненужную шелуху из головы. Он зашел в подъезд с новой мыслью, вытеснившей предыдущую, но не менее тревожащей – откуда во дворе бабушки взялась лестница?

Он поднимался вверх по спирали и держался за перила. Ещё одна лестница, винтовая, с каждым новым кругом погружала в оцепенение. Родиону казалось, что он ныряет в кроличью нору все глубже и глубже, делая очередной шаг наверх.

Он настолько сконцентрировался на каждой ступени, что начисто забыл, куда ему нужно. Девятая или тринадцатая квартира? Он перевел рассеянный взгляд с черного дерматина двери на такую же темно-бордовую. В голове ни одной нужной зацепки – сплошной вязкий туман.

«Наверное, тринадцатая», – решил Родион, наконец. Никакой логики, голая интуиция, которая советовала держаться подальше от девятой квартиры. В серой тьме мерещилось, как темно-бордовая дверь немного вваливалась внутрь, будто продавленная настороженным взглядом Родиона – пряталась, сгущая тени по краям, становясь почти черной.

Он спешно потянулся открыть другую дверь, чтобы спрятаться внутри, но не успел.

– Родион? – лицо бабушки казалось обеспокоенным и рассеянным, когда она столкнулась на пороге с внуком. Похоже, она куда-то собиралась.

Родион почувствовал неуместное смущение и подозрительность. Куда она собралась так поздно?

Словно прочитав мысли, бабушка добавила:

– Уже три ночи, я думала, ты не придешь.

Родион обернулся к девятой квартире и передернул плечами. Затем вошел внутрь, не дождавшись приглашения, и повернулся к бабушке. Она хмурила брови, закрывая за ними дверь, но казалась отрешенной.

– Я приготовила тебе постель, – буднично произнесла она. – И тёплые носочки.

Невозмутимость бабушки, когда внутри у Родиона все сворачивалось в тугой узел от напряжения, только завязывала туже этот клубок сумбурных чувств.

Бабушка, обогнув замершего внука, суетливо занялась перекладыванием вещей с места на место. Родион хотел спросить, куда она собиралась, но почему-то не решился задать вопрос вслух.

У дальней стены тамбура виднелась спальня и уголок заправленной кровати со сложенными на покрывале носками. Последние вызывали в Родионе противоречивые чувства – как будто смотришь на вроде бы безобидную мышь, но все равно хочется взвизгнуть от испуга и не прикасаться к ней. Желательно, никогда.

Родион отчетливо понял, что не хочет здесь оставаться. И словно в ответ на эти мысли, спальня потемнела, обиженная отказом от предлагаемых благ.

Он почувствовал, что бабушка на него смотрела. Её совсем не смущала бездна за окном и притаившиеся в углах клубящиеся тени. Оставляли равнодушной даже носки, все равно различимые в темноте на кровати, которые смотрели на Родиона все с большим укором. Если бы, у них, конечно, были глаза. Но проверять не хотелось.

– Вот, тебе принес, – произнес Родион и протянул бабушке пакет, который все это время держал в руке. – Сказали, ты поймешь.

– Ах да, спасибо, – её лицо вновь отразило эмоции – на этот раз деловую озабоченность. Она на долю секунды заглянула внутрь и вернула пакет. – Можешь отнести в лабораторию. И скажи – да.

Растерянный Родион забрал пакет и посмотрел на рисунок. Яркие ромашки в пестрой зелени показались ему совсем неправильными, неуместными в темноте квартиры.

Бабушка опять просто смотрела, как будто ждала, что он сейчас уйдет.

«Она его видела», – вновь прозвучал в голове таинственный шепот.

"Она" – его бабушка, вдруг отчетливо осознал Родион. Это мысль такая яркая, что на мгновение в комнате становится светлее. И он уверен в этом больше, чем в знании собственного имени.

И он тут же вспомнил ещё один разговор о расследовании убийства. Тоже случайно подслушанный – он не помнил, где и когда, но, опять же, непоколебимо уверен в логической связи этих двух фактов.

Уйти захотелось еще сильнее. Носки из спальни прибавляли уверенности в этом желании, как бы странно это ни звучало. Сейчас – они воплощали в себе вселенский ужас.

В девятой квартире кого-то убили, и его бабушка "его" видела. Родион понимал, что не сможет пройти мимо этой темно-бордовой двери снова, нет, ни за что. Словно теперь, когда он знал секрет, то обязательно станет очередной жертвой. Но и оставаться здесь в компании бабушки, сыгравшей свою роль и замершей, просто смотрящей на него – не менее страшно.

Выхода нет. И единственное за что смог уцепиться Родион, это пакет с по-издевательски красочными ромашками. Он заглянул внутрь впервые за все время и тяжело сглотнул. Содрогаясь, как будто качая несуществующую кровь сердце, в пакете лежала печень.

Он не успел посмотреть на бабушку и открыл глаза с осознанием, что та давно мертва.

Собственное, живое и настоящее сердце не колотилось в ужасе. Нет. Оно билось слишком медленно, как будто оцепеневшее, как и все тело Родиона. Он лежал ещё несколько минут, пытаясь отгородиться от атмосферы сна и невольно задаваясь вопросами: кого убили, кто убил. Причём здесь бабушка и зачем ей печень? Когда рассуждать об этом серьёзно стало казаться уже странным, он скосил глаза на часы: было пять минут четвертого.

«Отлично выспался на смену», – отстраненно подумал Родион. Он уже осознавал себя в реальности, но все равно не мог прекратить думать над странным сюжетом, что подкинул ему мозг. Тетрисы, ну и выкопало же откуда-то эту древность подсознание.

Нужно было спать, но сколько бы Родион не подкалывал сам себя – было очень не по себе.

Он проделал нехитрый маршрут в ванную, на кухню и снова в кровать с мыслью, что точно не сможет уснуть от впечатлений, однако, ошибся. Отключился Родион чуть ли не сразу, как лег, и, слава богу, без всяких сновидений.

***

– Ну и, как там твой проект? – спросил Пашка и стряхнул пепел.

Родион хмыкнул и поднес сигарету к губам. Только что прошёл дождь, и невыносимая жара ослабила свою хватку хотя бы на недолгое время.

– Да пока никак, – он пожал плечами. – На рассмотрении. Хрен его знает сколько они будут смотреть.

Если в первое время он и был весь на нервах, отправляя свои рисунки одной студии за другой, то спустя почти полгода перестал мандражировать и чего-либо ожидать в принципе. Зато, казалось, Пашка взял на себя инициативу переживать эмоции за них двоих разом. Сам он в их кафешке уже доработался до су-шефа и метил теперь в дорогущие рестораны столицы. А Родиона позвал временно поработать, пока тот не найдёт студию, где бы тот мог создавать иллюстрации к новеллам. И вот уже прошло полгода, а дело так и не сдвинулось с мёртвой точки.

– Немного терпения, друг мой, – Пашка выкинул окурок в урну рядом. – Гениев не признают сразу. Обычно, только после смерти.

– Очень воодушевляюще.

– Не дрейфь, сейчас мир быстрее развивается и реагирует на все.

– Классно, значит, к пенсии прославлюсь.