Грустные размышления об ушедшей эпохе

Дело то было бы в принципе более чем надлежащим и вполне безупречно естественным, если бы, конечно, никто вовсе так и не собирался бы сколь излишне скверно спешить, наскоро одевая в белый саван всю ту неспешно и насущно существующую современность того ныне исключительно бывшего 19-го, да и самого начала 20-го столетия.

А между тем тот сколь безоглядно ретроградно правящий порядок в каких-либо действительно резких и впрямь-таки долгожданных положительных улучшениях…

Нет, вряд ли, что он в том хоть сколько-то поболее нуждался, нежели чем некий тяжелобольной и вправду вот имел нужду в тех-то самых пресловутых белых тапочках.

Никакие идеалистические (не заземленные) принципы вовсе уж и близко совершенно не помогут переменить всю ту от века еще повседневно сложившуюся действительность хоть чуточку к чему-либо на деле более чем и впрямь весьма ведь значительно лучшему.

Все ярые зачинатели подобных, заранее во всем обреченных на неуспех общественных преобразований, либо попросту разом сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо, что явно окажется куда только похуже, будут они беспардонно всецело так отодвинуты далеко в сторону всеми теми яростными сторонниками захвата власти любой ценой и буквально под любым «благим» предлогом.

И кстати, следует уж еще заметить, что все эти витающие в облаках собственных благодушных мечтаний яростные доброжелатели всего рода людского были подобны всем тем доблестным прихлебателям из сущей когорты тех, кто всегда так были готовы с величайшей радостью поживиться за чужим столом, только на этот раз в чисто духовном смысле.

А кроме того, все те непрерывные и донельзя бурные дебаты о более чем несомненной, самой безотлагательной надобности совершенно незамедлительной перекройки всего того так или иначе существующего мироздания и создают наиболее великое множество всевозможных и всяческих сладострастно воспевающих насилие фанатиков.

Причем именно тех, которых более чем бесспорно разом уж всецело ослепило исключительно бесцельно суровое сияние исходящие от тех еще совершенно так несокрушимо бесценных, однако, при этом, до чего и впрямь неестественно обезличенных истин.

И то, в сущности, было безупречно ясно чьим – это именно оказалось бы во всем том дальнейшем вовсе-то никак не бездеятельным занятием именно так до самого уж конца беззаветно поверить всему тому неистово пустозвонному кликушеству.

И это как раз потому все эти вовсе никак не злокозненные, а прежде всего, исключительно бескорыстные разрушители старинного барского и холопского уклада и устремились разом, до чего решительно, но совершенно при этом бессмысленно распахать плугом идей всю ту необъятную целину ничуть с ходу никак не проходимого попросту, всесильного общечеловеческого невежества.

А чего это от них еще вообще можно было собственно ожидать?

Разве были они способны на разумный, читай раннехристианский подход в смысле терпимости, а также еще и благодушия к людям, что вовсе никак не осознают саму сущность всяческих безапелляционных требований по весьма наглядному улучшению всей насущной действительности, а кроме того, никто из них совсем ведь не жаждет никаких (благих?) перемен…

Да только понять ли это…

Нет уж, на что-либо подобное представители современного агностического ума были вовсе так не способны, поскольку им было никак не видать за деревьями лесной опушки, где нет ничего, на чем еще можно было бы обосновать все те тезисы, которые сколь неизменно базировалось вовсе не знании, а прежде всего на воинственном всезнайстве.

И это именно этак: кое-кто все те довольно многозначительные выводы обо всем том буквально всеобщем грядущем и всеобъемлющем благополучии мира всенепременно-то сразу до чего только безоговорочно более чем вдумчиво собственно некогда и сделал.

Причем исключительно уж в меру своего чрезмерно зачитанного разумения как есть, вот до чего только радостно выпестованного на совершенно вовсе-то никому не нужном книжно-философском хламе.

Он был ими с тем самым более чем и впрямь-таки безосновательно великим восторгом всегдашне уж смело заглатываем безо всяческих излишних логических рассуждений, как собственно оно и должно быть с любовью, да только настоящая любовь к истине всегда ведь настояна на сомнении, а не на фанатическом самомнении…

Разумеется, что вовсе не все дореволюционные либералы были именно таковы, однако и другие, более взвешенные и здравомыслящие люди совершенно так никак не могли уразуметь, что простой народ попросту неспособен к умственному употреблению больших и неудобоваримых (безо всякого соответствующего образования) философских постулатов только-то во всем непреложно грядущего всенепременно более благостного бытия.

Им-то самим чего вообще было собственно надобно ото всей этой крайне вот для них, безусловно же, постной жизни?

Вот только бы значиться, им действительно удалось безо всяческих долгих, мучительных проволочек нынче-то наскоро просочиться сквозь все препоны и запоры в отныне нисколько вот не запертые перед самым их носом двери, да так, словно бы те еще были крепко-накрепко намертво прихвачены пудовыми запорами да и засовами в придачу!

И впрямь уж словно в замочную скважину, они ведь до чего только безудержно нагнетали весь этот свой догматический свет всех тех осатанело доморощенных, абстрактно-абсолютно вот ничем непобедимых истин.

А те, кто их сколь смело взяли на щит, были до чего только беспристрастно-беспринципными аскетами, горящими пламенем своей идеи в точности так, как конкистадоры некогда горели пламенем своего воинственно-пламенного понимания христианства, и суть их фанатизма имела одну и ту же, в сущности, природу, да еще и самый изначальный внутренний исток.

Они боролись за счастье всех и вся, идя путем убийств и разрушений, а этот путь неизменно ведет в одну только сплошную нескончаемую мглу всех тех еще разве что лишь явно грядущих времен.

Точно так же некогда отблески средневековых костров инквизиции разве что только беспрестанно отсвечивали тьму, весьма вот отчетливо царившую тогда в сердцах людских.

С той не столь уж, в сущности, древней эпохи ничего такого существенного в человеческом обществе и близко-то никак вовсе ведь нисколько не переменилось.

Наше всеобщее бытие – оно по всей своей сути довольно-таки весьма вот незыблемо и вечно.

Причем во всех своих заглавных принципах оно собственно так все то же, каковым оно было еще в древности, только лишь сознание стало шире, и окружающий нас мир оказался нынче куда менее необъятным, нежели чем он некогда представлялся нашим далеким предкам.

И люди вот нынче все те же, что и были некогда ранее, им, несомненно, свойственна полностью слепая вера, а уж в кого – это именно не столь оно, по сути, и важно.

Комиссары были сущим верхом беззастенчивой самодостаточной самоуверенности, когда они принимались печально говорить о горестях прошлого и более чем благих перспективах самого ближайшего будущего.

Причем в них-то самих все то наиболее собирательно темное как раз-таки безо всякой меры, безусловно, довольно-то весьма многозначительно и преобладало, а не только лишь в самой глубине их души до чего только осатанело всегдашне же ненароком присутствовало…

Еще ведь на этапе своего самого первичного теоретического обоснования большевистская идея была самым доподлинным образцом благодушного мудрствования, чрезвычайно же в своем конечном итоге чреватого до чего только и впрямь обильно и напрасно пролитой кровью во имя всех тех никогда так и не наступивших светлых дней коммунистического грядущего.

Его существование было во всей ведь полноте зафиксировано в одних лишь ярчайших грезах безнадежно утопически настроенной интеллигенции, видевшей все свое настоящее в одних лишь черных, а будущее, вполне сообразно сему, в исключительно розовых оттенках.

Да и сколь бессмысленные ужимки того самого пресловутого более чем непорочного разума, которому попросту была явно во всем полностью чужда всякая же безнадежно убогая действительность, а во всем безупречно неистово дороги одни лишь бесплотные выводы, порожденные почти невидящими глазами, ненавидящими буквально всякую живую и трепещущую под руками плоть жизни.

Да и рьяные последователи данных совершенно так абстрагирующихся от всей навязшей им на зубах повседневной реальности философских течений отличались той еще крайней узостью мышления, как и весьма специфическими вкусами…

Им попросту была нужна исключительно во всем иная жизнь, они ее придумали и восхваляли, а неистово суровую смерть прошлого они буквально так всегда воспринимали, как самую естественную историческую прямую надобность.

Всем этим блудливым своим языком деятелям от века ведь были свойственны тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, сущая благосклонность ко всяким закулисным интригам.

Да только все это вовсе не было предвестником грядущих более светлых и благих дней, а скорее уж наоборот – являлось оно самым явным пережитком позднего средневековья, а потому и несли все эти «кровососущие словно слепни» идейки сущие черты сколь давнишней закрепощенности совершенно неистовствующего в своих оковах довольно-то праздного духа.

Люди, их проповедующие, попросту разом перешли из стародавнего холопства в холопство вовсе-то иное, исключительно ведь возвышенно идеалистическое.

Хотя вполне уж возможно что – это и не совсем оно так, поскольку некий внешний легкий налет заморских европейских свобод несколько явно затронул и ту стародавнюю от века же самодержавную российскую империю.

Однако все это было впрямь-то разом раздавлено в прах стопою солдафона Николая Первого.

Причем он ее не просто слепо раздавил, а именно вывел, как изводят клопов в старом диване.

Да и после него всякая полусвобода неизменно была еще затем чревата грядущим разве что лишь значительно более свирепым безнадежно тяжким рабством.

Сама вот собой внезапно появившаяся возможность некоей более чем явной отдушины, несомненно, вскоре вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшую попытку их скорейшей и безусловной замены чем-то земным, попросту же житейским и плотским, однако до чего при этом и вправду так безмерно радужным и сияющим.

В этих новомодных проявлениях мысли и духовности, несомненно, отпечаталось буквально все самое наихудшее, как весьма же скупое на всякий житейский ум наивное рыцарство, да так и темные злокозненные интриги.

Причем люди, придерживающиеся последнего, частенько добивались своих целей путем яростного взвинчивания и растравления слепых надежд людей куда более чем они во всем безупречно достойных.

Однако ведь и те исключительно так достойные тоже вовсе не были чисты в своих псевдогероических замашках и помыслах.

Ими двигал сиюминутный импульс, а потому всем вот им сколь неизменно желалось самым надлежащим образом исключительно так незамедлительно воплотить в серые и безликие будни действительности все те «безоблачно призрачные», сплошь надуманные и нисколько-то ранее никак и немыслимые изыски духа.

Уж именно то, что еще издревле брало свое истое «благое» начало именно от тех самых излишне оптимистичных, скороспелых надежд.

Им вот были до чего спешно приданы все свойства чудовищной химеры, попросту опьянившей народ, да и спаявшей из него некое единое месиво, в котором, кстати, буквально все были едины пред занесенным топором.

Ну, а также и извечной нищетой, еще и возведенной в квадрат абсолютной неприемлемости всякого, собственно так своего даже и самого невольного, вынужденного порицания.