Велесов сад

Велесов сад
Даха Тараторина

Бабкины сказки
Иногда любовь заставляет нас совершать глупые поступки. А иногда и собственной глупости хватает, нечего любовью оправдываться! Верно, Радомир?Спин-офф к дилогии "Бабкины сказки" ("Волчья тропа" и "Кривая дорога")Автор обложки Галина Николаиди.

Велесов сад

Часть первая. Про наглых и рыжих

– Плохо тебе, добрый молодец? – думал Радомир, не сбавляя шага. – Плохо? А это тебе потому плохо, что вчера пришлось шибко хорошо. Ну вот надо оно тебе было, а? Надо?

– Стой, паршивец! – преследователь, запыхавшись, остановился и согнулся в поясе, пытаясь отдышаться: сразу видать, не привык трудовой человек к беготне; ему бы в полюшке косой размеренно чирк-вжух, чирк-вжу-у-ух! В полюшке, спокойно, не торопясь, изредка прерываясь, чтобы пригубить молока из заботливо принесённой женой крынки, а если повезёт и та самая жена не углядит, то и сесть в теньке спревшего стога сена с кумом, достать бутыль, укутанную в тряпицу, чтобы не сильно нагревалась, да и закончить работу сильно раньше, чем припечёт солнце. Но нет: ему приходилось бежать, часто громко ругаясь, размахивать топором, коий, что уж, давно не мешало бы подточить, да прятать раскрасневшуюся позорно физиономию от соседей: как-никак, все видели, с какой довольной мордой выходил из их избы поутру конопатый наглый паршивец.

По правде сказать, Всеславу гнаться за тайным гостем жены не хотелось совершенно. По-первой, сам виноват. Коли не хочешь, чтобы Марфа-красавица абы с кем ночи коротала, так будь добр сам в эти ночи дома сиди. А сидеть Всеславу ох как не хотелось! Как же усидишь, когда Всемила оченно явственно намекнула, что ждёт его к полуночи в гости. Кто ж к Всемиле зайти не рад? К тому же и Марфу понять можно. Правду сказала, когда вслед ему запустила котелок с кислыми щами: она о нерадивом муженьке заботится, что сил хватает, а он в её сторону и не глядит. А как глядеть-то? Всемила же…

Эх, вот вернуть бы старые времена! Раньше жену-изменницу впрягли бы в телегу заместо лошади, да погнали бы всем селом, а мужа бы только плетью разок-другой взмахнуть позвали. Ныне не то. Тут над ним, над Всеславом зубоскалить станут, а гулящую бабу даже плечом не толкнут: сам не уследил.

– Стой! Бить тебя стану! – взмахнул рогоносец топором больше в надежде ухватиться за воздух и не упасть от усталости, чем устрашая беглеца.

– Странные вещи говоришь, друг! – рыжий залихватски поправил яркую шапку с дорогой, хоть и ощипанной временем меховой опушкой: пусть с ней, что не по погоде, зато смотрится как! – Я тебе, почитай, услугу оказал, а ты мне слова доброго не молвил!

Проходящая мимо бабка, легко помахивающая полным ведром воды до того, внезапно согнулась под неподъёмной тяжестью и пошла вдвое медленнее, дабы не пропустить ни слова.

– Лови охальника! Бей! – тяжело дыша, указал оружием на рыжего Всеслав.

Старуха тоненько захихикала, поставила ведро наземь и замерла в шаге от Радомира:

– Куды мне, милой! Ты погляди-тка, кака я старая, тош-ш-шая! Едва ноги переставляю, а уж эдакого лиса ухватить, – бабка демонстративно протянула руку, не разгибая локтя, нарочно, чтобы до плеча рыжего не достать какую-то пядь, – и говорить нечего, – безнадёжно закончила она, выуживая из кармана передника семечки и пощёлкивая их, всем видом демонстрируя, что уходить до развязки представления не собирается.

Радомир подставил пригоршню и тоже получил немного угощения:

– Что ж это ты, тьфу, – аккуратно в кулак сплёвывал шелуху он, – остолоп, то есть, мил человек, бабулечку-красотулечку гоняешь почём зря? Она к тебе, тьфу, в гончие не нанималась! – возмутился он.

– У-у-у-у! – глубокомысленно потряс топором Всеслав, не в силах вымолвить боле ни одного ругательства: рыжий оказался не только наглым, но и шустрым. Видать, не впервой от разъярённого мужа убегал, вон, ажно не вспотел!

– Дело говоришь, – бабка погрозила в пространство пальцем. – Я тебе, сынок, не молодка, чтобы за красавцами бегать.

– А так сразу и не скажешь, – вставил Радомир.

– Срамник! – зарделась старушка и отсыпала ещё немного семечек подхалиму. – Приходи вечером в гости. Что смотришь? Не боись, бабка приставать не начнёт. Хотя, будь я помоложе годков на…

– Дюжину? – тактично предположил хитрец.

– Дюжины на три, – сощурилась бабка, явно тоже слегка себе польстив. – Ты приходи, не бойся. Пирогами накормлю. А то давно пора было этому олуху в зенки-то его наглые плюнуть. Слышь, Всеслав! Ещё раз узнаю, что ты Марфу обижал, не спущу!

Всеслав не только слушал и слышал, но ещё и собирался с силами для последнего рывка. Одно дело, когда смеётся над ним пришелец: бесстыдник сегодня есть, завтра нет и поминай как звали. Перекати-полем уйдёт в другую деревеньку Озёрного края и забудется. Но чтоб свои же да прямо в лицо смеялись! К тому ж, старая ведьма давно на него зуб точит, значит не смолчит, всем разнесёт, как он не только за женой не уследил, но ещё и за собственную честь постоять не сумел.

– Голову снесу! – взревел обманутый муж, не то убеждая себя же в том, что сможет, не то угрожая, и покачнулся, ускоряясь и оставляя всё человеческое и разумное, что в нём иногда находилось, за спиной. Выпучился, замахнулся, взвыл… И заорал уже от собственной боли, с разбегу шарахаясь плашмя на тропинку.

– М-м-м-ме! – презрительно протянула изящная чёрная козочка и почесала рога об изорванные штаны страдальца, словно вытирая. – Ме-е-е-е-е! – обиженно выпучилась на Радомира: как посмел оставить её без присмотра! Привязать верёвкой за тонкую лоснящуюся шею, и, главное, забыть покормить! Тоже, хозяин выискался. На рога таких!

– Ой я дура-а-а-а-ак! – сообразил тот, хватаясь за лоб и падая на колени, раскрывая руки для объятий. – Чернушка, милая, прости остолопа! Забыл совсем!

Козочка показала хвост и демонстративно уронила из-под него пару шариков, очень явственно намекая на то, что до прощения Радомиру – как на корабле до Витании.

– Фр-р-р-р! – шевельнула губами она.

– Дурак, это да, – старушка приподнялась на цыпочки, дабы в полной мере оценить падение мужика, коему собиралась присвоить звание главного посмешища деревни. – Теперь он от тебя так просто не отстанет, так что, милой, на пироги не жду. Забирай-ка свою рогатую защитницу и того…

– Да понял, понял, – вздохнул Радомир. В Озёрном краю он надеялся задержаться, коль скоро люди тут такие приветливые. Признаться, в бытность его богатым купцом гостеприимства у них находилось поболе, но что ж поделать, если вместе с лишней звонкой монетой тает и большинство знакомцев. В этот раз половина деревни его и вовсе не узнала, хотя едва пара зим минула с последнего визита торговца. Но что уж, не впервой! В конце концов, вовсе не сюда рыжий держал путь. Заглянул только передохнуть денёк-другой. А коли ему тут не слишком рады, нечего и загуливаться.

– Ничего, бабуль, авось ещё свидимся, – поднял он вверх кулак с зажатой в ней семечковой шелухой.

– Это навряд, но кто ж запретит надеяться, – улыбнулась старушка.

Часть вторая. О неспокойном сердце

В Озёрный край Радомир явился не просто так. Искал добрый молодец покой и сон; долго искал. Куда только не заглядывал, под какой юбкой… то есть, в чьей только избе не смотрел! Нету!

Потерял бывший купец радость жизни. Страшное дело: стало ему мало. Всего мало: солнца, дороги, бурления в крови и страха в жилах… И слова-то иного не подберёшь: угораздило!

Угораздило когда-то встретить тощую вертлявую девчонку с хитрыми глазами, угораздило получить за неё оплеуху, угораздило…

Радомир привычно двумя пальцами коснулся некогда сломанного носа и криво ухмыльнулся: здесь давно уже не болит, а вот в другом месте…

Саднит, стучится, требует заполнить чем-то неведомым.

Не нашлось его сердцу покоя ни на тракте, где раньше с друзьями, Толстым и Тонким, сбывал товары, ни в столице, вдруг начавшей процветать, открывшей ворота гостям при новом городничем, до сих пор не признающим свою должность: дескать, некогда старому Бересту Городищем заниматься, едва сил достаёт на болящего сыночка.

В Озёрном краю Радомиру были рады. Нет, не в деревеньке, из которой он ныне спешил убраться, не то чтобы в страхе оглядываясь, но всё ж таки и не медля. Радовались ему в волчьем селении, где уже и не ожидали увидеть того, кого чуть живота не лишили по приказу злобной лиходейки.

Данко стал неумелым вожаком. Молодым, глупым и очень уж гордым. Худшим, чем мог бы стать Серый. Но лучшим, чем стая видела за все эти годы.

Оборотни боле не прятались в глуши. Нет, конечно, людям свою звериную суть они не раскрывали, но и за ворота выглянуть больше не боялись, как и впустить внутрь одинокого путника.

Стая обрадовалась Радомиру. Радомир обрадовался стае. И ушёл.

Долгие недели молодец искал место, где сердце перестало бы трепыхаться в ожидании неизведанного. Думал, найдёт среди волков, да куда человеку к оборотням? Помяли друг дружке кости, выпили хмельного мёда. А дальше-то что?

Мало.

Мало волчьего селения, мало огромной страны Пригории, целого мира мало Радомиру, влезшему в чужую тайну. Пошутил Велес: переплёл его путь с дорогой волков. А к добру ли? К худу ли?

– Что, Чернушка, куда теперь путь держать?

Радомир опустил ладонь на рогатую козью голову. Защитница фыркнула, чтобы дурень не решил вдруг, что прощён, но отстраняться не стала: она тоже не знала, куда дальше. И тоже тосковала о чём-то.

Когда друзья-оборотни отправились домой, в родные Выселки, Радомир увязался с ними, уверенный, что поступает правильно. А куда ещё? Не к купцам же! Забыть о приключениях, о богах и героях, о волках и страшной Марене?